— Да будет так, ваше Высокопреосвященство, — лихо козырнул Крид, его движения были резкими и точными, словно он только что вышел из битвы. — Я начну немедленно.

Убрав меч в ножны, он взял пергамент со списком участников и их адресами. Его взгляд остановился на одном из имён, и он невольно сжал губы. Среди названий таверн и заброшенных поместий он увидел знакомое имя — женщины, чьи глаза он помнил с ужасающей чёткостью, даже несмотря на то, что не помнил ничего из своего прошлого.

Задумчиво вчитываясь в список соучастников и их адреса, Виктор Крид отправился в путь. Его шаги были твёрды и уверенны, но в его сердце царила только холодная эффективность, и глубокое чувство тоски, и одиночества. Он был один. Один со своей целью, один со своим прошлым, один с ужасающим будущим.

PS

Ваши лайки и комментарии ускоряют написание проды.

Спасибо

(Несколько лет назад)

Сполето — город-крепость, вцепившийся в склоны холмов мёртвой хваткой. Его стены, изъеденные временем и войнами, словно зубы у старого чудовища, грозят небу. Дома, сжатые тесно друг к другу, похожи на камни в могиле. Узкие улицы, заваленные булыжником, извиваются как змеи. За городом раскинулись безжизненные холмы и тёмные леса, в которых скрипят ветви и воют ветры. Воздух сырой и холодный, пахнет камнем, пылью и чем-то ещё, тёмным и угрожающим. Город словно утопает в вечных сумерках, и только тусклый свет пробивается сквозь мрак, напоминая о хрупкой надежде, которая может в любой момент сломаться.

Солнце, пробиваясь сквозь редкую листву, рисовало на воде реки причудливые узоры. Течение было медленным, ленивым, отражая в своей глади безмятежность окружающего мира. Виктор Крид, сидевший на поваленном дубе, казался частью этого пейзажа – неподвижным тёмным силуэтом на фоне яркой зелени. Его длинная борода спускалась до самой груди, сливаясь с тьмой его одежды. Глаза, обычно горящие внутренним огнём, были притушены, отстранены.

Чертоги его разума были пусты. Не было ни мыслей о миссии, ни планов, ни страхов. Лишь чистота, безмятежность и странное чувство полноты, заполняющее пустоту. Его сознание пассивно воспринимало красоту окружающего мира – шелест листьев, пение птиц, лёгкий ветерок, играющий в его волосах.

Рядом, ничего не боясь, резвились дети. Их смех и крики, обычно раздражающие, теперь казались частью гармонии, мягким контрапунктом к тишине леса. Они бегали по берегу реки, ловили бабочек, плели венки из полевых цветов. Они не видели в нём страшного бородача, только спокойного, большого человека, который молчаливо наблюдал за их игрой. И Крид наблюдал за ними, не вмешиваясь, наслаждаясь их непосредственностью и радостью. В эту минуту он был просто частью природы, без прошлого и будущего, погружённый в безмятежное наслаждение бытием.

Миг безмятежного шелеста листвы и птичьего пения прервал дикий, пронзительный рык, подобный звуку сломанного охотничьего рога. Этот звук, разорвавший тишину леса, заставил птиц замереть в воздухе, а белок — затаиться в укрытиях. Воздух словно сгустился, предвещая беду. В воздухе витали запахи прелости, сырости и чего-то ещё — приторно-сладкий, затхлый аромат, который, словно липкая смола, оседал на языке, вызывая тошноту.

Спустя несколько бесконечно долгих секунд из зарослей бурелома, истерзанных временем и гнилью, появилась тень. Она медленно, словно неохотно, выплыла из полумрака, раздвигая ветви и кусты. Это был вовкулак — жуткое зрелище, вызывающее не столько страх, сколько отвращение и жалость.

Его серая, сморщенная кожа, подобная пергаменту, обтягивала кости, подчёркивая ужасающую худобу. Рёбра, острые и тонкие, как птичьи перья, проступали сквозь клочья грязной шерсти, а живот был впалым, словно у изголодавшегося пса. Его глаза, два горящих уголька, сверкали в полутьме, искажённые голодом и яростью. Из пасти, из которой торчали жёлтые, заострённые зубы, вырывался тяжёлый, прерывистый вдох, сопровождаемый хриплым стоном. Казалось, что он давно забыл, что такое сытость, и этот голод пронизывал всё его существо, делая его ещё более пугающим. Воздух вокруг него вибрировал от его животной ярости и отчаяния.

Вовкулак с диким рыком бросился на детей. Его длинные когти сверкнули в воздухе, оголились острые зубы. Дети, окаменев от ужаса, лишь успели вскрикнуть, как между ними и чудовищем мгновенно оказался Крид. Его движение было столь стремительным, что казалось, он что он оказался там в один миг.

В тот же миг Виктор с нечеловеческим усилием схватил вовкулака за кадык. Его пальцы, впиваясь в шею твари, побелели от напряжения. Чудовище, оказавшись в тисках железной хватки, забилось в конвульсиях; когти царапали воздух, зубы щелкали, пытаясь прогрызть руку Виктора.

С лица вовкулака стекала пена, смешанная с кровью. Его рык превратился в глухой хрипящий стон. Виктор, с искажённым от усилия лицом, крепко держал чудовище; жилы на его руках вздулись, словно канаты. Дети, прикрываясь спиной Крида, с ужасом наблюдали за этой сценой; их глаза расширились от ужаса и одновременно от изумления перед мужеством незнакомца. Воздух дрожал от напряжения, наполненный звуками борьбы и тяжёлого дыхания. Смертельная схватка продолжалась.

Мгновение — и стремительный, как удар молнии, бросок Крида. Тварь, ещё секунду назад изливающая ярость и отчаяние, оказалась прижата к земле могучей ногой воина. Земля под стопой Крида просела, а из-под сдавленного тела волколака выступила тёмная, вязкая жижа. Густая, чёрная, как смоль, жидкость, пахнущая разложением и гнилью.

Крид нажал чуть сильнее. Его нога опустилась ещё ниже, с бесшумной неотвратимостью гильотины. Раздался пронзительный хруст — кадык волколака лопнул под давлением, а из его пасти вырвался последний, безмолвный вскрик, превратившийся в булькающий звук уходящей жизни. Тёмная кровь смешалась с чёрной жижей, образуя жуткую лужу на земле, которая постепенно впитывалась в почву.

Тело волколака застыло, когти ослабли, глаза погасли, оставив после себя пустоту, полную ледяного безмолвия. На земле осталась лишь мёртвая маска звериной ярости, утопающая в луже чёрной крови. Воздух очистился от звериного духа, но остался пропитан тяжёлым запахом смерти и неизгладимым следом тёмной магии.

— Спасибо, дядя! — неуверенно прошептал пятилетний мальчик, его голос, едва слышный в жуткой тишине, дрожал, словно тростинка на ветру. Грубая холщовая рубаха висела на нём мешком, подчёркивая измождённость маленького тела. Лицо, испачканное землёй и, кажется, слезами, было бледным; губы подрагивали. Огромные тёмные глаза смотрели на безжизненное тело волколака с недетским пониманием ужаса, но и со странной уверенностью в правильности поступка незнакомца.

Он глубоко вздохнул, стараясь скрыть дрожь в голосе, и произнёс уже твёрдо:

— Нужно отвести его матери-настоятельнице. — Маленькая рука с тонкими, почти прозрачными пальчиками сжала грязный ворот рубахи Крида. Сила в этом жесте была поразительна, несоответствующая его возрасту. Это не было детским любопытством, а осознанной решимостью, рождённой тяжёлыми жизненными обстоятельствами.

Кроха потянул за собой застывшего Крида, и его маленькие ножки, словно не чувствуя усталости, уверенно шагали вперёд, через лужу чёрной крови, через ту мрачную тишину, которая, казалось, окутала весь лес. Однако спина мальчика слегка сгорбилась. Лицо его было решительным, но в глубине глаз плясала тень страха.

Лес, казалось, затаил дыхание, сопровождая их путь тяжёлым, давящим молчанием. Только скрип сучьев под ногами мальчика и глухой шлепок тяжёлых сапог Крида нарушали гробовую тишину. Солнце, пробиваясь сквозь густую крону деревьев, рисовало на земле причудливые узоры света и тени, подчёркивая мрачность обстановки. Мальчик, не оглядываясь, шёл вперёд, его маленькая фигурка, словно тень, скользила между деревьев. Он словно чувствовал взгляд леса, его скрытую жизнь, его мрачные тайны, которые хранились в глубине тёмных чащоб.