К счастью, у отца есть две другие мои сестры, которые являются воплощением приличия — милые и скромные.

— Черт побери, — тихо ругается она, ее взгляд все еще сосредоточен на куске ткани.

Даже не задумываясь, я хватаю ее за руку, иду в магазин и набиваю ее руки стопками одежды.

— Давай, примерь их, — призываю я сестру, когда ее глаза вопросительно расширяются.

— Правда? — голос у нее тоненький, и я просто киваю. — Но у нас нет денег…

— Есть. У меня есть, так что не волнуйся, — уверяю я ее, ведя в сторону примерочной.

Ее губы слегка дрожат, и она бросается ко мне, обнимая меня за шею.

Я закрываю глаза, наслаждаясь этим маленьким жестом.

Никто не прикасается ко мне.

Никто не осмеливается. Такие маленькие моменты напоминают мне, что я человек, с человеческими потребностями.

Когда в последний раз кто-то обнимал меня?

Я… не помню.

Кто-нибудь когда-нибудь обнимал меня?

— Вперед! — снова говорю я, выныривая из своих размышлений, довольный тем, что решил сделать это для нее.

Она бросается в примерочную, и звук падающих на пол вешалок говорит мне о том, что она вне себя от радости.

Улыбка играет на моих губах, когда я впитываю ее заразительный восторг.

Ваня продолжает показывать мне все платья, и я даю свое согласие, говоря, что она может купить все, что захочет.

У меня припрятаны деньги, и раз они мне не нужны, я могу потратить их хотя бы на нее.

Когда она закончила примерять платья, мы заплатили за них и отправились домой. Но перед тем, как идти домой, я также веду ее в магазин, чтобы она могла выбрать что-нибудь для лица.

Раз уж ее так беспокоит ее шрам, может, есть способы скрыть его, не прибегая к татуировкам? Остановившись у прохода с косметикой, я помогаю ей выбрать оттенок пудры, более близкий к ее цвету кожи.

Когда мы расплатились за косметику, улыбка, которую она мне дарит, способна озарить весь мир. Я настолько доволен таким поворотом событий, что начинаю думать о том, какую работу мог бы выполнять, чтобы заработать больше денег.

Ваня заслуживает всего и даже больше.

Рука об руку мы, наконец, идем домой.



Мой взгляд задерживается на кусочке паззла, пытаясь представить всю картину. Мне требуется пара секунд, чтобы представить все возможности, и вскоре весь паззл складывается в моей голове. Вздохнув, я начинаю расставлять кусочки по местам.

Иногда я даже не знаю, зачем берусь за головоломки, поскольку мне всегда требуется одинаковое количество времени, чтобы закончить их — независимо от уровня сложности.

С тех пор как мой отец постановил, что я могу убивать только с его разрешения, мое свободное время увеличилось почти вдвое. Сначала я пытался читать учебники, чтобы получить диплом, но даже это оказалось слишком легко. Благодаря эйдетической памяти мне достаточно прочитать что-то один раз, чтобы запомнить это навсегда. Немного иронично, учитывая, что мои собственные воспоминания до восьмилетнего возраста практически отсутствуют.

Я перехожу к следующей головоломке и секунду изучаю картинку, надеясь, что эта окажется немного сложнее предыдущей.

Я сосредоточен на решении головоломки, когда передо мной падает сверток с одеждой, и уже разложенные кусочки разлетаются в разные стороны.

Я хмурюсь, медленно поднимаю взгляд, чтобы встретиться с сердитым взглядом отца.

— Зачем тебе это? — спрашиваю я, заметив, что это та же одежда, которую я купил Ване пару дней назад.

— Зачем… — бормочет отец, качая головой и делая шаг назад.

— Представь мое удивление, когда твой брат сказал мне, что видел, как ты нес сумку, полную одежды. Причем женской, — говорит он, проницательно оценивая меня.

Миша… Конечно, он побежит к отцу.

— Ну и что? — я пожимаю плечами, не обращая внимания.

— Сынок, — начинает он, явно чувствуя себя неловко, — может, нам стоит поговорить?

Я наклоняю голову, сузив глаза. Поговорить?

Когда он видит, что я молча наблюдаю за ним, то фальшиво кашляет, его глаза подозрительно рыскают вокруг, прежде чем заговорить снова.

— Я знаю, что ты в том возрасте, когда… — еще один фальшивый кашель. Мне почти хочется закатить глаза и сказать ему, чтобы он уже сказал это. — Когда ты замечаешь девушек, — наконец говорит он, и уголок моего рта приподнимается.

Так вот в чем суть проблемы.

О завоеваниях моего брата ходят легенды, если верить уличным слухам. Нет ни одной девушки, которую бы он не трахнул. Конечно, если верить слухам. Один взгляд на Мишу, и можно сказать, что он, наверное, платит людям, чтобы те их распространяли. А учитывая то, какой он трус, могу поспорить, что у него даже тревога по поводу выступлений.

— Неужели, — говорю я, опираясь на ладони и ожидая, что скажет мне отец.

— Может, мне стоит попросить твоего брата поговорить с тобой. — задумчиво добавляет он через некоторое время, и мое лицо тут же искажается от отвращения.

— Не беспокойся об этом, отец. Я в полном порядке. И меня не интересуют… — я делаю паузу, тщательно подбирая слова: — … по крайней мере, пока, — говорю я честно.

Неужели он действительно думает, что какая-нибудь девушка захочет общаться со мной? Взрослые мужчины из кожи вон лезут, чтобы избежать меня. Девушки реагируют так, как реагируют девушки — стоит им только взглянуть на меня, и они с криком убегают.

Очевидно, Миша не единственный, кто имеет репутацию в этом районе.

— О, — он слегка хмурится, разглядывая одежду на полу.

— Сынок… ты… — заикается он, и мне хочется простонать вслух. Он ведь не собирается спрашивать меня о моей сексуальной ориентации? — Гей?

Я моргаю один раз, медленно.

— Нет, — отвечаю я, глядя ему прямо в глаза. — Я не гей. И я не трансвестит, — добавляю я, зная, что это следующее, что он спросит.

— Понятно, — отвечает он, выпрямляясь. Он, несомненно, рад, что его не будет стыдить сын-гей или гендерно неконформный.

В нашей культуре признаться в подобном было бы равносильно подписанию смертного приговора, и я знаю, что отцу было бы грустно расставаться со своим любимым оружием.

Не то чтобы я не думал об этом. Он прав, что я уже в том возрасте, когда должен замечать девочек, или мальчиков, или… кого-то. Но я не могу проявить интерес ни к кому и ни к чему. Мои мысли сосредоточены только на следующем убийстве: когда, кого и как.

Кроме того, даже если бы я интересовался кем-то, кто осмелился бы подойти ко мне?

Я киваю ему, аккуратно забираю одежду и кладу ее рядом с собой.

— Ваня меня убьет, — бормочу я себе под нос, зная, что она будет в бешенстве, если что-то случится с ее новой одеждой.

Отец замирает на месте. Он наполовину повернулся; его профиль в тени, и он странно смотрит на меня.

— Что ты только что сказал? — спрашивает он, его слова медленные и размеренные.

— Ничего, — лгу я. Я не собираюсь бросать Ваню под автобус. Особенно когда ее присутствие — единственное, что помогает мне оставаться в здравом уме.

— Нет, ты сказал это, — продолжает он, подходя ко мне. Его глаза темнеют, и мне трудно определить эмоции на его лице.

Он сердится? Шокирован? Боится?

В его чертах прослеживается сочетание всех трех эмоций, и на мгновение я оказываюсь не в состоянии отреагировать.

— Нет, я этого не сказал, — повторяю я, продолжая уловку. Для пущей убедительности я даже позволил своим губам расшириться в небольшой улыбке.

— Нет, ты сказал. Ты назвал имя своей сестры. Я четко расслышал, — он протягивает руку к моей рубашке, поднимая меня.

Ошеломлённый, я смотрю на него в замешательстве. Это первый раз за много лет, когда он добровольно прикасается ко мне. Неважно, что это также первый раз, когда он осмелился пойти против меня.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — отвечаю я, притворяясь, что не понимаю.

— Ты думаешь, Илья не рассказал мне о твоем маленьком приключении в тату-салоне? — спрашивает он, и мне приходится сдерживать себя, чтобы не отреагировать. Это ничего не даст, только вызовет его гнев, а это последнее, что мне сейчас нужно.