– Тогда мне придется уволиться, – без раздумий отвечаю я.

– Как это… Погоди, Варь, так дело не пойдет… Мне голову открутят, если я тебя уволю. Даже по собственному. Может, перевод? Или…

– Я к папе хочу уехать. Гинекологи нужны везде, Василий Федорович. Или подписывайте заявление на отпуск, или…

– Давай свое заявление. Не монстр же я… Но она стоит возле твоего кабинета.

– Как! Зачем она пришла? Я назначала ей дату следующего визита, и это…

– Будь осторожна, Варь. Раз между вами все так сложно, то… Эта Амалия может и диктофон прихватить. Спровоцировать тебя, задеть.

– Попробую сдержаться, – бесцветно протягиваю я.

Господи, за что мне все это? Ну, в чем я провинилась перед богом и людьми? Я и пациентам сердце дарила… Собственная боль помогала остро чувствовать чужую и разделять ее… И я искренне радовалась, когда будущей мамочке удавалось зачать… Не вызывало это во мне зависти. Ну, никакой…

Да и какой в ней смысл, если делу это не поможет?

Надеваю на лицо маску спокойствия и с гордо поднятой головой подхожу к кабинету.

– Варя! – вздрагиваю от голоса «розовой кофточки» за спиной.

– Для вас я Варвара Андреевна. Что вы хотели?

У нее целый арсенал розовых кофточек… Сегодня она в похожей. И макияж на лице такой же плотный и яркий, каким был вчера… Значит, подобный стиль – обычное дело для Амалии.

Наверное, в понимании моей Катюши – это модно и стильно? А я, значит, стремная? Не такая ослепительно яркая, модная и пахнущая цветочными духами?

– Я очень хочу, чтобы вы наблюдали меня, – беспардонно произносит Амалия, заваливая в мой кабинет.

– Вы же понимаете, что это невозможно?

– Ну почему? Зачем вы строите из себя… гнилую интеллигентку?

– Что? Вы и такие слова знаете?

– Представьте себе, – фыркает Амалия, прижимая сумочку к груди, как родную. – Я не глупее вас.

– Амалия, вам знакомо понятие: конфликт интересов?

– Я буду жить в вашем доме. И воспитывать вашу дочь. Неужели, вам все равно?

– Нет. Я бы очень хотела, чтобы мне было плевать… Но… Поверьте, когда предают близкие, это очень больно. Помогать вам, делать вид, что все мы – часть одной, большой и дружной семьи я не стану. Выберете другой врача.

– А вы – самая лучшая. Вы же хотели ребеночка от Юры? Так вот он… – она любовно поглаживает плоский живот. – Или после стольких лет брака он для вас – пустое место? Вам сложно помочь бывшему мужу и его молодой жене?

У меня просто нет слов… Она прикидывается или не в себе? Они унизили меня, растоптали, выгнали…

У меня нет дома и счета в банке с кругленькой суммой… Есть разрушенная до основания жизнь и отчаянное желание никогда больше их не видеть... Гребаные предатели! Как она посмела упрекнуть меня? Явиться сюда снова, зная, что я жена ее любовника?

– Я еще не получила уведомление о разводе. Амалия, я не стану вас наблюдать. Это мое законное право – отказаться.

– Сучка. Ты еще пожалеешь, – шипит змеей она, и пулей вылетает из кабинета.

Ну, как так можно? Бессильно опускаюсь в кресло и закрываю лицо ладонями. Нельзя рыдать... И поплакать не получится.

Надо папе все рассказать. Уволиться к чертям, заболеть... Мне уехать нужно... В иной ситуации рассчитывать на покой не приходится.

Касаюсь экрана смартфона, собираясь позвонить папе, но меня опережает Василий Федорович.

– Ну, все, Кирсанова. Нам каюк.

– Что такое? Она взорвала клинику? Орала, билась головой о пол или...

– Ее ждали журналюги на улице. И этот... Синяков, прости господи, тоже... Пропитая рожа, красная, наглая. Тьфу! И прямо сейчас Амалия Бельская дает интервью, в котором рассказывает, как ей отказали в приеме. И она везде размахивает платежкой, подтверждающей проведение платежа. Что мне теперь делать?

– Ничего. Вернее... Подпишите мое заявление об уходе по собственному? К уволенному врачу у членов мерзкого паблика нет претензий?

Глава 6.

Варвара.

Спала я плохо… Воображение рисовало отвратительных монстров с огромными ушами и злыми глазами – Юру, Катю, Амалию, мерзавца Синякова и его глупую, ограниченную свиту…

В моих снах у них были явные уродства – огромные уши или крошечные, как у кротов, глаза…

Ветер завывал, стремясь проникнуть в комнату через оконные щели. Серебристый свет луны прогонял притаившуюся в углах темноту.

Я так и не смогла отвлечься… Вертелась, плотнее кутаясь в теплое, гостиничное одеяло. Вспоминала нашу жизнь, анализировала… Ведь не было ничего особенного… Измен, скандалов и упреков. Я была по-настоящему счастливой все эти годы…

Был лишь один момент на заре нашего брака… Мы рассорились в пух и прах из-за сущего пустяка. Юрка приревновал меня к коллеге и обвинил в измене. Увидел, как ординатор Степанов попытался меня поцеловать и… Вообразил себе черт те что… А я разобиделась, представляете? Опустила руки и, ведомая юношеским максимализмом, не стала бороться за отношения. Подала на развод, съехала в общежитие для сотрудников районной больницы.

А потом Юрка пришел за мной… Явился холодным, ноябрьским вечером и произнес чуть слышно:

«Я забыл, как дышать без тебя, Варь… Прошу тебя, вернись».

Во время нашей ссоры и была зачата Катюша…

Но тогда я не знала об этом… И Юра не знал, что случайная связь с поварихой из студенческой столовой принесла плод – Виктория явилась в наш дом, когда Катюше было два года. Сунула в мои руки орущего и одетого в грязную одежду ребенка и смылась…

В голове нестерпимо гудит… А я ведь вещи не удосужилась с работы забрать… Все мои «ништяки» так и остались на столе: чашка, подаренная пациентами, кактус, стаканчик с канцелярией…

Да и разве могла я вспомнить о таких мелочах? Моя жизнь стремительно рушилась… Летела на тормозах в неизвестность.

В двери громко стучат. Черт… Неужели, Амалия и здесь меня нашла?

– Кто там? – спрашиваю хрипло.

Видок у меня тот еще… Бледная, с темными кругами под глазами, взлохмаченная. Мне далеко до яркой красоты «розовой кофточки» с глупыми, хлопающими глазками…

– Это я, Варюха. Отпирай.

– Фух… Федосеева, что-то случилось?

– У меня все в порядке. Я… Я, как увидела эту поганую статейку, решила к тебе примчаться… Мало ли, что этим уродам в голову взбредет?

– Погоди, Лен. Каким уродам? Ты про «Городские будни»? Разве она…

– Уже вышла, Варь, – дрогнувшим голосом протягивает подруга.

Касаюсь экрана пальцами и читаю злополучную статью. Ну, да… Амалия постаралась на славу, обвинив клинику в неисполнении обязательств. Куча говняных комментариев…

– Знаешь, о чем я вспомнила, читая эти, с позволения сказать, помои? – произносит Лена, устало опускаясь в кресло. – О высказывании Раневской.

– Я всю жизнь страшно боюсь глупых, – с улыбкой произношу я, цитируя великую актрису. – Особенно баб. Никогда не знаешь, как с ними разговаривать, не скатываясь на их уровень…

– А эта Дуня Овчаркина не твоя пациентка? – хмурится Федосеева.

– Моя. Я так и не смогла вылечить ее от бесплодия, Лен. Ну, извините… Я всего лишь врач, а не господь бог. Не на что обижаться.

– А это еще кто? Какая-то D М… Дурында Малоумная? Или Дебилка Малохольная?

– Дай-ка гляну аватарку. Тоже моя… У той деменция. Ей шестьдесят, Лен. Она пришла ко мне на прием, утверждая, что беременна… Все симптомы рассказала. Я провела УЗИ и никакой беременности, естественно, не выявила… Попыталась связаться с ее родственниками, но… Они не жаждали забирать ее из больницы.

– А эти к тебе каким боком? Шустов Анатолий и Шустова Анна… Неужели, и этих… Ой! Я вспомнила, Варь! Это не тот самый директор школы, которого обвиняли в педофилии? И рожа такая… Ну, чистый маньяк. А женушка его прикрывала.

– Он самый. И лозунги какие громогласные, батюшки… «Кирсанову под суд!». А сам-то совсем недавно в СИЗО чалился… Лен, я так и не позвонила папе. Гостиницу не буду продлевать, не хочу… Может, не предупреждать его? Просто приехать и… все?