Но он не мог заставить себя сказать что-нибудь, что могло бы убить радость, всегда искрящуюся в ее глазах.

Наконец, он возобновил свою прогулку, приветствуя соседей, которые ухаживали за своими садами. В последние годы стали популярны цветы, но большинство людей по-прежнему выращивали свои собственные культуры — борьба прошлого здесь не была забыта, хотя так много людей, которые пострадали при Военачальнике и восстали против него, ушли. Их наследие продолжилось, его передали их дети и внуки, новые поколения, которые работали бок о бок с ботами, чтобы построить процветающее сообщество.

Он открыл переднюю калитку и вошел во двор, аккуратно закрыв ее за собой. Иногда это все еще было странно — возвращаться домой вот так, особенно с его воспоминаниями о прошлом времени. Когда-то это было просто место для хранения его снаряжения и ухода за ним. Временная остановка между долгими путешествиями в Пыли. Здание, лишенное жизни и в значительной степени лишенное цели.

Но Лара превратила это место в дом.

Ронин поднялся по ступенькам на крыльцо. Колокольчики — сделанные из металлолома — который Лара собирала годами, тихо позвякивали на ветру. Тот же звук, который привлек его к ней почти полвека назад. Приманка судьбы.

Он вошел внутрь и позвал ее по имени, закрывая за собой дверь. В гостиной не было ни единого клочка голой стены: Лара всю свою жизнь оставалась коллекционером, как она сама себя называла. Безделушки, накопленные за десятилетия, украшали стены и многочисленные полки, с гордостью демонстрируясь любым гостям.

— Сюда, — сказала она.

Ронин пошел на ее голос в сторону кухни, проходя мимо ракушек, которые она собрала, когда они посещали западный океан. На одном из крайних столиков стояла банка с песком из той же поездки, к стеклу был прижат камешек в форме сердца. Ронин не понимал необходимости приносить еще песка в город, и без того полный пыли и грязи, но, тем не менее, он принес его.

Лара стояла у столешницы, намазывая джем на ломтик хлеба. Ее глаза были прикованы к работе, движения медленные и обдуманные, но она подняла на него глаза, как только он вошел в комнату. Она улыбнулась, в уголках ее глаз собрались морщинки.

Теперь ее волосы были седыми. Она запаниковала, когда обнаружила свой первый седой волос, запершись в ванной больше чем на час, прежде чем он, наконец, открыл дверь, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Она восприняла это как признак своей смертности, убежденная, что он оставит ее в любой момент.

Но сейчас она казалась ему такой же красивой, как и тогда, когда он впервые увидел ее. Тем более после той жизни, которую они прожили вместе.

— Табби нашла для тебя цветы, — сказал он, протягивая сверток.

— Она могла бы принести их сама, — сказала она. От Ронина не укрылась дрожь в ее руке, когда она положила нож. — Она живет всего в трех домах отсюда, и я бы с удовольствием повидалась с ней.

— Они с Дэном помогают с ремонтом стены, а это значит, что она уже опаздывала. Завтра у нее свободный день. Она сказала, что зайдет.

Лара с улыбкой уставилась на хлеб с желе.

— Я так горжусь ею. И всеми ими.

— У них была лучшая мать по эту сторону Пыли, — ответил Ронин, тоже улыбаясь. Хотя Табита была единственным ребенком Лары, рожденным естественным путем, — осложнения во время родов сделали повторную попытку слишком рискованной, — они усыновили и вырастили еще троих детей, которых любили так же сильно, как Табби. Сэмюэл, Мелисса и Аманда.

Лара усмехнулась и протянула к нему руки.

— Ты так и будешь стоять здесь или подойдешь поздороваться?

Ронин пересек комнату и обнял ее, нежно, но тепло, проведя рукой по ее серебристой косе.

— Привет, — сказал он и наклонил голову, чтобы поцеловать ее.

— Привет, — ответила она. — Ты не поставишь их в воду?

— Конечно, — он положил цветы на стойку, забрал хлеб и взял ее за руку. Она оперлась на него, когда подошла к столу, где он ботинком выдвинул стул и помог ей удобно устроиться на нем.

— Ты всегда так добр ко мне.

— Это меньшее из того, что ты заслуживаешь, Лара Брукс.

— Спустя столько времени ты все еще называешь меня Брукс, — она покачала головой, но в ее глазах было веселье, когда она взяла хлеб и откусила кусочек.

Ронин нашел вазу для цветов и наполнил ее водой из раковины.

— Я уже говорил тебе, что если я женился на тебе, не имея собственной фамилии, это не значит, что ты можешь отказаться от своей, — вернувшись к столу, он поставил вазу в центр.

Она откусила всего два кусочка, когда отложила хлеб и поднесла руку ко лбу.

— Еще слишком рано так уставать.

— Закат меньше чем через час, — сказал Ронин. — И вообще, когда это ты упускала возможность затащить меня в постель?

— Мы можем подняться наверх, если ты пообещаешь на этот раз не рвать на мне рубашку, — ответила она, но ее улыбка была натянутой, а лицо слишком бледным.

— Тогда пойдем.

Он выдвинул стул и поднял ее на руки. Вес Лары всегда казался ему небольшим, но сейчас она была худее, чем когда-либо прежде. Она обвила руками его шею и положила голову ему на плечо, пока он нес ее наверх, в спальню.

Ронин поставил ее на ноги рядом с кроватью, и она взяла его лицо в ладони для поцелуя. Он ответил на него и раздел ее. Его руки легко коснулись ее кожи — такой изменившейся и в то же время такой знакомой — задержавшись на растяжках, шрамах. Это было свидетельством тяжелой жизни, которая стала еще более ценной благодаря борьбе.

— Ты остаешься самым прекрасным существом, которое я когда-либо видел, — сказал он.

— Ты всегда заставлял меня чувствовать себя так.

Он помог ей надеть ночную рубашку и откинул одеяло. Она медленно скользнула в постель. Ронин сбросил ботинки и переоделся из грязной одежды в простую рубашку и шорты. Он забрался на кровать и заключил ее в объятия. Ее тело по-прежнему идеально подходило ему.

Легкое дыхание Лары щекотало сенсоры на его коже. Он взял ее косу в одну руку, рассеянно проводя кончиками пальцев по ее длине.

— Я никогда не думала, что у меня будет такая жизнь, — тихо сказала она.

— Я тоже, — это больше, чем он мог когда-либо надеяться.

Она протянула руку и провела пальцами по его подбородку.

— Даже после всех этих лет у меня не было достаточно времени, чтобы любить тебя.

Ее слова пронзили его, они были слишком завершающими, слишком правдивыми. Он положил руку ей на щеку и провел большими пальцами по тонким морщинкам возле глаз. Десяти тысяч лет было бы недостаточно, но это… все равно это было слишком рано.

— У нас еще будут годы, — сказал он.

— Боты всегда говорят то, что они имеют в виду, — сказала Лара, — но это не значит, что это правда.

— Лара, я…

— Тсс, — она приложила палец к его губам. Ее улыбка была теплой, хотя глаза были усталыми. — Ты останешься со мной, пока я сплю?

— Ты же знаешь, я всегда так делаю, — ответил он.

— И ты знаешь, что я всегда спрашиваю.

Она расслабилась, ее вес переместился на него, и вскоре ее дыхание выровнялось. Он измерял время по медленному, слабому биению ее сердца, воскрешая воспоминания из их совместной жизни.

Ее солнечный ожог после первого дня работы в поле, несмотря на то, что она прикрывалась. Радостная улыбка, которая была на ее лице, когда она впервые обняла Табиту, и слезы, которые последовали за этим. Ее терпение к горожанам, когда они приходили к ней — матери революции, которая освободила их — за советом. И жизнь, светившаяся в ее глазах, когда она танцевала только для него.

Через два часа и одиннадцать минут после полуночи она испустила свой последний вздох. Она нежно коснулась кожи Ронина, последняя ласка женщины, которую он любил со всей мощью своих процессоров. Он крепко прижал ее к себе и закрыл глаза, прижимаясь губами к ее волосам.

— Я буду любить тебя даже после того, как меня поглотит тьма, — тихо сказал он.