— Какая прелесть, — вздохнул я.

— Ага. Элейн потом не ходила никуда, где могла встретиться с парнями из Колма, несколько недель и, по-моему, до сих пор на диете, а она, между прочим, вовсе не была толстой. А Крису ведь это было ни к чему. В смысле, это же просто маффин, не последние билеты на финал чемпионата мира по регби. Но Крис был уверен, что Элейн должна была уступить, как только он дал понять, что чего-то хочет. А когда она этого не сделала, — Холли скривилась, — он ее наказал. Решил, что она этого заслуживает.

— А какая у Элейн фамилия? — спросил я.

Пауза, короткая.

— Хини.

— Кому еще досталось от Криса?

Она пожала плечами:

— Я за ним не ходила и не записывала. Многие, наверное, не обращали внимания, потому что, я ж говорю, это бывало редко и в основном чтобы рассмешить остальных. Он всегда делал вид, что это так, просто посмеяться. Но Элейн заметила. И прочие, кого он достал, они тоже наверняка замечали.

Конвей встряла:

— В прошлом году ты такого не говорила. Сказала, что едва его знала, но он вроде ничего.

Холли задумалась. Ответила, тщательно подбирая слова:

— Я была младше. Все считали Криса милым, вот я и подумала, что он и правда милый. Только позже поняла, как он себя вел на самом деле.

Ложь. Ложь, которой ждала Конвей.

Конвей указала на фотографию у меня в руке:

— Так зачем ты нам это принесла? Если Крис был таким козлом, не пофиг ли тебе, поймают его убийцу или нет?

Взгляд примерной девочки.

— Мой отец детектив. Он хотел бы, чтобы я поступила правильно. И не имеет значения, нравился мне Крис или нет.

Опять ложь. Я знаю ее отца. Правильные поступки ради правильных поступков в его репертуар не входят. Он в жизни ничего не сделал просто так.

Хрен чего из нее вытянешь, сказала Конвей. С ней разговаривать — как зубы драть. В прошлом году Холли не хотела, чтобы убийцу поймали, или ее это не волновало настолько, чтоб высовываться. В этом году — волнует. Надо узнать почему.

— Холли, — начал я. Наклонился вперед, поймал ее взгляд: это л, поговори со мной. — Ты почему-то очень заинтересована в раскрытии этого дела. В чем причина? Отец тебе наверняка говорил, что такие детали могут нам помочь, даже если ты сама не знаешь как.

Холли ответила сразу и не задумываясь:

— Не понимаю, о чем вы. Нет никаких особенных причин. Просто пытаюсь поступать правильно. Можно мне идти?

— У тебя есть парень? — спросила Конвей.

— Нет.

— А почему?

Опять это ангельское личико.

— Я ужасно занята. Школа и все такое.

— Ну, раз ты такая умница, — хмыкнула Конвей, — можешь идти. Всех восьмерых сюда, — скомандовала она Хулихен.

Когда они вышли, Конвей обернулась ко мне:

— Если бы Холли знала, кто убил Криса, пошла бы она к тебе или к отцу? Рассказала бы кому-нибудь напрямую?

Или смастерила бы эту карточку и принесла мне.

— Может, и нет, — ответил я. — Она уже была на месте свидетеля, и это оказался не самый приятный опыт, так что повторять она, возможно, и не хотела бы. Но если она намеревалась нам что-то передать, то постаралась бы убедиться, что послание до нас точно дойдет. Анонимное письмо, к примеру, со всеми подробностями. Не такой расплывчатый намек, как эта фотография.

Конвей задумчиво крутила ручку в пальцах. Кивнула:

— Ладно. Но вот что я заметила. Твоя Холли говорит так, будто тот, кто повесил фотографию, хотел, чтобы она попала к нам. Фотография не должна была просто снять груз с чьей-то души, эта девочка хотела что-то рассказать именно нам и нашла вот такой способ.

Холли больше не моя. Это было очевидно — по крайней мере, мне. Но вслух я этого не сказал. Вместо этого заметил:

— Возможно, Холли чувствует себя неловко, что пришла ко мне. В таком возрасте поговорить с кем-нибудь из взрослых о проблеме — целое дело, становишься стукачом, а хуже этого ничего не придумаешь. И потому она убеждает себя, будто кто-то хотел, чтобы она это сделала.

— Может быть. А может, она точно знает. — Конвей задумчиво погрызла колпачок ручки. — Если так, каковы шансы из нее это вытащить? Как это сделать?

Одно из двух: никак или никак. Разве что Холли сама хочет нам рассказать и ждет нужного момента, только мы не понимаем какого.

— Я ее разговорю, — пообещал я.

Конвей скептически выгнула бровь: посмотрим.

— Хочу увидеть их всех вместе. И на этот раз буду говорить я. А ты только наблюдать.

Я прислонился к подоконнику. Солнце припекало сквозь пиджак. Пока девушки гуськом просачивались в класс, Конвей размеренно прохаживалась, засунув руки в карманы брюк.

Расселись, как птички на ветках. Компания Холли у окна, Джоанна со своими — у двери. Друг на друга не смотрят.

Девчонки неловко ерзали на стульях, озадаченно хлопали глазами, перешептывались. Они-то думали, что с ними закончили, и уже с облегчением выбросили нас из головы. Во всяком случае, некоторые.

Конвей через плечо отрывисто сообщила Хулихен:

— Можете подождать снаружи. Спасибо за помощь.

Хулихен возмущенно открыла рот, потом закрыла, издала очередной мышиный писк и юркнула в коридор. Девчонки перестали перешептываться. Отсутствие Хулихен означало отсутствие пусть эфемерной, но все же защиты со стороны школы; они оказались полностью у нас в руках.

Вместе они выглядели странно, невнятным цветным пятном, как это их Тайное Место. Я не различал больше отдельных фигур — лишь мозаика из гербов на блейзерах и девчачьих глаз. Мы в меньшинстве. Посторонние.

— Итак, — начала Конвей, — одна из вас нам сегодня соврала.

Они замерли.

— Как минимум одна. — Конвей остановилась, достала фотографию, продемонстрировала. — Вчера вечером одна из вас повесила эту картинку на доску с секретами. А потом сидела здесь и несла всякую чушь про "Ой, что вы, это не я, никогда раньше не видела". Это факт.

Элисон моргала, точно у нее тик. Джоанна скрестила руки на груди и, покачивая ногой, обменивалась с Джеммой взглядами — мол, боже, неужели нам приходится это выслушивать. Орла сжимала губы, пытаясь унять нервный смешок.

Компания Холли сидела спокойно. Они не переглядывались, но склонили головы, словно прислушиваясь — друг к другу, не к нам. И чуть сдвинулись к центру, как намагниченные, как будто растащить их в стороны мог разве что Супермен.

Что-то такое там было.

— Я сейчас обращаюсь к тому, кто разместил эту информацию, — продолжала Конвей. — К девушке, которая утверждает, что знает, кто убил Криса Харпера.

Пространство комнаты затрепетало.

Конвей вновь принялась расхаживать, поигрывая фотографией.

— Ты думаешь, что соврать нам — это все равно как сказать учителю, что забыла домашку в автобусе, или родителям — что не выпивала на дискотеке. Ошибаешься. Ничего подобного. Это не мелкая хрень, которая забудется, как только закончишь школу. Это настоящая серьезная жизнь.

Девчонки пожирали глазами Конвей.

Она была для них загадкой. Не то что я или знакомые мальчишки — с нашим чуждым миром они понемногу учились взаимодействовать и договариваться, знали, что рано или поздно пригодится, но не понимали зачем. Но Конвей была своя. Женщина, взрослая: она уже все знала. Как носить то, что ей идет, как правильно заниматься сексом или отказываться от него, как оплачивать счета, как жить в диком мире за стенами школы. В омут, где они едва помочили ножки, она ныряла с головой и свободно плавала.

Они хотели приблизиться к ней, потрогать за рукав. Строго судили ее, оценивая, оправдает ли она их ожидания. Прикидывали, а оправдают ли — когда-нибудь — они сами. Пытались разглядеть тонкую тропку, ведущую от них к ней.

— Объясняю на пальцах: если ты знаешь, кто убил Криса, ты в серьезной опасности. В смысле, тебя могут убить. — Она резко взмахнула фотографией. — Думаешь, это так и останется секретом? Если остальные еще не растрепали всей школе, к концу дня обязательно разболтают. Как быстро новости дойдут до убийцы? Сколько ему или ей понадобится времени, чтобы вычислить, кто именно создает проблему? И каким образом, по-твоему, убийца эту проблему разрешит?