Джоанна внимательно изучает Холли своими блеклыми глазами, которые ничего не упускают и ничего не выдают.
— Ого, а ты и вправду тупая, — наконец констатирует она.
Холли выразительно вздыхает и ждет. Находиться близко к Джоанне ужасно противно — как будто липкое холодное масло льется по коже. Интересно, что за рожа будет у Джоанны, если вдруг спросить: Ты сама это сделала или заставила кого-то другого?
— Если копы узнают, чем Селена занималась с Крисом, она станет главной подозреваемой. А если она будет слоняться повсюду как внезапно овдовевшая королева, они быстро это выяснят. Так или иначе, — поясняет Джоанна после паузы.
Холли вообще-то не тупица, и она прекрасно понимает, что имеет в виду Джоанна. Джоанна не может позволить себе роли Главной Плакальщицы, как бы ни хотела, потому что не желает обращать на себя внимание полиции, но никто иной тоже не должен занять это место. Если Селена будет скорбеть чересчур открыто, Джоанна выложит в Сеть видео с телефона и позаботится, чтобы копы обязательно получили на него ссылку.
Холли уверена, что Селена не убивала Криса. Ей известно, что убийство человека оставляет на тебе невидимые отметины; отныне ты идешь по жизни рука об руку со смертью, голова всегда чуть склонена к ней, и до конца твоих дней ваши тени почти сливаются. Холли прекрасно знает Селену, она с утра наблюдает за подругой, и если бы со вчерашнего дня на ней появились эти жуткие отметины, она бы точно не пропустила. Но детективы-то с Селеной не знакомы и не поверят только ее словам.
Холли не станет задавать Джоанне опасных вопросов. Никогда даже намеком не даст понять ни Джоанне, ни кому-либо еще, о чем она подумала. Вместо этого говорит:
— Да что ты понимаешь в работе детективов? Они в жизни не заподозрят Селену. Они наверняка уже кого-нибудь арестовали.
И обе расслышали в голосе Холли: Джоанна победила.
— Ах да. — Последняя презрительная усмешка, и Джоанна отворачивается. — Я и забыла, что твой папаша констебль. — Прозвучало как ассенизатор. Ну да, папаша Джоанны — банкир.
Как черта помяни… Разборки с Джоанной отвлекли внимание Холли от окна, поэтому о приезде отца она узнаёт, только когда раздается стук в дверь и в приоткрывшуюся щель просовывается его голова. На секунду вспышка радости и надежды затмевает все прочее, даже душевное смятение: папа сейчас все исправит. Потом она вспоминает все причины, по которым — нет, не получится.
Мамашу Элисон Маккенне, вероятно, удалось заманить на душеспасительную беседу, но отца Холли никуда не заманишь, пока он сам не захочет.
— Мисс Хулихен, — говорит он, — я заберу Холли на минутку. Верну ее в целости и сохранности, клянусь жизнью. — И одаряет Хулихен восторженной улыбкой, словно кинозвезду.
Такому отказать невозможно. Колышущееся облако шепотков замирает, пропуская Холли.
— Привет, малышка, — здоровается отец уже в коридоре. Обнимает одной рукой, небрежно, как в любой выходной день, разве что непроизвольно сильнее обычного прижимает ее голову к своему плечу. — Ты как?
— Нормально. Тебе необязательно было приезжать.
— У меня было свободное время, подумал, почему бы нет. — У отца никогда не бывает по-настоящему свободного времени. — Ты знала этого парня?
Холли пожимает плечами:
— Видела как-то, перебросились парой слов. Он не был моим другом. Просто мальчишка из Колма.
Отодвинувшись, отец внимательно изучает ее, голубые глаза лазером прожигают, проникая прямо внутрь черепа. Холли вздыхает, спокойно выдерживая взгляд.
— Я не в шоке и не убита горем. Клянусь. Доволен?
— Смышленая маленькая мадам, — улыбается он. — Ладно, давай прогуляемся. — Подхватывает ее под руку и ведет по коридору, будто они направляются на семейный пикник. — А твои подружки? Они были с ним знакомы?
— Как и я. Только шапочно. На собрании я видела детективов. Ты их знаешь?
— Костелло — да. Не гений, конечно, но нормальный мужик, честно делает свою работу. А вот женщину, Конвей, знаю только с чужих слов. Вроде ничего. Во всяком случае, тупицей не назовешь.
— Ты с ними разговаривал?
— Поздоровался с Костелло по пути сюда. Чисто чтобы дать понять, что не намерен переходить им дорогу. Я здесь как отец, а не как детектив.
— Что они говорят?
Отец легко сбегает по лестнице.
— Ты же знаешь правила. Что бы они мне ни сообщили, я не могу рассказать тебе.
Он сколько угодно может хотеть быть только отцом, но он всегда еще и детектив.
— Почему? Я же не свидетель.
"На этот раз" невысказанно повисает в воздухе.
— Этого мы пока не знаем. Как и ты.
— Нет, я знаю.
Отец не отвечает. Придерживает перед ней дверь. Воздух, раскрывший им объятия, нежен, он ласково гладит их щеки сладкой зеленью и золотом; небо празднично-синее.
Когда, спустившись по ступеням, они шуршат гравием, пересекая дорожку, отец говорит:
— Хотелось бы верить, что если ты что-то знаешь — что угодно, даже если в итоге это полная ерунда, — ты бы обязательно рассказала мне.
— Я не дура, — закатывает глаза Холли.
— И в мыслях не было. Но в твоем возрасте — припоминаю, как оно было со мной несколько столетий назад, — не откровенничать со взрослыми — это рефлекс. Хороший рефлекс — нет ничего дурного в том, чтобы учиться решать проблемы самостоятельно, — но иногда может завести слишком далеко. Убийство — не тот случай, с которым ты можешь разобраться одна с подружками. Это работа для специалиста.
Холли это уже поняла. До мозга костей — они становятся гибкими и податливыми, как травинки, в них нет стержня. Вспоминает Селену, как та тряпичной куклой обмякла на стуле. Нужно что-то делать, а ей не за что ухватиться. Хочется поднять Селену, вручить ее отцу прямо в руки и сказать: хорошенько позаботься о ней.
Чувствует спиной взгляд Джоанны из высокого стрельчатого окна библиотеки. Как будто та умудряется злобно ущипнуть даже на расстоянии, даже сквозь залитое солнцем пространство.
— Я вообще-то немного в курсе. Забыл?
Судя по тому, как отец вскинул подбородок, ей удалось застать его врасплох. Они никогда не разговаривали о том времени, когда она была ребенком.
— О’кей, — произносит он секундой позже. Поверил или нет, но не собирается дальше развивать эту тему. — Рад слышать. В таком случае я переговорю с Костелло, попрошу допросить тебя прямо сейчас, и покончим с этим. Потом спокойно и аккуратно соберешь свои вещи и поедем домой.
Холли ожидала этого, но все равно чувствует, как ноги сводит, когда она решительно возражает:
— Нет, я не поеду домой.
И отец тоже был готов, его походка ничуть не изменилась.
— Я не спрашиваю тебя, а сообщаю. Ты поедешь. Не навсегда. Всего на несколько дней, пока ребята разбираются с этим делом.
— А если не разберутся? Что тогда?
— Если до понедельника они не арестуют этого парня, мы проанализируем ситуацию. Но, полагаю, до такого не дойдет. Судя по тому, что я слышал, у них есть твердый кандидат в подозреваемые.
Этого парня. Не Джоанну. Что бы там детективы ни нарыли на бедолагу, рано или поздно оно рассыплется прямо у них в руках и им придется начать заново.
— Ладно. — Холли становится милой и послушной. — Я ведь могу взять с собой Лени и Бекку, да?
— С чего бы? — удивляется отец.
— Их родители в отъезде. Они же могут пожить у нас дома?
— Э-э, — отец озадаченно чешет в затылке, — не уверен, что мы сможем их разместить, дорогая.
— Ты же сказал, это всего на пару дней. В чем проблема?
— Я думаю, что всего на пару дней, но с этой фигней ничего нельзя гарантировать. И у меня нет разрешения от их родителей забирать их из школы. Не хочу, чтобы меня зацапали за похищение детей.
Холли шутки не принимает.
— Если мне опасно здесь оставаться, значит, им тоже.
— Не думаю, что существует реальная опасность. Просто я жуткий параноик. Профессиональная деформация, как говорится. Хочу, чтобы ты была дома, чтобы в любой момент, как начну психовать, можно было заглянуть к тебе, убедиться, что ты на месте, и перевести дух. Это ради меня вообще-то.
