Ее глаза расширяются, и она ухмыляется.

— Брокколи! Я выиграла! — она вскакивает, прыгая по комнате и злорадствуя по поводу своей маленькой победы.

Мой взгляд возвращается к беспорядку рядом со мной, и я роняю нож. Голыми руками обхватываю сердце и вырываю его из груди. Нажимая на него большими пальцами и с любопытством наблюдаю сколько крови осталось внутри, и как она отреагирует на внешнюю силу.

Кровь вытекает струйками, звук хруста пронизывает воздух. Мы с Ваней на мгновение замираем, глядя на бедное, израненное сердце, а потом оба начинаем смеяться.

— Это было похоже на пук, — Ваня приседает на пол, держась одной рукой за живот, а другой вытирая слезы с глаз.

Я тоже начинаю смеяться.

Однако наше веселье прерывается, когда мы слышим скрип пола.

— Кто-то идет! — Ваня тут же берет себя в руки и поднимается, оглядываясь по сторонам в поисках укрытия.

Она бросает на меня взгляд, прикладывает палец к губам, чтобы сказать, чтобы я держал рот на замке.

Никто не должен знать, что она была со мной — особенно наши родители.

Окинув взглядом большой шкаф, она открывает дверь и пробирается внутрь, оставляя меня посреди кровавого месива.

Когда мой отец открывает дверь, выражение его лица уже покорное, поскольку он воспринимает происходящее как катастрофу.

Он не теряет времени даром, хватает меня за шиворот и тащит к выходу. Я не реагирую, даже когда его пальцы больно впиваются в мою кожу.

Мы добираемся до подвала, и отец бросает меня на землю перед собой.

— Если ты такой гребаный псих, то лучше используй свои пристрастия по назначению, — он кивает на человека, привязанного к стулу. Его лицо уже разбито, багровый отек лишил его всякого подобия человечности.

— Давай посмотрим, на что ты способен, — отец складывает руки на груди, делает шаг назад и выжидающе смотрит на меня.

Оглядевшись вокруг, я замечаю множество инструментов с одной стороны, и не спеша выбираю тот, который подходит для моего плана.

Я не знаю, что отец ожидает увидеть, но я не собираюсь тратить этот шанс, пытаясь угодить ему. Особенно когда мои мысли уже сосредоточены на новом эксперименте. Несколько шагов — и я оказываюсь перед пленником, держа в руке щипцы. Я быстро разжимаю его челюсть и вытаскиваю язык, щипцы приятно прижимаются к куску мышцы. Мужчина едва успевает среагировать, как я резко дергаю его. Моя сила, может быть, и не такая, как у взрослого человека, но хороший угол наклона, и язык поддается.

Мужчина корчится от боли, когда я сжимаю пальцы на рукоятке щипцов и делаю последний рывок, язык выскальзывает из полости.

Длинный, с розовыми и красными полосками, мускул кажется не таким интересным, как я думал.

С тихим проклятием бросаю его на пол, снова подхожу к пленнику и заставляю его открыть рот, с любопытством рассматривая повреждения.

Он истекает кровью, она затекает в горло, и он изо всех сил старается не захлебнуться ею.

Путь свободен, и мне вдруг становится любопытно посмотреть на внутренности его горла. Схватив какой-то металл, я подпираю его челюсть, чтобы его зубы не впились в мою кожу. Затем, аккуратно сложив руку вокруг крошечного лезвия, ввожу руку ему в рот, ощупывая теплый канал, прежде чем войти в его горло. Моя рука достаточно мала, чтобы поместиться в его пищеводе.

Его рот почти касается моего плеча, и я делаю последний толчок, прежде чем почувствовать край желудка. Выпустив лезвие из руки, я маневрирую им вокруг и проникаю в стену изнутри, надавливая до тех пор, пока кончик ножа не достигнет поверхности.

Мужчина даже не может вскрикнуть от боли, ведь это, должно быть, очень больно, поскольку я начинаю поднимать нож, продолжая разрезать его ткани.

К тому времени, как моя рука выходит из его тела, он уже мертв, его торс представляет собой кровавое месиво из нескоординированных порезов.

Черт!

Это некрасиво. Может, в следующий раз у меня получится лучше. Я внимательно изучаю свои ошибки, уже забыв о присутствии отца.

Меня пугает шлепок по спине, отец оказывается рядом со мной, смотря на мою работу.

— Будь я проклят… — шепчет он, почти в благоговении. Похоже, я все-таки могу быть полезен.

Глава 2

Ассизи

Прошлое

Восемь лет

Я тяжело сглатываю. Горло болит, дышать трудно, но я не могу остановиться. Я бегу изо всех сил, точно зная, что меня ждет, если поймают.

Здания монастыря приближаются ко мне, и я быстро озираюсь по сторонам, ища выход. Когда не нахожу его, то делаю единственное, что приходит в голову — вхожу в церковь.

Позади меня раздаются тяжелые шаги — знак того, что они близко.

Я нахожу кабину для исповеди и быстро открываю дверь, протискиваясь внутрь. Подношу одну руку ко рту и пытаюсь регулировать дыхание, чтобы никто меня не услышал.

Мой пульс учащается, страх переполняет тело, когда я слышу скрипучий звук открывающейся двери церкви.

Они здесь!

Я слышу их шаги, они рыщут по проходам, их голоса громкие, эхом отдаются в здании.

— Я видела, как она вошла сюда. Должно быть, она где-то прячется, — бормочет одна из них, в ее голосе слышится раздражение.

— Ассизи! Выходи! Чем больше времени мы потратим на твои поиски, тем больше я буду злиться, а ты не любишь, когда я злюсь, — кричит Крессида, мой личный кошмар.

Будучи на несколько лет старше, Крессида всегда имела что-то против меня. Редко какой день проходит без того, чтобы кто-нибудь не сказал или не сделал что-нибудь в мой адрес. И обычно Крессида всегда является зачинщицей всех моих несчастий. Не знаю, что я сделала, чтобы она так меня ненавидела.

Хоть я и нахожусь в Сакре-Кёр с рождения, Крессида же попала сюда только пару лет назад. Ее бросила мать на пороге монастыря.

Я очень хорошо знаю, каково это — быть брошенной, поскольку моя собственная семья оставила меня на попечение монахинь, когда мне было всего несколько дней от роду, и этот факт старшие монахини вбивали мне в голову с самого начала. Не дай Бог, чтобы я забыла, насколько нежеланной была.

Тем не менее, я никогда не вымещала свой гнев на других. Не то что Крессида.

С тех пор как она приехала в монастырь, то стала своего рода лидером для старших девочек, а они получали большое удовольствия, придираясь к другим.

Поскольку старшие монахини уже подвергали меня презрительному отношению, я была идеальной мишенью для их насмешек и наказаний.

Мало того, что мне приходилось выдерживать всеобщий шепот о том, что я дитя дьявола, или о том, что никто не хотел бы со мной общаться, поскольку я приношу несчастье. Нет, Крессиде и ее банде злобных девчонок пришлось прибегнуть к телесным наказаниям, чтобы превратить мою жизнь в ад. В конце концов, это подходящая участь для ребенка дьявола.

— Проверьте сзади, я проверю спереди, — приказывает им Крессида, и тут я слышу шарканье.

Их шаги все ближе к моему укрытию, и все мое тело дрожит от страха. Что они сделают со мной, когда найдут… я даже думать об этом не хочу.

На этой неделе одной из моих обязанностей была работа на кухне, поэтому я помогала другим монахиням готовить еду. Я думала, что это будет достаточно легко, поскольку я могу нарезать овощи и чистить картофель, ни с кем не общаясь. Это идеальный вид работы для меня, потому что никто не может ко мне придраться.

Однако в этот раз все сложилось не в мою пользу.

Каким-то образом Крессида заболела после вчерашнего обеда. И каким-то образом она узнала, что я помогала с едой, и в ее понимании я уже была виновна. Якобы я испачкала еду своими грязными руками и должна была за это заплатить.

После загадочной болезни Крессиды заболели еще несколько девушек, и я стала центром всеобщего презрения.

Еще больший шум предупреждает меня об их передвижениях, и, кажется, они обшаривают каждую часть церкви.

Пожалуйста, не найдите меня…

Пожалуйста…

У меня до сих пор остались шрамы от последней встречи с Крессидой. Мои колени были так сильно разбиты, что я хромала две недели. И это только за то, что я встретила ее взгляд. Она назвала меня дерзкой и принялась указывать мне на мое место.