Старик отдёрнул занавесь, открывая вторую часть комнаты. Слева стояли большие колбы, наполненные жидкостью, в которых плавали человеческие органы. Рядом на столиках лежали медицинские книги из моего родного мира, а также больничные карты незнакомых людей.

Справа располагались стойки с инструментами и украденными лекарствами. Но больше всего меня удивило наличие здесь подобия гитары.

— Это вещи из того здания?

Мог бы и не спрашивать. Впрочем, почему старик не расспрашивает меня?

— Да! — не дав мне вставить слово, он взял гитару и протянул её мне. — Во время операции будешь бренчать! Если умеешь играть, сыграй что-нибудь воодушевляющее!

Накой чёрт здесь гитара. Ладно, сейчас будет. «Полёт шмеля» в исполнении психа.

Я несколько раз провёл большим пальцем по первой попавшейся струне.

— Только такое умею.

— Ну, музыкантом тебе не стать, зато хорошим целителем, наверное… — пробормотал он, попутно смешивая какие-то бурые жидкости в колбе.

Жидкость вскоре вспыхнула всеми цветами радуги.

— Это радужный реагент. Он проникнет в твои мозги и расползётся по опухоли. В теории, смогу её увидеть более чётко, — не давая мне сказать, он напоил меня сладковатой жидкостью.

— Остановись на секунду!

Старик вытаращил на меня глаза, как баран на новые ворота.

— Я это… Тебя ни о чём особо не просил. Если помру на кресле, забери Марию с братом куда-нибудь далеко. Не хочу, чтобы тот ублюдок её тронул. Пусть…

— Хорошо, даю тебе клятву, как твой учитель!

Он ловко высыпал порошок в колбу, налил родниковую воду из фляги и вскипятил её, сжимая стекло в руке. Затем процедил жидкость через ткань, похожую на марлю, под которой был ватный диск.

— Это красная мята. Некоторые становятся её безвольными рабами. Сначала краснеют и теряют зубы, потом начинается разложение тела и разума! Если когда-нибудь будешь использовать её в лечебных целях, не принимай больше трёх кубиков в месяц, — сказал он, наполнив шприц и набрав кубик жидкости.

Через мгновение я почувствовал, как игла входит в вену, и холодная жидкость начинает заполнять её. После этого он набрал ещё одну дозу, уколол в шею и в разные места черепа. Ощущение было похожим на укол лидокаина, который делают при удалении зуба.

Сложно было описать свои ощущения. Кожа головы онемела. Небывалый душевный подъём накатывал волнами, а с ним — спокойствие. Казалось, меня вообще больше ничего не волнует: ни операция, ни поединок за сердце дамы.

Старик вынул из сумки вытянутый ромбовидный кристалл, висящий на серебряной цепочке. Подвесил его над моим темечком, ударил ногтем по камню, и тут же полился звенящий звук, словно передо мной дребезжала дюжина хрустальных бокалов.

— Сейчас использую заговорённый камень! Он способен обнаружить чуждые образования, точнее — очаг.

Кристалл изменил тональность и цвет, превратившись со сверкающего голубого в агрессивный красный. Я видел это, потому что свечение отражалось от стены.

— Ну что ж, да помогут мне предки! Начинай концерт, Леонид!

Мои пальцы сами подчинились чужой воле. Инструмент запел невпопад, будто бы замяукал нестройный кошачий хор. Отвратительный из меня музыкант. Через музыку, краем уха, я уловил неприятный треск кожи. Как что-то тёплое потекло по черепу вниз.

— Вот и всё, мой ученик!

— Процедура закончилась? — удивился я.

— Конечно, нет! Я убрал верхний слой кожи. Сейчас возьму сверло и проделаю четыре отверстия. Будет напоминать квадрат.

Пальцы на струнах остановились… Я крепче сжал гитару и стал играть в два раза интенсивнее.

Мой взгляд невольно устремился к столу, куда старик положил перепачканный скальпель. После этого взял толстое крестообразное сверло с ручкой. Как только тень предмета оказалась над моей головой, я чуть дрогнул. Немного левее, на широкой белой стене, находились наши с ним тени. Он приложил сверло к кости и начал крутить ручку.

Мои нервы натянулись, как эти проклятые струны. Скверные ощущения пробивались сквозь одурманивающий эффект красной мяты.

— Дед… Кто-нибудь проводил подобную операцию успешно? — тяжело сглотнув, спросил я.

— Множество раз. Древние лекари постоянно пытались вскрыть кому-нибудь череп. Дырами в голове импотенцию лечили… Правда, большинство операций заканчивается с переменным успехом… — задумчиво добавил он. — Сложно удалить ненужную часть мозга, почти вслепую, при этом оставив нужную, — он немного улыбнулся, взял длинную пилу, похожую на нить с мелкими зубцами, и, кажется, начал продевать её через отверстия в черепе.

— Почему ты так уверен, что у тебя получится?

— В одного и не получится, а вот у нас вполне может получиться, — он сделал несколько быстрых движений руками. — Я отодвинул кость. Сейчас вскрою защитный слой. Дальше — самая сложная часть, приготовься!

У меня уже было настолько полно в подгузниках готовности, что ни один аист не поднял бы. Господи, я никогда в тебя толком не верил, но если ты существуешь — спасибо за то, что я почти ничего не чувствую.

— Есть несколько новостей — хорошая и невероятно плохая! Какую хочешь узнать? — в голосе промелькнула нота страха.

Быть того не может! Старик вообще ничего не боится, он же каменный!

— Определённо хорошую! — громко воскликнул я.

— Мозги у тебя всё же есть! Плохая заключается в том, что это неестественная болезнь. Только без паники. Так… Одним туманным днём прошлый глава Змеиной Башни позволил мне заглянуть в одну из запретных книг. То, что находится у тебя в голове, называется Мор-абсодия — Бутон смертника… Очень скверная штука, которую вживляли преступникам, чья сила выходила за пределы разумного.

— Что… Быть такого не может! Это обыкновенный рак! Онкология, мать её так… — я выкрикнул в неверии. Мне хотелось выдернуть отсюда, я бы это сделал, если бы не ремни.

— Тише, тише, — убаюкивающе проговорил он. — Ответь мне вот на что. Ты уверен в своём имени? У тебя точно была семья? Что про них вообще знаешь? Может, помнишь цвет волос сестрёнки? А мать как выглядела? Стройная была или худая? Детство у тебя было? Попробуй вспомнить точный возраст, — голос его дрогнул.

Невероятный ужас разбил молотком оковы наваждения. Чувства вернулись ко мне, и, возможно, лучше бы они не возвращались.

— Мама была писателем. Сочиняла всякую всячину для женщин. Наша семья жила небогато, но концы с концами сводили. Сестрёнка была черноволосой милой девочкой. Помню, как она ползала по комнате в ползунках и брала в рот разные погремушки… Потом, спустя несколько тяжёлых лет, её отдали в садик номер шесть, что стоял на улице Маршала, — чуть ли не разрыдавшись, мямлил я.

— Отца помнишь? Каков он был.

— Папа был… А кем он был? Я пытаюсь вспомнить его лицо, глаза. Но передо мной только безликий манекен. Тянусь к нему рукой, а он отдаляется, растворяется во мгле.

Голову пронзила страшная боль. В мозгах словно что-то копошилось при попытке вспомнить лик отца. Сознание начало затягивать в картину минувших дней.

— Милый, что ты творишь? — встревоженно произнесла мама, схватившись за боковой поручень авто.

— Ничего, всё в порядке! — отец с расплывшимся лицом истинного безумца вдавливает педаль газа.

Автомобиль на безумной скорости разрезает фарами густую ночь. Я мельком смотрю на заспанную сестрёнку, понимая, что она не пристёгнута… Хотел было исправить оплошность, но папа резко поворачивает: автомобиль направляется к дереву. Мама истошно вопит, пытается отодрать руки отца от руля, но они, словно окаменелые ветви дерева, вросли в обтянутую кожей баранку.

Я хватаю сестру за рукав — Бух!

— А-а-а-а! — пронзительно закричал я.

— Леонид, заклинаю тебя, перестань вспоминать, что бы там ни было! Тварь шевелится, нужно умертвить! — панический голос волшебника не мог вырвать меня из плена видений.

Мерцающий свет фар показал искалеченное маленькое тельце сестрёнки, лежащее посреди заснеженного поля. Мать пробили острые ветки, и она делала последние хриплые вздохи. С ужасом глядела на меня в перекошенное зеркальце. А переломанный, как дьявольская кукла, отец каркающим смехом смеялся. Моё сердце обливалось кровью. Душу терзал тупой тесак. Мысли эхом раздавались в голове: «Почему я остался абсолютно невредим? Зачем меня спас хитроумный барьер из алого бархата?»