— Уонка-а-а-а!

В гримасе полного неверия девушка со светлыми волосами совершает попытку оттолкнуть, но напавшая хватает вытянутую ногу рукой, притягивая к себе. Женева падает на мягкий песок, держа карабин в руках, и наблюдая, как её подруга достаёт пистолет из своей кобуры, не успевает даже моргнуть, прежде чем всё происходящее становится ничем.

Упав на колени от морального бессилия, едва ли не задыхаясь с ошарашенными глазами, вокруг словно спадает пелена: звуки становятся более чёткими и различимыми, пропадает фоновый белый шум, и…

— А-а-а-а-а-а-а-а-а!!! Пиздец блять ёбаный!!!

Уонка мигом оказывается у Майкла, пребывающего в травматическом шоке.

— Это я, Уонка! Слышишь, Михаил?! — принялась доставать та медшприцы из-под плаща. — Что у тебя?

— Нога! ПРАВАЯ!

— Дай фонарик! Где он?! — вводя первую дозу закричала Уонка.

— Блять… — застонал Майкл, корчась от боли, и пытаясь перевернуться набок. Но не справившись ослабел. — У меня в кармане… Переверни меня!.. Да что это за калибр-то такой?!

— Да! Сейчас!

Села она поближе, двумя руками ложа его на живот и доставая не из кармана носимый источник света. Включила его, посветила на ногу и испуганно охнула.

— Т-твоя кон-нечность…

— Что… с ней?.. — в какой-то мере успокоившись тихо спросил Майкл.

— Она… — Уонка выдохнула, приводя мысли в порядок. — оторвана… — пригляделась, и сразу же побежала в сторону машины, оставив фонарик светить максимально возможную территорию.

Пребывая в нечеловеческом шоке, Майкл, не имея других, как ему тогда казалось, альтернатив, оторванно раскрыл челюсть, смотря в никуда с такой безэмоциональностью, что напрочь перестал моргать и глубоко дышать.

***

— Пиздец, — еле напрягая дыхание сказал я в пустоту.

— Пиздец… — теперь шёпотом, пристраиваясь к непреодолимому желанию прикоснуться к телу безумии.

— Пиздец… Пиздец!.. Пиздец, пиздец, пиздец, пиздец!! Пиздец!!! ПИЗДЕЦ! ПИЗДЕЦ, ПИЗДЕЦ!! ПИЗДЕЦ-ПИЗДЕЦ-ПИЗДЕЦ-ПИЗДЕЦ-ПИЗДЕЦ!!! АХАХАХАХАХАХАХАХААХАХАХХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХ…

Дальше себя не слышал.

Было неведомо тихо, хотя я смеялся как умалишённый.

Странное наваждение, накладываемое всегда по вечерам, как рукой сняло.

И мои мысли… прекратили неустанно льющийся поток.

— Перестань! — будто на всю Вселенную загремел дедовский голос, заставляющий от страха закрыть рот и проглотить скопившуюся слюну. — Спасибо, блин. Вот помогаешь людям, а они хохочут на всё пространство и дичь втирают своим поведением. Ни черта ничего не ценят… А ведь во времена, когда египетские пирамиды возводили такого отродясь не было. Нигде.

Пирамиды?

— Как долго я… здесь? — спросил я, вежливо дождавшись пока он закончит.

— Недолго, чтоб переживать, но и долго, чтоб забыться и умереть от кровоизлияния.

— Сколько я потерял?..

— Крови? — хмыкнул дед. — Много.

— А моя нога… Почему здесь она на месте?

— Чувствуешь её, поэтому спрашиваешь?

— Чувствую, — слегка качнул я головой. — Но к чему… этот вопрос?

— Ты как лежал, так и лежишь на земле, — заметил дед до боли банальное и понятное. — Встань же, Майкл. Не бойся моего внешнего вида.

Я открыл глаза, которые до этого мне пришлось закрыть по причине пересыхания. Отчётливое лицо Вакууса: от гнилых зубов до смуглой морщинистой кожи, покрытой наростами, будто сделанных пластично, с использованием коры дерева, всё на месте.

— Прекращай рассматривать меня. Вставай. Ну же, — поддал он руку, которую я оттолкнул, вставая. Его реакция была никакой: просто слегка нахмурился и отошёл.

— Спасибо, конечно, — выдохнул я, осматривая то, в чём одет. — Но зачем одел меня в… мою домашнюю одежду, времён житья в Федерации?.. — взяв некоторую часть ткани приподнял бордовый пиджак.

— Вестимо почему: чтоб тебе было комфортнее.

Я посмотрел на него как на недоумка.

— Не смотри на меня таким образом, Майкл. Прояви уважение.

Надоел.

— Хочешь обратно?

— Сильно…

Несколько секунд тишины, в которых я, горбясь, лениво смотрю на ухмыляющегося деда.

— Ладно… — прошёл он несколько десятков футов в левую сторону от меня. Создал одиночное кресло и вульгарно лёг на него, поставив ноги на подлокотник. — Хотел поговорить с тобой, как “прекрасно воспитанный” внук с мудрым дедушкой, но… — посмотрел он на меня. — Ты ведь этого не хочешь.

— А знаешь. Валяй, — плюхнулся я пятой точкой на влажную поверхность. — Давай… поговорим.

Он улыбнулся.

— «Тихие воды глубоки». Слышал когда-нибудь эту поговорку?

— Никогда, — ответил я честно.

— Определённые черты характера в зависимости от ситуации, времени и местоположению могут являться неправдивыми, ложными. Так, например ты. Многие из твоих подчинённых видели тебя в качестве важного в их жизни человека. Тот же самый хранитель по имени Эрл — отличный тому пример.

Данная поговорка в действительности обладает каки-никаким здравым смыслом, который зачастую отсутствует в, подобного рода, неоспоримой бредятине.

— Не всегда всё, что на первый взгляд кажется истинной, является ею так таковой.

Я неохотно поднял голову.

— К чему это?

— К тому, что ты всё судишь по первому взгляду. Религии, идеологии, люди, история и многое другое. Ты просто не хочешь смотреть на всё это под другим углом. Мир не однобок. Наклонись, присмотрись и обдумай с чистого листа. Если бы люди всегда мыслили одинаково, то человечество не придумало как зажечь огонь, не сконструировало колесо, не разработало транзисторы и не вылетело из своей гравитационной колыбели.

Но для чего мне делать это? Всё же и так понятно. Религии — зло. Большинство идеологий несут бред и ахинею. Люди — сложные монстры, коими являюсь и я. Историю пишут победители. А сама ситуация, в которой пребываю, с ног до головы является либо предсмертным сном, либо я уже откинул разгрузку и теперь вынужден находиться с этим надоедливым существом, которое ещё является моим очень дальним предком, наедине до скончания времён.

Я тяжело выдохнул.

— Понял… что ты так запросто не отвяжешься… — поднял я взгляд на Вакууса. — Так что постараюсь ради… прогресса, относиться ко всему плохому немного терпимее.

— Даже к религии?

— Ага… К ней… Постараюсь… — слабо улыбнулся я.

— О, сейчас отправлю тебя, — протянул он правую руку, в ладони которой образовался крупнокалиберный револьвер.

— Круто…

Всё же я не мёртв…

Меня заволокла тьма.

***

Ко мне вернулось ощущение собственного пульса, сердцебиения. Дыхание слегка затруднено, но на последствия можно смело закрыть глаза. Потерянная конечность не вызывала у меня уже никаких чувств, хотя до этого я и не то что чтобы проявлял к этому какой-либо существенный интерес.

Нахожусь в машине, находящейся в движении. Отбрасываемые тени, быстро смещающие друг друга и наносящие некие удары по моим уставшим глазам, словно орали о том, что они от высоких елей. Сейчас скорее всего вечер. Пристёгнут аж двумя ремнями и повёрнут головой к левой задней двери, где за левым передним креслом переставляет передачи, судя по знакомым запаху и тенью, Уонка.

— Статхус… — слишком хрипло и сипло произнёс я, чувствуя, как с этим словом в горле образовалась целая безлюдная пустыня.

Послышался глухой стук об неизвестную педаль — машина резко остановилась, звеня покрышками с неприятным визгом шин, а вместе с тем и моё тело, не готовое к подобного рода перемене, ударилось об натянутые ремни… Это было неприятно.

Несколько других секунд я слышу, как тяжело дышит Уонка. Она вновь кладёт руку на руль и снимает машину с рычага, выезжая на обочину. Всё это время молчит, не решается что-либо спросить.

Глохнет двигатель, снимается ремень и открывается передняя водительская дверь. Она открывает левую заднюю дверь. Я вижу её обеспокоенное выражение лица, её открытый ротик, округлившиеся глаза и чёрные мешки под глазами. В видимой тишине, где лишь слышно её выровненное дыхание и течение реки, она одновременно со снятием ближайшего ремня неожиданно обхватывает меня за тело и приобнимает сзади, положив голову на моё левое плечо.