– Ты единственная дура в своем роде. Тебе еще расти и расти, Кать. Молю, лучше молчи – сойдешь за умную…

Вика метнула в Катерину брезгливый взгляд и покинула холл.

Ярость и негодование пылали в душе. Она не могла все так оставить… Нужно поговорить с матерью. Немедленно!

Варвара.

Сердце выпрыгивает из груди… Для чего она звонит? Что-то случилось? Ей грустно, одиноко, больно?

Господи, ну, когда я перестану быть такой размазней? Меня вышвырнули! Растоптали, унизили. Вещи мои – те, что я особенно любила – на помойку вынесли…

Не стану перезванивать. Если случилось, что-то серьезное или…

Смартфон вновь раздражающе вибрирует в руке.

На сей раз решаюсь ответить.

– Привет, Катюш.

– Как ты посмела? – шипит она в динамик.

– О чем ты говоришь, дочка?

– Если бы ты относилась ко мне, как к дочке – не стала бы устраивать такую подлянку! Мы с папой… Мы как идиоты в банке выглядели! На нас менеджер, как на бомжей подзаборных смотрел. Значит, всю жизнь ты строила из себя паиньку, чтобы заграбастать денежки отца? Воспитывала меня, борщами кормила, играла в заботу, а это все… Тебе мало того, что ты кайфовала двадцать лет? Еще надо, да?

Я не могу ответить… В груди нестерпимо печет, а взгляд тускнеет от выступивших слез. Умираю просто… И сердце – бедное, истрепавшееся – как оглашенное бьется…

Всхлипываю в динамик. Ни слова не могу выдавить. Да и что говорить? Катюша, видимо, не способна понять мои мотивы? Я жить хочу… А им, вероятно, выгоднее, чтобы я умерла. Тогда точно мешать никто не будет.

Между нами повисает нестерпимая, вязкая тишина… Ее вспарывают мои всхлипывания и бабьи оханья. Дура я и есть… Наверное, чувства человеку с молоком матери передаются? Я не смогла Катю воспитать. Да и разве можно научить уважать или заботиться, любить?

– Стерва ты мама, вот ты кто, – выплевывает она. – Я молодая, красивая, у меня вся жизнь впереди, а ты… Ты же все потеряешь. Тебя обманут и отберут деньги. И я буду этому рада, ясно?

– Катя, зачем же ты так? – только и смогу вымолвить я.

Ума не приложу, как он снова появляется рядом? И вновь – в самый неподходящий момент… Выхватывает смартфон из моих ослабевших рук и рычит в динамик:

– Не звони сюда больше, мерзавка! Ты поняла?

– Кто это? Вы кто такой? – орет Катя.

– Неважно. Но маму твою я в обиду не дам. Звони только для того, чтобы попросить прощение. Все!

Я качаю головой и стираю льющиеся по лицу слезы. А Максим вздыхает и прижимает меня к груди…

Так от него пахнет, мамочки... Чистотой, ароматом туалетной воды с древесными нотками.

– Все будет хорошо. Дурацкое слово, не люблю его, но… Варя, все образуется, вот увидите.

Глава 17.

Варвара.

Господи, ну, почему я все время предстаю перед этим мужчиной в неблаговидном свете?

Носом хлюпаю, рыдаю, обняв подушку или, как сейчас – «мило беседую» с дочерью…

Она так орала, что не только Макс – весь персонал мог услышать…

Но услышал он…

– Я… Понимаете, я не знаю, как жить дальше? Никто не научил. Для них жила, для нее… Приняла Катюшу, как родную, воспитывала.

– И никто не знает, Варь. И это нормально, когда родители не учат детей выживать в кризисных ситуациях. Потому что мы так устроены – верим в чудо. Во все хорошее – добро, любовь и верность… Никто ведь не ждет подставы или предательства, ведь так?

– Извините меня… Вы, наверное…

– Давай уже на ты? – предлагает Максим.

– Давай. Ты, наверное, думаешь, что я неуравновешенная истеричка?

– Ничего такого я не думаю. Ладно… Позвони, как закончишь, окей? А мы с Петькой поедем штурмовать детский сад.

– Удачи вам, – со вздохом протягиваю я.

Деньги, значит, ей нужны? Интересно, что папочка успел наговорить Кате обо мне? Дрянь я, меркантильная охотница за наживой, дура…

Юркаю в туалет, чтобы привести себя в порядок, и возвращаюсь в ординаторскую.

Напряжение ощущаю кожей. Ксения бросает на меня небрежный взгляд и возвращается к истории болезни. О Вересаеве не спрашивает.

Сажусь за стол, запоздало вспоминая о Севериной.

– Вспомнила? А она чуть коньки не отбросила, между прочим.

– Ты о Севериной? – хмурюсь я, проверяя входящие вызовы на смартфоне. – Я на связи. Почему никто не звонил?

– Думаешь, я не знаю, как это – быть рядом с таким мужиком? Тебе не до того было…

– Ксения Валерьевна, вы ошибаетесь. Мне всегда есть дело до пациентов. Всегда… Сейчас я пойду в реанимацию и осмотрю больную, а после мы поговорим.

С гулко бьющимся сердцем вылетаю из ординаторской. Только не сейчас, господи… Пожалуйста, не добавляй моему сердцу боли и страданий… Я и с этими-то с трудом справляюсь.

– Как Северина? Что случилось? Почему мне ничего не сообщили? Я же прошу, чтобы сразу звонили, я…

– Да, погодите вы, Варвара Андреевна, – испуганно хлопает глазами медсестричка Олеся. – Мы справились сами. У нее была однократная рвота. И давление подскочило, и…

– Дежурный осматривал ее?

– Конечно. Все хорошо, Варвара Андреевна. Даже если…

Действительно, ну, чего это я? Совсем расклеилась… Северина улыбается при виде меня. Внимательно выслушивает мой рассказ о ходе операции и возникшем осложнении. Кивает, смахивая выступившие слезы. И… Молчит, вперившись взглядом в стену. Осмысливает все, обдумывает…

Чтобы принять такое, нужно время, понимаю… И до ужаса боюсь. Меньше всего мне сейчас нужны судебные тяжбы…

– Простите меня… Я делала все, чтобы спасти вас, – произношу, ищу ее взгляда.

Она кивает на прощание, всем видом демонстрируя желание побыть одной.

Я могла бы многое сказать ей… Поведать о моих многочисленных попытках стать матерью, безуспешном лечении и тающей с годами надежде… У Севериной есть ребенок, ей крупно повезло…

Но я молчу, не находя в себе сил ее успокаивать… Все, погасла внутри лампочка, нет ее… Такими темпами я и работать не смогу…

– Я вас не виню, Варвара Андреевна. Спасибо, – слабым голосом протягивает она.

Мне сейчас покоя хочется, а не… милой беседы с Ксенией Валерьевной. Но я сжимаю пальцы в кулаки и решительно возвращаюсь на рабочее место.

– Все в порядке? – певуче протягивает она, разглядывая себя в отражении зеркальца.

– И зачем тебе понадобилось меня нервировать попусту? Хотя нет, давай обсудим все на берегу, – набрав в легкие побольше воздуха, произношу я.

– Будем выяснять отношения? Как поссорившиеся из-за мальчика школьницы? – хмыкает Ксения, расписываясь в графике дежурств. – Кстати, сегодня ты дежуришь.

– Не дежурю. И ты прекрасно это знаешь.

– А я прошу выйти, – отрезает она. – У Зои мама попала в больницу, а ты…

– А у меня есть дела, Ксения Валерьевна.

– Почему ты не сказала сразу? – хмыкает она. – Или тебе было в кайф смотреть на мои жалкие попытки понравиться этому альфа-самцу?

Нет, так нельзя… Я не могу больше выдерживать это… Как можно работать в такой обстановке, ума не приложу?

Рассказываю ей все. Про Лазаренко и дом, внезапный приезд Максима. Убеждаю, что романа у нас нет. Пусть что хочет, думает.

– То есть ты его случайная жиличка? Если так можно выразиться.

– Вроде того. Буду помогать ему с малышом в свободное время. Так что… Если он тебе нравится – путь свободен.

– Точно, Варь? Он же... Не мужик, а загляденье. Поджарый, высокий, сильный… Кажется, тридцатилетние парни могут позавидовать его фигуре. Варька… У меня словно гора с плеч. Знаешь, как я устала быть одной? То один идиот попадется, то другой… А я стабильности хочу. Как думаешь, если я приглашу его на свидание, это не будет… Как бы выразиться помягче…

– Нет, не будет. А мне сейчас… не до свиданий, Ксень. Впереди суды и скандалы. Развод, дележка совместно нажитого.

– Крепись, Варь. Ладно… Выйду в ночь сама. А ты можешь домой ехать? Куда вы там собирались?

– Угу.