В итоге единственное, что заслуживает внимания, — это восторг Ассизи по поводу каждого магазина. Даже самая неинтересная вещь, кажется, привлекает ее внимание. То, что она останавливается, чтобы полюбоваться на мебель — скучную, обычную мебель — вызывает у меня желание громко застонать.

Она даже останавливается в магазине игрушек, просматривая полки и разглядывая кукол и мягких животных. Ассизи не может оторвать глаз от плюшевого мишки в человеческий рост. Она продолжает ходить по магазину, но в итоге всегда оказывается перед плюшевым мишкой, смотрит на него, пока в конце концов не набирается смелости дотронуться до него.

Подождите. Может ли это быть тем, чего она желает больше всего?

Что ж, это было не так уж сложно.

Дождавшись, пока она уйдет, я иду в магазин и покупаю плюшевого медведя, уверенный, что это поможет мне добиться ее расположения и наладить сотрудничество.

Пока я с трудом несу огромного медведя к машине, Ваня решает появиться, хмурясь, рассматривает чучело в моих руках.

— Зачем тебе это? — спрашивает она с выражением недоверия на лице.

Я быстро объясняю ей, что пытаюсь произвести впечатление на даму, опустив причину, по которой я пытаюсь это сделать.

— Я не могу поверить, что ты мой брат, — Ваня качает головой, поджав губы и скрестив руки на груди. — Ты думаешь, это то, чего она желает больше всего?

— Да. Она все время любовалась им в магазине, — объясняю я, немного ошеломленный яростью в ее голосе.

Она бросает на меня взгляд, на ее лице выражение недоверия.

— И поскольку она им любовалась, ты думаешь, что это то, чего она хочет больше всего?

— Именно, — отвечаю я, заталкивая плюшевого мишку на заднее сиденье машины.

— Идиот, — бормочет она себе под нос, и я поворачиваюсь к ней в замешательстве. — Ей не нужен медведь, идиот, — продолжает она, — ей нужно то, что этот медведь олицетворяет.

— Что ты имеешь в виду? — теперь моя очередь хмуриться.

— Она никогда не жила за пределами монастыря, верно? Значит, у нее никогда не было нормальной жизни. Она хочет познакомиться с внешним миром, — говорит Ваня и, вздохнув, садится на пассажирское сиденье машины.

Пока я размышляю над ее словами, меня постепенно осеняет, что, возможно, она права. Ассизи была очарована всем, включая эту странную мебель.

Может быть, в словах Вани есть истина.

Я быстро возвращаюсь к дому Марчелло, все время размышляя о том, какой вопрос подняла моя сестра и как лучше поступить в этом случае.

Затем, как и накануне вечером, я просто пробираюсь в комнату Ассизи и жду, когда она вернется. После этого мне нужно будет убедить ее, что я могу подарить ей весь мир, если она вернет мне покой.

Мне не приходится находиться в томительном ожидании, так как дверь в комнату открывается, Ассизи входит и ставит свои сумки на пол. Я не даю ей возможности закричать, или убежать, или и то, и другое. Схватив ее за талию, закрываю ей рот рукой и шепчу на ухо.

— Тише, мы не хотим, чтобы твой брат нашел меня здесь.

Марчелло, вероятно, сначала выстрелит, а только потом решит задавать вопросы. Он определенно не оценит, что я нахожусь в одной комнате с его сестрой, один. Его беспокойство не совсем необоснованно, ведь я — тикающая бомба. И хотя обычно мне удается не подвергать опасности невинных, на этот раз я не могу остаться в стороне.

Ассизи борется в моих руках, ее тело маняще близко к моему, когда она пытается найти возможность ударить меня ногой.

— Не двигайся, — шепчу я, крепче сжимая ее талию. Моя ладонь перемещается на ее живот, и я не могу остановить видение ее обнаженного тела в моем сознании.

Черт! Мне нужно сосредоточиться.

— Если ты пообещаешь не кричать, я отпущу тебя, — говорю я, тут же укоряя себя за риск.

Она медленно качает головой вверх-вниз в знак согласия, и я отпускаю ее.

Ассизи не теряет времени даром и отходит в другой конец комнаты.

— Что, ради Бога, ты делаешь в моей комнате? — спрашивает она, ее глаза смотрят на меня как кинжалы.

— Агх, — простонал я, подняв руку вверх, — не вспоминай о нем! Мы не в хороших отношениях.

Она поднимает на меня бровь.

— Ты же понимаешь, что разговариваешь с послушницей.

— Бывшей. Мне кажется, ты избавилась от своей формы. Она была слишком тесной? — я вызывающе двигаю бровями.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — говорит она, ее глаза вспыхивают, когда ей приходится сделать шаг назад.

— Я тебя пугаю? — прямо спрашиваю я, подходя к ней ближе, заключая ее в клетку. Мой взгляд перемещается по ее груди — ее щедрой груди, поскольку нужно быть слепым, чтобы не заметить эти великолепные бугры, скрытые консервативным платьем. Я отмечаю учащение ее пульса. — Я пугаю, не так ли?

Я бы не стал обвинять ее в том, что Ассизи боится меня. Она не первая и уж точно не последняя. Хотя это усложнит наш разговор.

— Конечно, нет! Но ты находишься в моей комнате без приглашения. Это неприлично.

— Только не говори мне, что боишься за свою добродетель, — говорю я, поглаживая пальцем ее щеку.

Ее глаза расширяются, но она не отстраняется от меня. Более того, она поднимает свой взгляд и встречается с моим, бросая мне прямой вызов.

— Я не боюсь этого! Я могу за себя постоять, — Ассизи скрещивает руки на груди, приподнимая свои роскошные сиськи.

Я громко стону, оторвав взгляд от ее груди. Я — мужчина, а такие сиськи, как у нее, — отличный повод для того, чтобы втянуть мужчину в неприятности, даже монаха.

— Можешь? — я поднимаю бровь.

— Конечно! — она едва успевает произнести эти слова, как я вскидываю руку, толкая ее на кровать и наваливаясь на нее сверху.

— Так продемонстрируй это, — говорю я, забавляясь.

Она прищуривается, но не теряет спокойствия. Если присмотреться, то она кажется еще более спокойной, чем раньше.

— Ничего? — мои брови вопросительно взлетают вверх. — Я мог бы многое сделать с тобой в этой позе. Скажем, задрать твое платье…

Она не реагирует на мою колкость. Вместо этого она переводит глаза на меня, ее взгляд смягчается.

— Ты мог бы, — говорит она с придыханием, ее рука поднимается к моему лицу.

Я хмурюсь, не понимая, что она пытается сделать.

Ассизи слабо улыбается, затем наклоняется вперед и прижимается губами к моей щеке.

Сказать, что я ошеломлен, было бы преуменьшением. Я застыл на месте, впитывая кожей этот маленький жест.

Черт, я могу по пальцам одной руки пересчитать случаи, когда кто-то охотно целовал меня в щеку.

Но у меня нет времени размышлять над этой необычной ситуацией, поскольку ее колено оказывается между моих ног, и она бьет меня по яйцам с такой силой, что я вижу звезды.

— Черт, — прохрипел я от боли, отодвигаясь от нее и молясь всем богам, чтобы мои яйца остались целы.

— Вот видишь, не беспомощная, — ухмыляется она, сбрасывая ноги с кровати и вставая.

— Ты что, монашка-ниндзя? — бормочу я, мое зрение двоится от боли.

— Я не знаю, что означает это слово, но ты должен уйти, — говорит она, нетерпеливо постукивая ногой по полу.

Я делаю глубокий вдох, борясь с болью.

Это одна из областей, где мои болевые рецепторы не притуплены.

Взяв себя в руки, я встаю, нацепив свою самую очаровательную улыбку. Вместо того чтобы заставить ее смягчиться по отношению ко мне, весь ее вид говорит о совершенно противоположном.

— Сотри эту улыбку со своего лица, — бросает она мне, и я на мгновение ошеломлен ее реакцией. Но мне удается быстро прийти в себя.

— Боишься, что влюбишься в меня? — игриво спрашиваю я, пытаясь перевести разговор на глупую, но удобную тему.

— Влюблюсь, — фыркнула она. — Ближе к делу. Почему ты здесь?

— Ассизи, эти монахини научили тебя оказывать такой теплый прием? — я откинулся на кровать, опираясь на локти и наблюдая, как на ее лице появляется раздраженность.

— Нет, они научили меня не терпеть всякую чушь, — наклоняет она голову ко мне, — особенно от лиц мужского пола, — говорит она, глядя на меня сверху вниз.