— Что «не может»? Алёша. Петров. Слышишь меня?

Я тряхнул головой и посмотрел на Дееву. Та, в свою очередь, смотрела на меня, причем с переживательным выражением на лице. Видимо, я выпал из реальности на эти несколько минут, пока вспоминал фотографию и мужика из парка.

— Да слышу, слышу.

Вскочил на ноги, подошёл к шкафу. Рубашка и правда имелась в наличие, висела на «плечиках». К счастью, она была чистая и отражённая. Спасибо матушке.

Я резким движением, не расстегивая, стянул через голову обычную, повседневную рубаху. Слава богу, сейчас принято носить нательные майки и мои действия не выглядели как юношеский стриптиз. Хотя Деева все равно покраснела, а потом сразу же отвернулась, энергично наглаживая кота. Будто не заметила моей «полуобнаженки».

Я схватил нарядную, белую рубашку и сосредоточенно принялся застёгивать пуговицы, попутно соображая, что за мутная хрень вырисовывается.

Мой отец, типа, погиб. Но я всю жизнь считал это ложью. Слишком уж родительница наша пестала героический образ папы. Это — первое. А второе — я, в отличие от Илюши, помню его. Он исчез как раз около шести лет назад. Сразу после того, как братец появился на свет.

Отец никогда не был примерным семьянином. В моей башке чётко присутствуют картинки, которые сложно понять двусмысленно.

Приходил поздно. Частенько навеселе. Ругались они с матерью постоянно. Из-за посторонних женщин, кстати, тоже. А в последнее время, перед его «героической командировкой» родительница несколько раз упоминала какое-то преступление. Именно так. Именно это слово. Мол, отец — преступник. Он поступил плохо. А если кто-то узнает, так всем будет кирдык. Ему — в первую очередь, а там, межу прочим, и семья пострадать может.

— Алексей, все нормально? Ты вдруг как-будто в себя погрузился. Что случилось? Тоже про отца подумал?

Староста оставила кота в покое, поднялась с кровати и подошла ко мне. Лицо ее обрело нормальный цвет. Видимо, приступ стеснения закончился.

— Давай помогу. Хорошо, что рубашка уже глаженая. Помочь? — Наташка вопросительно подняла брови.

Я молча продолжал застегивать пуговицы, игнорируя Дееву, которая замерла рядом. Не дождавшись ответа, Наташка шагнула к Илюшиной кровати, наклонилась, а затем взяла в руки галстук. Снял его вместе с повседневной рубашкой, чтоб переодеться. Теперь, так понимаю, девчонка хотела помочь красиво и акуратно завязать символ пионерии.

Однако мне сейчас было немного не до этого.

Что, блин, за странная история вырисовывается? Кто этот «морячок» из парка? И самое главное, как его найти? На снимке однозначно изображён он. А значит, мужик сможет мне рассказать, что связывает между собой всех участников фото.

Компания там точно не случайная. Я бы назвал их очень хорошими друзьями. Вот черт… Ну почему в парке не сообразил сразу, кто передо мной? Все стало бы гораздо проще. А там, глядишь, вообще прояснилась бы ситуация с фотографией. Да и с остальным тоже.

— Алёша, я тебя понимаю. — Деева осторожно тронула меня за плечо. — Я тоже часто грущу.

— Насчет чего? — Я поднял на Наташку растерянный взгляд, оторвавшись от пуговиц, которые, наконец, были застегнуты полностью.

— Насчет отца. Мне тоже жаль, что так все вышло.

— Подожди. — Я поймал руки Деевой, которые потянулись к моей шее, чтоб завязать галстук. — Как все вышло?

— Ну имею в виду ту их командировку.

— Чью «их»? Какую «ту»?– Спросил я, чувствуя себя при этом полнейшим идиотом, потому что на самом деле не понимал ни черта.

Во-первых, о чем вообще говорит Наташка? Какая командировка? Вернее, почему командировка ее отца связана с командировкой моего отца? Я искренне всю свою жизнь считал, что никакой командировки не было. Что матушка это все сочинила для нас и для себя. Ей как-будто самой проще было верить, что отец — герой, погибший при исполнении задания.

Во-вторых, и это раздражало сильнее всего, в отличие от меня Деева явно что-то знает. То есть от нее не скрывали, блин, правду! Не врали ей. Наташкина мать, видимо, посветила дочку в произошедшие события. Только не общими фразами:«Ваш отец герой, гордитесь им», а вполне подробным рассказом.

— Подожди, ты что, не знаешь? — Староста совсем растерялась. — То есть… Ты не знаешь, что случилось с твоим папой? Или это опять твои шуточки?

Наташка нахмурилась. Смотрела она на меня с таким выражением, будто я прямо на ее глазах котенка задушил.

— Деева, если сейчас еще раз скажешь что-нибудь непонятное, общего содержания или из репертуара «Алёша, ты что, не знаешь?», я взвою. Чего не знаю? Мать всю жизнь рассказывала, будто он был каким-то летчиком-испытателем. А потом вроде бы погиб при исполнении долга. Но… Я помню его. Какой он, к чёртовой матери, летчик? Он был… совсем непохож на лётчика. А вот на раздолбая — очень даже.

— Алёша… — Деева как-то стушевалась и сделала шаг назад.

— Э, нет! Никаких Алёшей! Говори, что знаешь.

Я схватил Наташку за запястье, чтоб она не сбежала. Потому что мне вдруг показалась, именно это староста и хочет сделать. Сбежать.

— Да ничего особенно. И мой отец, и твой — они действительно лётчики-испытатели. На заводе новые самолеты в небо поднимали. А командировка у них… Ну мамка мне тоже не особо много рассказывала. Это — дядя. Он их знал обоих. Он сказал, что… — Наташка оглянулась через плечо на выход из спальни, будто там мог стоять кто-нибудь посторонний и подслушивать наш разговор. — Дядя сказал, что они там…

Деева мотнула головой в сторону двери.

— Где? — Спросил я и выглянул из-за Наташки. Ибо совсем не понял, что она имеет в виду.

— Ну там… — Староста наклонилась ко мне совсем близко, а потом шепотом сказала. — В Афганистане.

Несколько секунд в комнате стояла полная, абсолютная тишина. Я смотрел на Наташку, она — на меня. Потом я тихо засмеялся, искренне решив, что у девчонки просто такое хреновое чувство юмора. Однако тут же заткнулся. Лицо у Деевой было вполне серьёзное и на юмор вообще никаких намеков не имело.

— Ты серьезно?

— Ну да. Отпусти! Больно вообще-то. — Наташка, поморщившись, разжала мои пальцы и убрала руку за спину.

— Бред какой-то… — Я подошел к Илюшиной кровати и снова плюхнулся на нее, уставившись в одну точку.

А потом меня осенило.

— Деева! — Вскочил я обратно на ноги, чем, судя по всему, напугал старосту.

Она даже сдвинулась от меня в сторону выхода. Впрочем, наверное, я сейчас действительно выгляжу странненько. То сам с собой говорю, то приседания на Июхиной постели исполняю. Сяду — встану, сяду — встану.

— Где твой дядя? Где его найти?

— Ну… Я не знаю. Может, дома. Может, со своими товарищами. Они какими-то делами занимаются, но какими именно, не знаю. А что? — Прищурилась подозрительно Наташка.

— Ничто! Пойдем к тебе. Дядю искать. Мне надо с ним поговорить.

Я рванул к выходу из комнаты, на ходу подхватив школьную сумку, которая валялась на полу.

— Петров, ты чего? Нам директриса сказала, чтоб мы поскорее вернулись. Одна нога — тут, другая — там. — Попыталась вразумить меня староста.

Но я ее уже не слушал. Я точно знал, мне прямо сейчас необходимо задать некоторые вопросы этому загадочному дяде. А интервью… Как минимум еще около часа в запасе. Успеем.

— Петров! Деева! Где вы ходите⁈ С ума сошли⁈ Вас уже ждут!

— Нас? — Удивился я, глядя на директрису, которая неслась по холлу, выпучив глаза.

Причем делала она это одновременно: и неслась, и глаза пу́чила, и громко выкрикивала возмущённые фразы. Отчего лично мне стало даже как-то немножко страшно. Возникло полное ощущение, что у директрисы сейчас, как у мопса, что-нибудь откуда-нибудь выпадет. Кроме того, лицо Жабы, вопреки ее прозвищу, было ядерно красного цвета. Она быстро дышала и по-моему даже хрипела. Я решил расценивать ее состояние как радость от появления самых любимых учеников.

Потому что, если, к примеру, ее красное лицо не признак радости, а приближающийся апокалиптический удар и директрису долбанет инфаркт, это будет очень нехорошо. Кроме меня и Деевой в школьном холле больше никого нет. А я как-то не горю желанием оказывать ей первую помощь. Хотя, конечно, умею.