С тех пор он стал моим убежищем.

Внутри в центре стоит высокий гроб, а по бокам — несколько предметов. Остальная часть комнаты пустая и достаточно просторная, чтобы я могла здесь побродить. Время от времени мне даже удавалось немного вздремнуть, но зимой спать труднее, так как полы очень холодные.

Я сажусь, опираясь спиной на гроб, и делаю глубокий вдох, заставляя себя не плакать. Не сегодня.

Моргнув два раза, оглядываюсь вокруг, замечая несколько использованных, но незажженных свечей.

Может быть…

Эта мысль побуждает меня к действию, и я собираю несколько свечей, ища, чем их зажечь.

В тот момент, когда я уже готова сдаться, замечаю рядом с гробом небольшой коробок спичек. Взяв его в руки, быстро открываю его и вижу, что в нем осталось несколько спичек.

Да!

Я быстро зажигаю свечи и кладу их перед собой, прижимая колени к груди и наблюдая за танцующим вокруг пламенем.

— С днем рождения меня, — шепчу я, мои глаза становятся все более влажными.

Концом рукава вытираю слезы, говоря себе, что оно того не стоит.

Это происходит каждый год. Почему в этот раз болезненнее, чем во все остальные?

Все остальные девочки празднуют день рождения. Все, кроме меня.

Поскольку монахини говорят, что я — дитя дьявола, они считают, что день моего рождения был не радостным событием, а проклятым. Зачем им праздновать проклятый день?

Так что мне приходится наблюдать со стороны, год за годом, как каждый празднует свой день рождения, когда он в центре внимания. А про меня забывают.

— Почему так больно? — спрашиваю я себя, не в силах ответить на этот вопрос.

Может быть, это потому, что я, наконец, обрела некий вид принятия с Линой и Клаудией. Или потому, что время от времени мой брат, Валентино, не забывает навещать меня. Я даже встречалась со своим другим братом, Марчелло, однажды, много лет назад. Он был добрым, но отстраненным.

Как и все остальные.

Глядя на огонь свечи, я набираюсь смелости и загадываю желание.

Я хочу, чтобы кто-то любил меня больше всего на свете.

Я решила быть эгоисткой и попросить все, чего хочу, зная, что вряд ли мне удастся это получить.

Я хочу быть для кого-то всем… чьей-то причиной существования.

Закрыв глаза и представляя тепло этой любви, от которой моя душа задыхается, я задуваю свечи.

Может, на этот раз все получится.

Я глубоко вздыхаю, зная в глубине души, что все это напрасно. Интересно, сколько времени потребуется, чтобы моя надежда умерла? У меня впереди долгие годы в этом ужасном месте. Достаточно, чтобы вытравить последнюю каплю надежды из моего духа.

Я хотела бы хотя бы понять, почему. Почему моя семья бросила меня? Неужели они тоже думали, что я приношу несчастье? Что я настолько презренна?

Наверно.

Положив голову на колени, я крепко обхватываю себя руками, сворачиваясь в клубок, чтобы сохранить тепло.

Уже поздно, а ночи прохладные, особенно если учесть, что здание полностью мраморное.

Посидев еще немного, я решаю вернуться.

Со скрипом открываю дверь мавзолея и сталкиваюсь лицом к лицу с моим кошмаром — Крессидой.

— Я же говорила, что она здесь, — говорит одна из других девушек с самодовольным выражением лица.

Крессида смотрит на меня со злобой во взгляде, и я инстинктивно делаю шаг назад.

— Она думала, что сможет убежать от нас, — ехидно говорит она, оглядывая меня с ног до головы. Скорее всего, Крессида ищет синяки с прошлого раза.

Я качаю головой и стараюсь отойти как можно на большее расстояние между нами. Я делю шаг назад, пока не упираюсь в холодный металл гроба, цепляясь руками за него для поддержки.

— Пожалуйста. Просто отпусти меня. Сейчас почти комендантский час, — добавляю я тоненьким голосом, надеясь, что угроза наказания матери-настоятельницы за нарушение комендантского часа отпугнет их.

— Ассизи, Ассизи, когда же ты научишься? — она подходит ко мне ближе, кладя руку на мой подбородок, чтобы поднять мою голову вверх и приблизить мои глаза к своим. — Здесь о тебе никто не заботится. Мать-настоятельница, наверное, дала бы мне подарок за то, что я указала тебе твое место. В конце концов, мусору место только в одном месте, — ухмыляется она, нависая ртом над моим ухом, — на помойке.

Она слегка толкает меня в плечо, но мне уже некуда бежать, поэтому я пытаюсь обойти ее.

— Почему ты так со мной поступаешь? Что я тебе сделала? — моя нижняя губа дрожит, когда я представляю все, что они могут сделать со мной — уже предвкушая боль и унижение.

— Почему? — она смеется, ударяя меня один раз по лицу. Я быстро поворачиваю голову, чтобы избежать этого, но кончики ее пальцев все равно касаются моей правой щеки. Вслед за этим ее вторая ладонь с силой ударяет меня по левой щеке.

Я поморщилась от боли и опустила голову, надеясь, что моя покорность заставит ее сжалиться надо мной.

— Потому что могу. Ты такая жалкая, что слишком весело наблюдать за страхом в твоих глазах, — и для того, чтобы доказать свою точку зрения, она продолжает бить меня.

Я поднимаю руки, пытаясь отразить часть ударов, но они все равно задевают мою кожу, оставляя после себя жжение.

— Оставь меня в покое! — кричу я, не в силах больше терпеть. — Просто… оставь меня в покое, — я подавляю рыдание до невыносимой боли.

— Девочки, идите посмотрите. Ассизи заговорила в ответ.

Другие девушки начинают смеяться, подходят ближе и встают в круг вокруг меня.

— Ты хочешь, чтобы я оставила тебя в покое, Сиси? — спросила она, насмехаясь над прозвищем, которое дала мне Лина.

— Оставь меня в покое, — повторяю я, хотя прежняя уверенность почти исчезла. Пять девушек окружают меня, что я могу сделать?

— Что вы скажете? Может, оставим ее в покое? — спрашивает Крессида, и остальные хихикают.

— Можно. Все равно уже почти комендантский час, — отвечает другая, и остальные, кажется, соглашаются.

Я зажмуриваю глаза, и облегчение начинает наполнять меня, когда я понимаю, что у них нет времени, чтобы сделать со мной больше.

— Ты права, — говорит Крессида, прежде чем внезапно толкнуть меня на землю.

Падая, я пытаюсь отползти от них, но одно движение руки Крессиды, и остальные девушки оказываются на мне, удерживая.

— Мы не можем пропустить комендантский час. Но Сиси может, — она коварно улыбается, кивая своей подруге, чтобы та помогла ей.

Я в ужасе смотрю, как они отпирают замок от гроба, обе толкают верхнюю часть, пока та не поддается, и в гробу образуется отверстие.

В ужасе я мотаю головой, пытаясь освободить свои руки и ноги от их хватки.

Нет… нет!

Когда крышка наполовину отодвинута, Крессида скривила лицо в отвращении:

— Ха, этот запах… — затем ее лицо медленно превратилось в удовлетворенное. — Идеально для Ассизи.

Девушки начинают поднимать меня, пока я пытаюсь брыкаться, но ничего не получается.

Вскоре меня бросают в гроб, я приземляюсь спиной на что-то твердое, и в маленьком пространстве раздается хруст костей.

Я дрожу с головы до ног, но не смею пошевелиться, боясь того, что могу увидеть.

— Сладких снов, дорогая Сиси, — самодовольно смотрит на меня Крессида.

Они медленно закрывают крышку, и весь мир погружается во тьму.

Я замираю на месте, ожидая, пока они уйдут. После этого пытаюсь выбраться.

Но как только эта мысль приходит мне в голову, я слышу скрежет задвижки. Мои глаза расширяются в неверии.

— Это не реально. Это не реально, — шепчу я себе. Но когда я двигаюсь всего на пару сантиметров вправо и натыкаюсь на твердый предмет, это вдруг становится очень реальным.

— Успокойся. Мне нужно успокоиться, — говорю я вслух, надеясь, что шум поможет мне сосредоточиться на чем-то другом, кроме страха.

Я вдыхаю и выдыхаю, позволяя своей руке блуждать вокруг. Я едва видела, что было внутри, когда меня туда бросили, и, возможно, так даже лучше.

Запах такой же, как описала Крессида… гнилой. Он старый и затхлый, и есть что-то такое, что заставляет меня затаить дыхание от отвращения.