Это прозвучало слишком… откровенно. Прежняя Уонка, что была до этого, не нашла бы и момента, дабы сказать столь непринуждённо и открыто.
— Во-первых, скорее да, чем нет. Но если честно, то точное и беспрецедентное да, потому что это первоочерёдное. То, что никогда не должно оставаться в стороне или тени. А во-вторых, — я обвёл её рукой. — что с тобой, дурная ты моя? Ты каким образом умудрилась напиться через газировку?
— Я, — она едва успела закрыть рот, прежде чем издать глухой рык, от которого меня всего передёрнуло, но не потому, что я брезгливый или ещё что, а потому что воспитывался в абсолютно другой среде, где это было абсолютным бесчинством. — нормальна. И, на к твоему сведению. — она взяла пустую бутылку с большой жёлтой и неизвестной надписью на грубом языке («Миргандина») и поднесла к своему левому уху. — она безалкогольна. Вообще почти вся газировка безалкогольна.
Я взял пример пластиковой констанции в виде бутылки в руку и принялся рассматривать все надписи.
И вправду. Нигде нет упоминания процентного содержания спирта. Конечно, он может описываться без чисел, а буквами, но даже так, я смог убедиться в словах Уонки.
— Хорошо, ты права… — поставил я бутылку к своим собратьям.
— Вот видишь? — победно скрестила она руки. — Не стоит не верить словам моим словам. — сказала она с неким величием.
— Ладно…
Так, что там у нас…
Третий вариант объяснять я не вижу смысла ввиду того, что он и так понятен. Переместить иным способом, неизвестным мне, а быть может и науке? Да раз плюнуть. Если, конечно, это как раз таки возможно, чего исключать я точно не стану.
Возвращаясь всё к той же неугомонной девушке. Нужно поскорее избавиться от неё, потому что… трудно признавать, но у меня начинает зарождаться странное чувство, из-за которого я, как минимум, всё дальше и дальше отдаляю эту возможность. Но также понимаю, что если я всё же не сброшу её где-нибудь с некоторым количеством денег, то она умрёт. Возможно мучительно, возможно, быстро и бесчувственно, но умрёт. Этого я всеми правдами неправдами не хочу и всячески избегаю.
Почему это так необходимо? На этот вопрос я откровенно не могу ответить, так как попросту… не знаю какие слова подобрать. Вот что-то странное я ощущаю, смотря на неё. Что-то схожее у меня возникало при общении с Бертой, но в малой степени.
Если, к примеру, вспомнить все упоминания о маме со слов отца, то он всегда вспоминал её с некой теплотой, тоской. То же самое я замечал, когда заставал общение тёти с её мужем Тэйблвуэром, за исключением последнего и с добавлением чувства наподобие взаимопонимания. Нечто похожее я замечал и при прочтении древних романов прямиком с докосмического периода.
Что же это, что же это, что же это…
— Любовь…
Странным, совсем не своим голосом пробормотал я, вдумчиво открывая откуда-то взявшийся мешочек порошка, — на самом он взялся из одного из подсумков, что висела у кобуры, но на тот момент я не обратил на это никакого внимания. Тогда видимо и Уонка заметила мою странную фразу, так как через три секунды осторожно спросила:
— Любовь, и-и-и?.. — протянула она, возможно совсем не понимая, что я хотел сказать.
Я медленно взглянул на неё, не осознавая то, что через мгновение скажу полную, наполненную говном, хрень.
— Я, кажется, люблю тебя. — отчётливо пробормотал я. — Странно, представляешь? — и видя её застывшее в камень лицо, неустанно продолжил: — И я чувствую себя странно… Это же нормально, верно?.. Эй, Уонка, ты совсем лазеры за рельсы закатила?
Навис я над ней и перед лицом пару раз щёлкнул пальцами. Ноль реакции, за исключением рефлекса на моргание.
Это безнадёжно…
Выдохнув, я развернулся и сел на своё место, украдкой поглядывая на неё.
Ну и ладно, чего ж мне до неё. Главное, что восхитительный мешочек-то со мной, который вверит мне воодушевление и разнесёт все несчастья и невзгоды, а также, вдобавок ко всему и ненавистных имперцев в кровавое месиво, переполненное их же тухлыми кишками и разорванными в клочья органами.
Используя подготовленную как раз для этого случая пастельную бумагу из какого-то набора для сна и небольшую пластиковую ложечку, я распределил две тонких линии под стать моему носу.
Уже будучи готовым следовать расписанию, перед этим удостоверившись во времени, я в считанных дюймах остановил руку, что приближалась к носу.
— Ты как? — всё же не смог не спросить я. — Может… — и взглянул на дорожечку. — Хотя ладно, пусть. Как приду в себя, так сразу предприму что-нибудь… нужное…
Так шли целые часы, дни, а после и неделя. Всё это свободное время, которое упало мне на руки я разрабатывал, редактировал, менял и изменял план, что приведёт меня к конечной цели.
Не забывал и про расписание. Удивительно, что я только недавно принял тот факт, что вновь подсел на суфентанил. Порошком я как бы иногда балуюсь, но скорее для разнообразия, нежели для утоления зависимости. Сигареты же как оставались незаменимой частью меня прошлого в лице контрактника, так и остаются важной составляющей всего моего жизненного бытья, что следует изо дня в день.
Проходили целые дни за одним всего лишь маленьким столиком. В первый день я словно превосходный идиот нехило так растянул себе спину, сидя за диваном и составляя план. Поэтому на следующий день я, попросив Уонку сбегать за удобным маленьким креслом под стать высоте столика, лежал в кровати с дико ноющей спиной будучи полностью разгневанным и раздражённым.
Каково было удивление, когда, войдя в номер и положив ключи на тумбочку, а после включив свет, перед ней я предстал полностью обкуренным, пьяным и ужаленным в щи. Тогда я вновь прибыл в гости к моему новому ублюдочному приятелю. Мы вместе мирно побеседовали о моём плане, который он тогда надоел критиковать. То одно не нравится, то уже совсем другое, отличное от первого. Так, шажочек за шажочком, я закончил свою речь, после которой он, не спросив, запустил свою шарманку под названием «депрессия в минус нуль лет».
— Ты закончил? — вежливо поинтересовался он, когда я договорил.
— Верно, — выдохнул я, смотря в бесконечный пустотный потолок.
— Тогда смертный, никогда не забывай о важности смерти. То, что не делает нас сильными — чушь, серый мусор, что не достоин и взгляда нашего. Но важно никогда не брать выше положенного, — перед ним образовалась толстая выцветшая книга, что выглядела словно её били, пинали и кидали. — Этот завет олицетворяет жалость рода человеческого. — что-то звонко прозвенело, и она раскрылась. Было ощущение, будто он перелистывал её страницы своим несуществующим взглядом. — Я его зачитаю… Кхм-кхм. — утробно прокашлялся он. — И когда взошёл на трон о-о-о превеликий Бог Смерти...
Дальше я не слушал, хоть и делал вид.
Так прошла целая неделя.
— Вот это, — одним движением руки небольшая кипа офисных бумаг шлёпнулась об кофейный столик.
Я с ожиданием смотрел на то, как Уонка, с завязанным на голове конским хвостом, сначала оторвалась от готовки, подошла к дивану и села, а после неспешно взяла несколько документов, что были в самом верху одновременно с этим доставая очки для чтения из старенького футляра.
Пробежавшись по первым строкам, она, не поднимая головы, взглянула на меня из-под диоптрий:
— Это… — она поправила очки. — вполне выполнимо, если судить строго.
— А если честно? — выдохнул я, садясь.
— Спешу спросить, перед всем, что сейчас будет: сколько классов ты окончил?
— Двенадцать, — она странно посмотрела на вытянутую пачку и ещё страннее отреагировала на зажжённую сигарету. — Ну, что дальше? — выдохнул я целое облачко, которое сразу же рассеялось, поднявшись вверх.
— Можешь, пожалуйста не делать этого в моём номере, — это был не вопрос. — Я настаиваю, Михаил.
Я вытащил карманную пепельницу. Ловким движением руки раскрыл и медленно, как бы назло потушил ЦЕЛУЮ сигарету.
— Ты удовлетворена? — сдержанно полюбопытствовал я, пряча вещь во внутренний карман.
