Гремящее лазурью небо, облака и долины под парой огромных, несущих смерть крыльев. Змей был ужасен, голоден и ранен. Каких-то три десятилетия назад спина и бока его рассекли страшные когти. Алая, грубая шкура затянулась, покрылась чешуёй, но и сейчас левое крыло зримо подёргивалось, выгибаясь и посылая в плечо тревожные сигналы. Он проиграл… и за это, как и за всё прочее, приходилось платить. Там в чёрных, гремящих облаках.

Всё началось в ту ночь, в настоящем первородном аде. Ибо тогда, в прямом столкновении, у молодого змея не было и шанса… Пока что он был слаб. Пока что.

Холодный ветер тёк по горячим бокам, и это было немыслимо приятно. Чуть закатившись, глаза лучились серебром, а меж рогов всё текли и текли молочно-белые ручейки пара. Резкий разворот, и фантом облака-фрегата распался надвое. Взмах могучих, несущих смерть крыльев, и сосед этой белой махины, был смят. Закрутившись, белёсая дымка разошлась волнами, так что с земли казалось, будто море разлилось и вспенилось над их головами.

«На самом деле птицы не летают. Они лишь падают против ветра».

(Кузьма Прохожий. От себя).

Восходящий поток как дорога в небеса. Выше! Ещё выше! Так, чтобы кровь вскипела в жилах, ударив в голову.

Как?! Как победить противника, который, как и ты, постоянной растёт?! Сколь бы величественными, могучими, сколь бы чудовищно огромными не делались твои клыки, его вырастут настолько же, и разница ничуть не сократится.

«Разве возможно это преодолеть?!» – пылал в воспалённом разуме вопрос. Ответа не было.

Победа достанется дракону лишь вместе с пониманьем.

– …

Нечто солоновато-горькое на языке. Пожалуй, пока что этого достаточно.

Замедлившись, огромное тело приподнялось, наткнулось на невидимую в невыносимой тишине преграду. Левое крыло его чуть подогнулось, и дракон тут же завалился набок. Завершающий не взмах – удар, дающий ускорение, и зверь будто перевалился через вершину горки. Резкий разворот и ветер, обернувшийся громом в среднем ухе. Тугой, как сырой пух, воздух хлестанул по бокам и врезался в раны. Ноздри сомкнулись, иначе он порвал бы нутро, но вот глаза. Силуэты холмов и деревьев смазались и кружились, будто в чёртовой пляске. Дракон не отводил взгляда до последнего момента. Зрачки его расширились, и в них, как в зеркале бездны, отразилась добыча. Живая, податливая, вёрткая.

Как бы змей ни был быстр, насколько бы он ни был умел, любая случайность, сущая мелочь способна была испортить охоту.

Удар большого колокольчика на шее. Шаг коровы в сторону, и страшные когти лишь вырвали клок дёрна.

Мычанье, и копыта в испуге лягнули воздух.

Взвыли мышцы дракона, и затрещала чувствительная перепонка. Обрётший твёрдость гранита воздух чудовищным молотом ударил, ломая и выкручивая вечного хищника. Заметно припадая набок, змей вновь взлетел. Ему ещё было к чему стремиться. Он не сдастся.

Он ничего и никого не забудет. Никого не простит и добьётся своего: высочайший пик поменяет своего властелина.

Змей не забудет той ночи. Никогда.

***

Пятерица. Ну надо же. Зое самым что ни на есть наглым образом нарушила волю отца, и… ничего не произошло. Абсолютно ничего! Всё так же грудились угрюмые тени, и мрачный колченогий табурет поглядывал на собравшихся своим единственным глазом. Фырчал пар, подбрасывая крышку котелка, и ароматное марево шло по комнате, колыхаясь на жёлтом, точно вырезанном из дорогого пергамента, дубовом листе.

«Не иначе Гюстав принёс».

Суровый на вид мальчишка любил таскать всё подряд с улицы, так что, убираясь в своей бывшей комнате, Зое частенько выгребала груды всяческих веточек, натыкалась на кусочки дубовой коры, гладкие камни, ну и, конечно, жёлуди. Как же без них.

Как выжить без «сокровищ», какие бывают у всякого мальчишки?

Запах свежей стружки примешался к обычным пряным ароматам. Лист и красноватый прошлогодний жёлудь оказались в этот раз под локтем у отца. Нечто отдалённо напоминающее новую ножку очутилось в его руках, и сразу четыре окровавленные повязки нашлись на его трёх пальцах.

Ивес был при деле. Он делился:

– А затем прицеливаешься и ка-ак бам-бух! И солнце блестит на красном лезвии! Кони падают с разрубленными коленями, шлемы звенят, а из-под них…

– Ивес!

– Что?! А, ну да. Всё. Иди и не смей соседских кур трогать! Только чёрную!.. Она мне не нравится… Эй!

Подхватив рогатку, то ли обрадованный, то ли напуганный Гюстав унёсся, так что пятки сверкнули.

– Спиногрызы, – с теплотой в голосе проводил его Ивес. – Жаль, для баллисты материала не найти… уж я бы тогда!

Удивительно простые, живучие создания мужчины. Почти без всего они могли обойтись. И быт нипочём. В одной руке их вертелись грабли, другую что есть силы выворачивал из сустава меч. На шее их могут висеть дети, а позади якорем обязательства. Почти каждый в конце концом может натурально заменить одну третью лошади, но…

«Но требуха при этом их должна быть набита!» – в который раз плугом упёрлась во всё тот же голодный камень девушка. Кухня. Зое откровенно даже приблизительно не представляла, с какой стороны к ней подходить. Это странное, неизведанное место.

Нет-нет, нужно было срочно взять себя в руки. Необходимо было проглотить гордость, отодвинуть страх и сделать, наконец, первый шаг.

– Мам, тут… ты научишь меня готовить?

Звон. Лишь коснувшись пола, тарелка разлетелась десятком разношёрстных осколков. Какие-то остались под столом. Другие же забились под очаг, отлетели ещё дальше и скрылись в коридоре. Развернувшись, глиняный черепок остановился у дощечки, что компенсировала недостаток длины одной из ножек кресла хозяина дома. Той самой, которую Ивес год как обещал заменить.

– Дорогая. Конечно.

– Твою да! – только и смог выдавить мужчина.

Отвлёкшись, вытаращив глаза, он замер в самой великосветской позе. Просто не имеющий права упустить пробный случай нож прошёл чуть дальше. «Боевая рана» ором разошлось по дому, отражаясь от стен и возвращаясь к Ивесу.

– Умираю! – категорично заявил глава дома, а Зое вдруг стало не по себе.

Пляшущий въедливыми тенями огонь и металл сковороды. Что если не суеверный ужас могло внушать сочетание этих вещей. До неё вдруг дошло: «Это же … это так… скучно. Не хочу!»

***

Дождь гудел большую половину ночи, утро же встретило свежестью. Глупость сказал тот, кто заявил, мол, петухи поют на рассвете. Петухи поют круглый день – и всякий раз мешают! Серая птаха выглянула из-под сочного летнего листа. Пухлая капля сорвалась ей на макушку, и тут же нахохлился птичий дух. Вздыбились перья, и в солнечном, точно яичный желток, глазу отразилась обида. Просвистав отходную ночи, пичуга сорвалась с ветки. Скоро работая короткими крылышками, она скрылась.

Зое зевнула. Две дюжины потемневших, пахнущих хвоей и даже как будто липких су. Не стоит уточнять, как именно девушке удалось их достать. Ночью, точно вор, она подкралась, подобралась к спящему во всё том же кресле отцу. Пальцы его были сцеплены на груди, голова же откинута, так как спинка была чересчур низкой. Ивес храпел. Сопел и улыбался чему-то далёкому и непостижимому, к примеру, ростбифу. Он спал, казалось, беспробудно, но Зое-то знала, как обманчиво это впечатление. Вслушиваясь в клокотанья, рождаемые грудиной старого вояки, девушка потёрла взмокшие ладони и, чуть приподняв перемотанную ногу, аккуратно вытянула заветный табурет. Ножка скрипнула. Ивес храпнул.

На самом деле не стоит уточнять, как это было: результат есть результат. Деньги есть деньги, и мало кто будет с этим спорить… Да и к тому же к монетам не многие станут присматриваться. Лишь Пепин попробовал медь на зуб, с видом знатока всмотревшись в благородные отливы. Он сплюнул.

Самое простое закончилось, а дальше шёл труд. Тяжёлый, нескончаемый и выматывающий труд. Подстёгнутое парой лишних су, рвение с треском врезалось в землю, всего за восъмицу углубившись на полтора роста. Дерево прилетело и с него, точно сама, слезла кора. Загудели гвозди.