Перегородка с грохотом сдвинулась в сторону. Внутрь ввалились двое стражников, Эну и Изуба. Колдун и чиновник замерли на пороге, разглядывая девушку.

- Господин, - она вскочила – будто в изумлении. Низко склонилась. – Обо Эну, - прибавила, кинув взгляд на колдуна.

- А ты еще не спишь, - проговорил Изуба, переглянувшись с Эну.

- Я слышала шум, - она потупилась. – Но… я читала свиток… я хотела сыграть мелодию с него на флейте. Но сначала нужно запомнить хоть немного. У меня еще не получается играть сразу по списку.

- Положи свиток, - хмуро приказал чиновник. – Подними руки и покружись. Будто танцуешь.

Девушка исполнила, что ей велели. Изуба глядел, хмурился.

- Мне все ясно, - объявил Эну. – Обо Изуба, она не сумела бы так легко поднять руки.

- Нет, не сумела бы, - подтвердил один из стражников. – Я попал в верхнюю часть туловища. Если бы пробил грудь или шею – рана была бы смертельной. Воровка умерла бы на месте. Остается плечо. С пробитым плечом невозможно так, - он кивнул на Накато. – Невозможно раненой так быстро вернуться в комнату, привести себя в порядок.

Она хлопала глазами – глупо, как и положено туповатой горской простушке, разжиревшей на дармовой кормежке. Ей не положено понимать смысла разговоров о делах. Ей не положено понимать смысла царящего в доме переполоха. Она не должна понимать, отчего по коридорам и саду мечутся стражники, гремя оружием, раздаются громогласные приказы и то и дело слышится ругань.

Эну оглядел задумчиво комнату. Обошел вдоль стен, пристально оглядывая каждый предмет. Покачал головой.

- Ожидаемо, - рыкнул негромко Изуба. – Куруша выкручивается, как может. Умм плодородная ведает, отчего она избрала для этого именно ее, - кивнул на Накато. – У нее, должно быть, свербит… идем! Нужно допросить ее как следует, пока она еще в состоянии что-то сказать, - он стремительно развернулся и направился прочь.

После того, как из ее комнаты все вышли, Накато опустилась на матрас. Да помилуют ее боги! Неужто обошлось?

Допросить Курушу, пока она в состоянии что-то сказать… Изуба имел в виду – пока она жива? Обычный человек от такой раны неизбежно должен умереть.

Куруша умрет. Это она, Накато, ее убила. Швырнула копьем, пробив плечо. Зная наверняка, что у домоправительницы почти не останется шансов выжить. Куруша пыталась рассказать, что видела флейтистку. И что та швырнула в нее копьем. Вот только ей не поверили. Да, Изуба с Эну зашли к ней. Убедились, что флейтистка на месте. Что она причесана, наряжена, сидит на своей постели и мирно изучает нотный свиток. Как обычно. И руки у нее целы.

Откуда им было знать, что под одеждой осталась едва затянувшаяся тонкой кожицей рана!

Накато уселась, взяла в руки свиток. Нотные знаки плясали перед глазами. Она отложила свиток и взяла флейту. Поплыли звуки несложной мелодии – под нее хорошо думалось.

Зря она, пожалуй, бросила амулет невидимости – запасного у нее нет. Хотя это отвело от нее подозрения – перевело их на Курушу.

Домоправительница пыталась рассказать, что это Накато – воровка, что пробралась в хранилище. Но ей не поверили. Хотя и зашли к ней – проверить, чем занимается. Где Накато спрятала украденное – Куруша не видела. Что теперь станет? Позволят Куруше умереть, или вылечат? Обычный лекарь сможет только отсрочить немного неизбежный конец, но лекарь-колдун, возможно, и сумеет спасти ей жизнь. Вот только как поступят с домоправительницей после этого?

*** ***

Что за резон у служанки выходить из дома?

Никаких резонов, верно. Ни к чему ей из дома выходить, нечего снаружи искать. Так рассудил Изуба.

Покидать дом запретили всем слугам. Лишь некоторые особо доверенные лица могли выбираться за пределы имения. И только по поручениям хозяина.

Вместо Куруши в доме всем распоряжался Эну. Должно быть, такие обязанности были ему в новинку. Потому в доме царили разброд и неразбериха. Кухня и прачечная работали кое-как, слаженная обыкновенно работа разладилась. Вдобавок люди ходили подавленные, шарахались испуганно друг от друга. Даже наложницы и танцовщицы притихли, не звенели больше беззаботные голоса и смех.

Никого из них хозяин к себе не звал. Ходил мрачный, нахмуренный. Судя по виду – ему было не до развлечений. Сидел, запершись у себя – один либо с Эну или еще кем-то из своих ближайших помощников.

Накато тоже сидела у себя. В библиотеку ей запретили ходить. Учитель – такой же мрачный и встревоженный, как и остальные обитатели дома – принес ей кое-какие свитки с нотными списками. Так что девушка сидела у себя в комнате, играя на флейте. Выйди из дому незаметно не получится – она знала. Всю постройку окружили защитным чародейным коконом – только попробуй проскользнуть, и тебя испепелит на месте.

А хрустальный кубик лежал в тайнике, держа девушку в напряжении. Радовало лишь то, что удалось забрать его из прачечной.

Пользуясь наступившей неразберихой в работе прачек, Накато спустилась в их вотчину открыто. Предлог нашла – мол, пропала ее любимая накидка. Прачки спорить не стали – их главная махнула рукой: мол, хочешь – так ищи свою накидку сама. Можешь даже сама постирать ее.

Это девушка и сделала, вызвав кривые ухмылки прачек. Мол, как ни пытались из пастушки сделать чистенькую флейтистку – а горскую породу не скроешь.

Накато, пока рылась в грудах белья, нашла в углу памятный мешок с мыльным корнем, да вытащила кубик. Спрятала в одежде. А в тайник переместила его ночью, когда в доме улеглись. Чародейная защита никого не пропускала – так что стражников с факелами из сада убрали. Некому оказалось увидеть, как Накато впотьмах прячет украденный предмет в тайник над своим окном. И теперь он мирно лежал там, внушая смутную тревогу – как бы его кто не обнаружил.

Да, руны, подсказанные ей Иму, делали тайник и его содержимое незаметным для колдунов. Но кто знает, чего ждать? Не может все быть так легко. Не просто так людям запретили покидать дом.

*** ***

Всех домочадцев собрали во внутреннем дворе дома.

Служанки и наложницы жались друг к другу в испуге. Слуги мрачно глядели себе под ноги, хмурились. Семейство чиновника – обе жены и пятеро детей – от отрока до младенца – собралось на веранде. Вид у всего семейства был мрачный. Пожалуй, только две маленькие девочки – лет четырех-пяти – глядели с любопытством: им такие сборища были в новинку, и они еще не понимали всей серьезности положения.

Вот вышел Изуба – парадный наряд, копье со сверкающим начищенным наконечником. Тоже наверняка для парадных выходов – как обычное оружие, его не используешь: вид вычурный, но драться таким навряд ли будет удобно.

- Вы все наверняка уже знаете, что произошло в доме чуть меньше декады назад, - голос Изубы разнесся над головами. – Один что-то услышал и сказал другому, тот передал третьему. Чтобы пресечь сплетни, мне пришлось бы укоротить язык каждому в доме, - он обвел взглядом собравшихся.

Стоявшая рядом с Накато танцовщица сдавленно всхлипнула.

- Итак, все вы знаете. В моем доме завелось предательство. Что особенно больно – предателем оказалась та, кому я доверял безоглядно. Почти так же, как себе. Мне нанесли удар в спину, - он обвел взглядом собравшихся. – Нанесла его женщина, которая стала практически частью моей семьи. Та, кого вы все знали, как мою левую руку. Та, на ком держался весь дом, - он примолк на мгновение. – Привести! – крикнул зычно.

Кажется, все собравшиеся разом забыли, как дышать. Тишина повисла над двориком небывалая. Тяжелые шаги – стражники.

Мгновения растянулись, сделались невыносимо вязкими. Накато – даже зная, что за всем происходящим кроется – застыла в напряжении. Сердце надсадно, тяжело билось в ребра. Что это – страх?

Девушка сама себе удивилась. Вроде бы бояться ей нечего. Курушу осудили и вынесли приговор. Вон она, поникшая, безжизненная висит в руках стражников. Лицо – бледное, желтоватое, точно она уже мертва. Глаза запали, их обвели багрово-черные круги. Ноги волочились по камням. Только тяжелое, со свистящими хрипами, дыхание и выдавало, что в ней пока еще теплится жизнь.