— Ты сама навлекла это на себя, — добавляю я, вскакивая, чтобы взять книгу.

Видя, что я так отчаянно пытаюсь достать свою книгу, она начинает перекладывать ее из руки в руку, наслаждаясь моими тщетными попытками.

С разочарованным вздохом я останавливаюсь.

— Разве тебе это не надоело? Почему ты всегда придираешься ко мне? — я пытаюсь воззвать к ее доброй стороне, если она у нее есть.

Крессида только пожимает плечами.

— Просто потому что ты, это ты. Это легко.

В отличие от того, что она сказала много лет назад, на удивление, ее слова не произвели на меня никакого эффекта. У меня было достаточно времени, чтобы все обдумать, и я поняла, что ее отношение ко мне — это не отражение того, кто я есть, а скорее того, кто она.

Проблема не во мне.

— Тогда как насчет того, чтобы усложнить, — говорю я, прежде чем снова прыгнуть, пользуясь ее отвлеченным вниманием, чтобы выхватить книгу.

Она реагирует на секунду позже, но, когда моя рука движется вместе с книгой, ее пальцы ловят половину книги и тянут назад, пока я не слышу разрыв.

Мы обе спотыкаемся, каждая держит половину книги.

На ее лице написано удовлетворение, а на моем — опустошение.

Моя книга…

Я не реагирую в течение доброй секунды. Пока Крессида не продолжает свою мерзкую игру, забирая свою половину и разрывая ее еще больше в клочья, слова, которым я поклонялась еще минуту назад, падают на землю.

Я чувствую, как в моем горле завязывается узел, когда беспомощно наблюдаю, как она топчется по моей драгоценности.

Внезапно перед моими глазами проносятся все годы мучений, как душевных, так и физических. Я вспоминаю, как она толкала меня, била и стригла мои волосы. Как я до сих пор ношу шрамы от всего, что она сделала со мной, и как я чуть не умерла во время нашей последней стычки в этом самом месте.

С меня хватит.

Разорванная половина книги в моей руке с грохотом падает на пол. Не заботясь больше ни о чем, я просто набрасываюсь на нее, сжав руки в кулаки, и застаю ее врасплох.

Рот Крессиды складывается в букву «о», когда я ударяю ей в живот, и она слегка пошатывается назад. Резкий вдох, и она бросает свои удары, целясь мне в лицо.

Крессида больно бьет, но я не обращаю на это внимания. Я просто продолжаю: толкаю ее на пол, и мы падаем на холодный мрамор, запутавшись руками в волосах друг друга.

Мы катаемся по полу, пока я не оказываюсь сверху, нацелив кулаки на ее лицо.

— Хватит! — прорычала я, меня охватила ярость, не похожая ни на какую другую. — Я больше не буду твоей грушей для битья, — говорю я, продолжая наносить ей удары.

Иронично, что я рассматриваю ее как свою собственную грушу для битья, но после всего, что она сделала со мной, это меньшее, что я могу сделать.

Слезы стекают по моему лицу, пока я продолжаю наносить удары, а ее крики боли только усиливают мою ярость.

Секунда промедления, и она переворачивает меня, нанося удар за ударом.

Я закрываю глаза, морщась от боли, но изо всех сил пытаясь оторвать ее от себя. Собрав все силы, я сосредоточила всю свою мощь в ногах. Согнув их, делаю глубокий вдох и со всей силы толкаю ее в бок.

Она отлетает от меня, ударяясь спиной о твердый гроб и головой об угол.

Я тяжело дышу, пытаясь взять себя в руки, напряжение от драки дает о себе знать.

Но проходит секунда, потом две, и я понимаю, что Крессида совсем не двигается.

Я поворачиваю голову, и передо мной предстает лицо Крессиды, ее не моргающие глаза широко открыты. В месте соприкосновения ее головы с гробом течет кровь.

— Что… — шепчу я про себя, пока поднимаюсь на ноги, все тело болит.

Я делаю шаг вперед, двигая рукой по ее телу в поисках признаков жизни.

Ищу пульс, но не нахожу его.

Она… мертва.

С открытым ртом я смотрю на мертвое тело Крессиды. Девушку, которую убила. Я удивленно смотрю на ее неподвижное тело и не чувствую… ничего.

Ни печали, ни сожаления, ни раскаяния.

Только глубокое чувство облегчения.

Ее больше нет.

Но что это говорит обо мне?

Я убила кого-то. Конечно, это был кто-то, кто мучил меня всю мою жизнь, но я не смогла выказать ни малейшего сожаления.

Что со мной не так?

Но по мере того, как я смотрю на нее, внутри меня все больше и больше начинает бурлить смех. Он начинается медленно. Мои губы кривятся в ухмылке, когда я смотрю на ее безжизненное тело, а затем он вырывается из глубины меня. Я даже не могу остановиться, держась за живот, который все еще болит от ее ударов. Я просто смеюсь.

Она мертва.

Наконец-то.

Мне требуется некоторое время, чтобы прийти в себя, все ликование от того, что человек, которого я ненавидела годами, получил по заслугам, выплескивается наружу. Но когда я успокоилась после своей вспышки, то поняла, что должна убедиться, что ее не найдут.

На секунду я задумалась о том, что может случиться, если ее тело обнаружат. Скорее всего, меня отправят в тюрьму.

Неужели тюрьма так сильно отличается от этого места?

В кои-то веки меня не волнуют последствия моих действий. Либо ее найдут, и я попаду в тюрьму, либо ее не найдут, и мир просто не будет скучать по ней.

Я точно не буду.

Моя решимость тверда, мне нужно только избавиться от ее тела… Пока мои глаза блуждают по комнате, у меня есть подходящее место.

В конце концов, разве она не хотела, чтобы я умерла, запертая в холодном гробу? Вполне уместно, что именно она проведет вечность в этом месте.

Мои губы подрагивают, когда до меня доходит ирония. Может, это извращенная игра судьбы, но, по крайней мере, в мире есть хоть какая-то справедливость.

И я знаю, что буду лучше спать по ночам, зная, что она навсегда исчезла из моей жизни.

Приступая к работе, я открываю крышку гроба, и от напряжения меня прошибает пот. Затем я руками перетаскиваю ее тело в вертикальное положение, с трудом маневрируя из-за ее размеров. Мне требуется три попытки, чтобы поставить ее вровень с гробом, и мне удается удержать ее достаточно долго, чтобы втолкнуть ее в замкнутое пространство, размазывая кровь из раны на голове по полу и внешней стороне гроба.

Она с грохотом падает внутрь, и я делаю глубокий вдох, глядя на ее бездыханное тело — и глаза, которые все еще широко открыты.

Это должно быть ненормально… смотреть в лицо смерти так прямо и непринужденно. Но после того, как я сама столкнулась со смертью, то обнаружила, что у меня неестественный иммунитет к ней.

Убедившись, что тело Крессиды помещается в замкнутом пространстве, я приступаю к мытью пола. Поскольку у меня нет ничего другого, чем можно было бы вытереть кровь, я неохотно останавливаюсь на вырванных страницах своей книги.

Но мне не повезло, ведь вместо того, чтобы вытирать кровь, они только еще больше ее размазывают. Я закатываю глаза, раздражаясь, пока в голову не приходит другая идея.

Возвращаясь к гробу, я тянусь внутрь и нащупываю материал. Сначала я проверяю предыдущего обитателя, но поскольку материал одежды такой старый и хрупкий, то думаю, что могу наделать еще больший беспорядок. Вздохнув, я поворачиваюсь к телу Крессиды и отрываю часть ткани от ее униформы.

Затем я снова сажусь на пол и начинаю вытирать. Материал хорошо впитывает, и вскоре белый мраморный пол скрипит от чистоты. Я перехожу к внешней стороне гроба и протираю стены, следя за тем, чтобы нигде не осталось следов крови.

Закончив с этим, я перехожу на другую сторону, чтобы задвинуть крышку гроба.

— Черт! — бормочу я, упираясь ногами в пол, скользкий мрамор не помогает мне справиться с нагрузкой. Я немного передвигаюсь, чтобы мои пятки упирались в стену, а руки лежали на крышке. Затем, надавливая изо всех сил, я в конце концов вижу, что она движется.

Когда это происходит, я поднимаю руку, вытираю пот со лба и думаю, что делать дальше.

Я проверяю защелку на гробу, убеждаясь, что все зафиксировано.

Вот и все… наверное.

Мой живот все еще болит, когда я возвращаюсь в общежитие, предпочитая незаметно направиться в душевую и смыть брызги крови с моей формы.