Сейчас, конечно, 1985 год и вот-вот страна узнает любопытное слово «гласность», но все же не уверен, что какие-то парни из газеты будут выяснять, как в случившемся фигурирует главный инженер завода. Странно очень.

Время громких разоблачительных статей еще не пришло. Слова «хайп» и «желтая пресса» никому не знакомы. Никакая газетенка, к тому же районная, не рискнула бы никогда самостоятельно устроить «головомойку» одному из первых лиц завода. Уж тем более, докапываться до его вины в аварии. Поэтому вопросы журналистов сразу показались мне подозрительными.

Я даже, если честно, перестал нервничать из-за того, что эти товарищи отчего-то упорно называли трудовика Петровым. Решил, может, так оно и лучше? Вот не хотелось мне уже разубеждать гостей, чьи голоса за дверью подозрительно напоминали сотрудников совсем другой организации, что Олег Петрович совсем не тот, кто им нужен.

— Петров, ты чего тут застыл? Я же сказала, иди в актовый зал! — Раздался недовольный голос.

Я обернулся. Буквально в двух шагах от моей персоны нарисовалась директриса. Рядом с ней с мрачным видом стояла Деева. Видимо, Наташка славы не ищет. Ну или ей просто не хотелось снова оказаться в моей компании.

Именно в этот момент произошло вполне ожидаемое событие. Разговор между трудовиком и гостями продолжился.

— Итак, товарищ Петров… — Раздался из актового зала голос одного из журналистов. — Продолжим нашу беседу. Вы остановились на том, что машина, которая чуть не сбила ученицу, принадлежала главному инженеру Авиационного завода.

Александра Ивановна, естественно, прекрасно расслышала сказанное. Она удивлённо уставилась на дверь, потом быстро моргнула несколько раз, посмотрела на меня и снова перевела взгляд на створку.

— Кого он назвал Петровым? — Замогильным голосом поинтересовалась директриса.

Причем тон у нее был такой, будто ответить обязан именно я. Будто мне наверняка известено, что вообще происходит за этой чёртовой дверью.

— Подозреваю, Олега Петровича. — Сказал я совершенно искренне, чистую правду.

— Да погодите вы со своей аварией! — Возмутился трудовик. Он наоборот с каждой фразой становился все более весёлым. Олег Петрович просто не подозревал, что сам себе сейчас роет глубокую яму. — Я ж вам рассказываю настоящий смак, а не историю. Вы к этой аварии прицепились… Так вот…Про товарища… Тот самый товарищ, который вернулся из Германии, научил меня готовить яичный ликёр. Понимаешь, привёз рецепт, так сказать, прямиком от немцев…

Голос Олега Петровича звучал все более уверенно. Он настолько проникся своей ролью, что даже перебил гостя, не дав тому высказаться до конца.

— Он… Я… Сейчас я его убью.

Спокойно, без лишних эмоций сообщила Жаба закрытой двери, а потом рванул вперед с таким энтузиазмом, что меня этой дверью чуть не пришибла.

И вот уже когда мы все трое заскочили в актовый зал, когда я увидел тех самых «журналистов», стало понятно, все гораздо хуже, чем можно было думать.

— Как думаешь, кто это был? — Спросила Наташка, внимательно изучая носки своих туфель.

Она забралась на старую парту и сидела теперь, свесив не только ноги, но и голову. Настроение у девчонки было удрученное.

— Ты про журналистов? — Спросил я хмуро. Меня тоже совсем не вдохновляло все случившееся и даже, наверное, расстраивало.

Просто… Ерунда какая-то, честное слово. Все события вдруг свернули совсем не в то русло. Желая изменить будущее… Или прошлое… Черт. Желая изменить свое прошлое, которое пока еще является будущим, я словно ухудшаю ситуацию. Вот правда. Уже страшновато лишнее движение сделать.

Такое чувство, чихну не в ту сторону, и вообще какой-нибудь внеочередной Карибский кризис случится. Потому что с каждым моим действием перемены и проблемы становятся все серьёзнее.

— Да, про то, кем являются эти люди. — Задумчиво ответила Наташка, продолжая пялиться на свои туфли.

Чего уж она там увидела, не знаю. В мою сторону девчонка вообще не смотрела, хотя я стоял прямо рядом с ней, опираясь задницей о парту.

Любопытно, как у нас мысли сошлись. В моей голове крутился в данную секунду тот же самый вопрос. Кто это был?

Чисто теоретически, могу дать девяносто восемь процентов из ста, что гости к газете имеют точно такое же отношение, какое я к классической музыке. То есть — никакого. Почему девяносто восемь? Два процента оставлю на ошибку. Хотя, очень, очень вряд ли.

Товарищи, несущие службу в органах, в любых, особенно в серьёзных, имеют определённый, узнаваемый налет невыразительной казенности. Если бы их первым встретил я, а не Жаба, уверен, вот такой дурацкой ситуации с Олегом Петровичем точно не произошло бы. Потому что я сразу понял бы, это не журналисты.

Однако, судьбе было угодно распорядиться, чтоб первым человеком, встретившим загадочных товарищей, была директриса, которая ни о чем, кроме статьи, в тот момент не думала. Ей бы показали Кобзона или Муслима Магомаева, и она бы их хрен узнала, потащила бы тоже в актовый зал, чтоб трижды проклятое интервью состоялось.

Это тот самый вариант, когда человек находится по уши в своих собственных иллюзиях и ничего кроме иллюзий видеть не хочет.

Конечно, мои догадки — всего лишь догадки. Наверняка утверждать не могу. Однако, стоило мне увидеть «журналистов», в голове что-то щелкнуло. Правда, не сразу.

Когда мы коллективно ввалились в актовый зал, сначала была немая сцена. Все по классике. Вот прямо чистый «Ревизор» Гоголя. Только в роли Хлестакова — сразу трое. Трудовик, которого по совершенно непонятной причине приняли за семиклассника, чего, как бы, даже в горячечном бреду представить сложно. И суровые мужчины, которые вообще нисколечко не похожи на работников СМИ. Я понятия не имею, как их можно было перепутать.

Двое товарищей в одинаковых темных костюмах, с четкими стрижками, с холодными взглядами и сурово сжатыми губами молча уставились на Жабу, меня и Дееву. В их глазах не было вообще ничего. Никаких эмоций. Даже удивления из-за резко открывшейся двери или раздражения из-за внезапной помехи. Ни-че-го.

Жаба тоже не издавала ни звука. Но она, в отличие от «журналистов», очень пыталась. Директриса хватала воздух ртом, однако оттуда не вылетало ни слова. Только тихие хрип и свист. Мы с Наташкой тоже молчали по причине юного возраста. Вот именно в данную секунду с нашей стороны это было самое правильное поведение.

Просто картина, повергшая директрису в шок, действительно могла вызывать слова только матерные.

Возле сцены, там, где заканчивались деревянные сиденья, стоял школьный стол. За столом с одной стороны сидели «журналисты». Оба они держали в руках блокноты и ручки. Видимо, что-то записывали. С другой стороны, напротив этих товарищей, расположился Олег Петрович.

Вид трудовик имел важный, солидный. Он как-то даже стал шире в плечах, между прочим. Щеки его раздулись, а нижняя губа вдруг оттопырилась.

Сверху, на обычную одежду Олег Петрович накинул рабочий халат, в котором обычно проводит урок. И вот из кармана халата на нас абсолютно вызывающе смотрело горлышко «Столичной».

Не знаю, увидели гости бутылку или нет. Трудовик именно этим боком и этим карманом сидел к выходу. Но вот директриса точно увидела и оценила. Поэтому у нее, как у той вороны из басни, спёрло дыхание в зобу.

Она пока еще не понимала, что ситуация гораздо хреновее, чем ей кажется, однако несомненно оценила уровень дурости и наглости трудовика. Александра Ивановна решила, будто он порочит ее светлое имя перед журналистами. Но уже от этого Жабу вот-вот мог хватить инсульт.

Что интересно, трудовик настолько вдохновился своей ролью, что появление директрисы осталось им незамеченным. Он эмоционально рассказывал крайне интересную историю, смотрел только вперед, размахивал руками и по-моему был немного пьянее, чем обычно бывало в школе.

— Дорогие мои друзья, чтоб вы понимали, вся Европа нынче пьет лишь ликеры и сухие вина. Остальное — моветон, но вам исключительно повезло, я как раз знаю рецепт удивительного яичного ликера. Пальчики оближите! Рецептура проста: на поллитра водки берется банка сгущенки, пяток яичных желтков, ваниль, сахарная пудра, может и еще что, не помню. Всё тщательно сбивается миксером. Получается очень даже вкусно. А научил меня тот самый товарищ. Да… Помню, как мы первый раз его рецепт опробовали. Для ликера следовало купить двадцать бутылок водки, двадцать банок сгущенки, сотню яиц и ваниль с сахарной пудрой.Трудности с покупкой я опускаю, поверьте было сложно. Дефицит товара на рынке, подставные покупатели…