По ее щеке скатилась слеза. Лара сердито вытерла ее и снова посмотрела на Ронина.

Я похоронил ее. К западу от города. Подальше от… всего этого. Теперь Табита свободна.

Она знала не так уж много людей, которые поступили бы так же. Мертвое тело означало потенциальную добычу или — для самых отчаявшихся — еду. Похороны требовали времени и энергии, которые большинство не желало тратить на кого-то, кого уже нет в живых.

Она потянулась, чтобы положить руку ему на грудь, но заколебалась, ее ладонь зависла в дюйме от его кожи. Наконец, она сдалась и опустила руку, оценив его тепло и твердость.

— Спасибо, — тихо сказала она. Он был ботом; что он мог знать о том, как ухаживать за мертвыми? Но он сделал это, потому что Лара глубоко заботилась о Табите.

— За что? — спросил он.

Лара подпрыгнула, отдергивая руку.

— Я не хотела тебя будить.

Он поднял голову и открыл глаза, нахмурив брови.

— Я бодрствовал сто восемьдесят пять лет…

— Значит… ты не спал только что?

— Боты не спят, Лара Брукс. Мы переходим в режим пониженного энергопотребления, когда это необходимо, но обычно оптика и звук продолжают работать и в этом состоянии, хотя и с меньшим качеством. Тут… — он откинул голову назад, зрачки расширились. — Есть включение или выключение. Для нас нет ничего промежуточного.

— О. Это… это то, что ты делал? Перешел на пониженную мощность?

— Нет.

— Ты просто пролежал здесь со мной всю ночь?

— Да.

Лара уставилась на него. Однажды он сказал ей, что отправился в Пыль в поисках своей цели, потому что в противном случае он смотрел бы на стены, пока не отгородился бы от всего. Тогда он был бы таким же, как здешняя мебель, собирающая пыль, медленно разрушающаяся по мере того, как здание рушится вокруг него. Разве может быть наблюдение за ней всю ночь более захватывающим, чем наблюдение за тем, как краска отслаивается от стены?

— Почему?

— Потому что мне нравилось быть рядом с тобой. Нравилось обнимать тебя. Слышать твое медленное дыхание и ритм твоего сердца. Каждую вторую ночь, которую я помню, я проводил в одиночестве.

Жар разлился по ее щекам, распространяясь вниз к шее и груди. Она отвела взгляд, зная, что он пронзил ее своим проницательным взглядом. Он пролежал с ней всю ночь. Не спал. Неделю назад она бы подумала, что это странно и тревожно. Сейчас это успокаивало, особенно после двух адских дней одиночества в этом доме.

Каждый звук заставлял ее кожу покрываться мурашками, усиливая комок страха в животе. Тот короткий сон, который ей удавался, был беспокойным. Хотя она хотела отрицать это, она чувствовала себя в безопасности, когда он был рядом, и зная, что он был с ней всю ночь напролет…

— Я хотела поблагодарить тебя за то, что ты сделал для Табиты. Я хотела сообщить, что это много значит для меня, несмотря на то что я это не сделала прошлой ночью.

— Никогда раньше никого не хоронил, — сказал он после долгой паузы. — Это казалось… правильным. Бот останется на века, возможно, дольше, но твоя сестра… она станет частью чего-то большего.

— Ты понимаешь, — она мягко, печально улыбнулась и покачала головой. — Я не думаю, что остальные понимают. Не думаю, что они могут.

Ронин сел, кровать застонала под ним, и повернулся к ней лицом. Зелень его глаз казалась темнее в рассеянном свете.

— Я понимаю, что органика со временем разрушается и восстанавливается землей. Я понимаю, что все это важно для тебя. И… кажется, я начинаю понимать, почему.

Взгляд Лары опустился, блуждая по его обнаженному торсу. Она снова заметила обесцвеченные участки кожи.

— Что это?

Он посмотрел вниз. Разница в оттенках была едва заметной, но она могла разобрать это даже при таком тусклом освещении.

— Что-то вроде шрамов, — ответил он.

Она протянула руку и коснулась одного из пятен. Ее пальцы скользнули по его коже, не чувствуя разницы между несовпадающими участками.

— Я побывал во многих местах, — сказал он. — Не у всех есть средства для восстановления синтов. А у некоторых нет ресурсов для подбора пигментации. Я больше не обращаю на это особого внимания. В конце концов, все это снова заменят.

— Они все от пуль? — она дотронулась до другой. Вероятно, это было ее воображение, но ей показалось, что его кожа потеплела от прикосновения.

— Пули, ножи, металлические прутья, камни. Это, — он накрыл ее руку своей, направляя ее к месту, где находилось человеческое сердце, — от стальной балки, во время пыльной бури. Она сделала пробоину в двух миллиметрах сбоку от моего энергетического блока.

— И ты пережил все это, — она была потрясена, хотя внутренне съежилась от нанесенного ему ущерба. От боли, которую он, должно быть, перенес.

Другая его рука скользнула под одеяло. Сердце Лары затрепетало, когда он провел ладонью по ее бедру, вокруг колена и к икре. Он провел ладонью по длинному шраму, в форме полумесяца.

— Мы все пережили собственные испытания, — сказал он. Кончиком пальца он провел по слегка рельефной коже.

Ее пальцы сомкнулись на его груди, и она сжала губы, сосредоточившись на его словах, но ее тело откликнулось на его прикосновение, и жар распространился по его телу.

— Я собирала вещи, — сказала она, — и не помню, поскользнулась я или споткнулась, но приземлилась на сломанную балку. Сначала я этого не почувствовала, но в моей ноге застряла щепка размером с нож. Потом стало ужасно больно. Табита вытащила все кусочки дерева, и мы почистили его, как могли, но я все равно заболела.

Она подняла колено, пока он продолжал поглаживать шрам.

— Я была серьезно больна. Я почти ничего не помню, но Табита сказала, что я чуть не умерла. Если бы не она, я была бы мертва.

— Боты были созданы, чтобы терпеть, — сказал Ронин. — Иногда кажется, что люди были созданы, чтобы страдать. Я больше впечатлен твоим выживанием, чем своим.

— Ты пытаешься польстить мне? — она ухмыльнулась, и его рука замерла.

— Лесть — это не та функция, с которой я знаком. Она подразумевает определенный уровень нечестности. Я просто говорю правду так, как я ее воспринимаю.

— Лесть может быть правдой, если ты это имеешь в виду. Не помешает сказать девушке то, что тебя в ней восхищает. Тебе стоит как-нибудь попробовать. Может быть, ты…

— Все.

— Что? — у Лары внезапно пересохло в горле.

— Я восхищаюсь всем, что я узнал о тебе.

— О, — и снова он лишил ее дара речи. Что она могла на это сказать? — Полагаю, ты неплохо разбираешься в лести для того, кто говорит, что не знаком с ней.

— Как скажешь, Лара Брукс, — он обхватил пальцами ее руку и нежно сжал. Его большой палец прочертил изящную дорожку от основания ее мизинца до большого пальца. — Откуда у твоей сестры этот шрам?

Лара сглотнула, грудь сдавило. Чувство вины терзало ее каждый раз, когда она видела этот шрам, и теперь, когда Табиты не стало…

— Это из-за меня.

— Звучит как история, которую стоит рассказать.

— Я… — не хочу об этом говорить. Не могу об этом говорить. Но это было неправдой, не так ли? Табита была мертва, но Ронин был прав — она жила до тех пор, пока Лара сохраняла свои воспоминания, свою любовь. — Не такая уж большая история, на самом деле. Она учила меня обращаться с ножом, и я была разочарована и была готова сдаться. Она подошла ко мне сзади, я думаю, чтобы поправить мою хватку, но я дернулась, настаивая, что могу сделать это сама. Я не знала, что порезала ее, пока не увидела кровь.

Ее пальцы дернулись на его коже.

— С тех пор я была намного осторожнее, но она никогда не держала на меня зла.

— Должно быть, она была удивительной женщиной.

— Да, была.

— Ты многому у нее научилась. Она бы гордилась тобой.

— Ну вот, опять ты льстишь, — она отвернулась, чтобы он не увидел, как его слова подействовали на нее, и хотя ей хотелось отмахнуться от них, они засели глубоко в ее груди. Табиты больше нет, но… все еще может быть хорошо. Что бы Лара ни думала о себе, Табита всегда верила в нее.