— Отлично сказано, — ухмыльнулся Мэкки.

Холли и Конвей не слышали его, поглощенные друг другом.

— Если это сделала не ты, — сказала Конвей, — тогда ты знаешь, кто это сделал. Зачем ты спрятала телефон?

— Я же сказала. Я не хотела, чтобы у Селены…

— Ты сказала, что она порвала с Крисом за несколько недель до его гибели. Телефон мог это доказать. Чем он был опасен?

— Я не сказала, что он был опасен. Я сказала, что вы бы начали ей надоедать.

— Ты дочь полицейского, ты прекрасно знаешь, чем грозит сокрытие улик в деле об убийстве, но идешь на это, чтобы уберечь подругу от надоедания? Нет. Не верю. — Холли попыталась что-то сказать, но Конвей повысила голос: — Одна из вас переписывалась с Крисом по этому телефону, уже после того как они с Селеной расстались. Назначала ему свидания. Одна из вас назначила ему встречу в ту ночь, когда его убили. И вот это уже серьезное основание для обвинения, верно? Именно это ты и хотела скрыть.

— Стоп, стоп, стоп… — вскинул руку Мэкки. — Давайте-ка здесь остановимся. Вот это и есть ваша улика? Сообщения, отправленные с чужого телефона?

Конвей продолжала, обращаясь к Холли:

— Со спрятанного телефона, к которому ты имела доступ. Ты, и никто иной, за исключением Селены, а мы убеждены, что Селена не отправляла этих сообщений.

Мэкки возразил:

— Телефон был спрятан в комнате, где живут четыре девушки. Сообщения что, написаны почерком Холли? На них ее отпечатки пальцев?

До меня наконец дошло, зачем Мэкки поведал мне трогательную историю о том, как страстно Холли стремилась в пансион. Он убеждал меня, насколько сильно она любит своих подруг. Что бы мы из нее ни вытянули, он легко покроет: Холли защищает друзей. Докажи, что нет.

С Мэкки ни в чем нельзя быть уверенным. Но в одном я точно убежден: он не задумываясь швырнет под автобус невинное шестнадцатилетнее дитя, если это спасет его дочь.

И уж стопроцентно, к бабке не ходи: швырнет куда угодно меня и Конвей.

Конвей, не обращая внимания на Мэкки, продолжала беседу с Холли:

— Ты единственная понимала, что телефон должен исчезнуть. Никто больше, только ты. А ведь кто-то удалил все сообщения, в которых назначены свидания; ты не могла знать об их существовании, если не ты сама их отправляла.

— Или ей кто-то рассказал, — встрял Мэкки. — Или она догадалась, или слишком близко к сердцу приняла трагическую новость и сорвалась — так ведь не бывает, чтобы девочка-подросток перенервничала и сорвалась, а?

Тут Конвей все же обернулась к нему:

— Беседу с вами мы уже закончили. Если вы ответите еще хоть на один вопрос вместо вашей дочери, мы вынуждены будем найти другого официального представителя.

Мэкки выдержал паузу. Глаза вспыхнули, поливая ее яростью, даже меня рикошетом задело; Конвей либо не заметила, либо ей было безразлично. Спокойно ждала, пока он угомонится и ответит.

— Сдается мне, — сказал он, вставая, — что нам с вами надо немного проветриться. Я выйду покурить. Надеюсь, вы присоединитесь ко мне.

— Я не курю.

— Я не ищу возможности отчитать вас за непочтительный тон, детектив. Это я могу сделать, не сходя с места. Просто полагаю, что свежий воздух и глубокое дыхание помогут нам обоим, позволят вернуться к разумному началу. А потом, обещаю, не отвечу ни на один вопрос за Холли. Ну как?

Я занервничал. Не мог объяснить как и что, но печенкой чуял — опасность. Конвей посмотрела на меня; я подумал, как мог громко: осторожно. Она перевела взгляд на Мэкки — улыбающегося открыто, искренне, лишь самую малость придурковато.

— Курите побыстрее.

— Как скажете, босс.

Я проводил их до двери и в ответ на вопросительный взгляд Мэкки сказал:

— Подожду здесь.

Ухмылка прямым текстом говорила: славный мальчик, смотри берегись страшной маленькой девочки. Я не купился. Он догнал Конвей, их шаги зазвучали в унисон. Шагали плечом к плечу, как настоящие партнеры.

Холли до них не было дела. Она оставалась напряженной, как взведенная пружина, суровая морщина залегла между бровей.

— Вы что, правда думаете, что я убила Криса?

— А что бы ты думала на моем месте? — Я все так же стоял в дверях.

— Я надеюсь, что была бы достаточно толковым профессионалом, чтобы понимать, когда человек не убийца. Боже правый.

Адреналин бушевал в ее крови, тронь — и электрическим разрядом отшвырнет через всю комнату.

— Ты что-то скрываешь, — сказал я. — Это все, что я знаю. Я не настолько хорош в телепатии, чтобы догадаться, что именно. Ты должна сама рассказать.

Не разобрал, что там, в ее глазах, — кажется, презрение. Она резким движением затянула резинку на волосах, туго, даже больно, наверное. Оттолкнула стул и подошла к модели школы. Отмотала от катушки кусочек медной проволоки и щелк! откусила специальными маленькими щипчиками.

Прислонившись бедром к столу, вытащила пинцет, ловко обернула проволочку вокруг кончика карандаша, поправила неровно закрученную спираль, нацелилась на крошечную спальню. Пальцы двигались словно в танце, подхватывали, удерживали, кружились, сплетались, творя заклинания. Ритм и сосредоточенность успокоили ее, морщины на лбу разгладились. И я успокаивался вместе с ней, отчасти даже позабыв, что должен быть настороже, опасаясь манипуляций Мэкки.

Закончив работу, Холли протянула мне карандаш. На нем была надета шляпка, широкополая, как раз на кончик пальца, украшена проволочной же розой.

— Великолепно, — потрясенно выдохнул я.

Холли улыбнулась отрешенной улыбкой — скорее шляпке, чем мне. Повертела ее немножко.

— Лучше бы я не приносила вам эту чертову карточку, — сказала она. Не злобно, не выискивая повода врезать мне по яйцам, нет. Дело зашло слишком далеко, не до глупостей.

— Почему? — спросил я. — Ты же знала, что поднимется шум; ты была готова к этому. Что изменилось?

— Мне нельзя с вами разговаривать, пока отец не вернется. — Она сняла шляпку с карандаша, просунула между проволочек и уронила на крошечный столбик кровати. Потом вернулась на свой стул. Натянула рукава худи на кисти рук и уставилась на луну.

Быстрые шаги по лестнице: из тени коридора выступила Конвей. От нее веяло сумеречной прохладой.

— Мэкки задержался еще покурить, — сообщила она мне. — На случай, если следующей возможности придется долго ждать, как он сказал. Говорит, можешь присоединиться к нему, если хочешь. Сходи; он явно не собирается возвращаться, пока ты не перекуришь с ним.

Она отводила глаза. У меня появилось необъяснимое нехорошее предчувствие. Я помедлил, пытаясь разобраться в выражении ее лица, но в результате насторожилась Холли, и взгляд ее тревожно заметался между мной и Конвей. Я вышел.

Контуры деревьев резким росчерком выделялись на фоне синего неба. Я впервые видел парк в таком освещении, но он все равно казался знакомым и привычным. И вообще я уже ощущал себя в школе так, словно нахожусь здесь давным-давно, словно это мое место.

Мэкки стоял, привалившись к стене. Помахал мне сигаретой — мол, вот видишь, мне это действительно нужно было!

— Что ж, — начал он. — Интересную стратегию ты тут выработал, малыш Стивен. Кто-то, может, скажет, чистый идиотизм, но я готов оправдать тебя за недостатком улик.

— Какую стратегию?

Удивленный взгляд, глазам своим не верит.

— Эй, помнишь меня? Мы ведь уже встречались. Мы работали вместе. Твое ой-как-что-где-я-глупый-малыш тут не прокатит.

— О какой стратегии ты толкуешь?

Мэкки вздохнул.

— Ну что ж. Поиграем. Снюхался, значит, с Антуанеттой Конвей. Я хочу знать: каков твой план?

— Нет никакого плана. Я получил шанс поработать с убийством и воспользовался им.

— Надеюсь, малыш, что ты просто прикидываешься простаком. Что тебе известно о Конвей?

— Она отличный спец. Много работает. Быстро продвигается по службе.

Он ждал. Когда понял, что я больше ничего не скажу, уточнил: