Дворец Папы, обычно сияющий золотом и мрамором, теперь походил на склеп. Тяжёлый, пропитанный ладаном воздух стоял неподвижно, словно предвещая беду. Сам Папа, обычно излучающий спокойствие и благодать, был лишь тенью, истощённым и измученным. Его молитва, шепчущаяся сквозь потрескавшиеся губы, вибрировала в пустоте, подобно последней надежде, цепляющейся за обрывки веры.

Он не просил милости, нет. Он требовал. Требовал от Небесной канцелярии, от самих Архангелов, небесного воинства – легионов крылатых воинов, способных погрузить всю Италию в огненное крещение очищения. Очищения от еретиков, от язычников, от всего, что, по его мнению, омрачало Божий свет.

Ответ пришёл не в виде громовых раскатов или яркой вспышки. Он пришёл в виде молчания, давящего, густого, как предвестник смерти. В окна папского кабинета заглянула не тьма, а нечто худшее – пустота, лишённая даже намёка на звёзды. Это было молчание безвременья, предвещающее не конец света, а его бесконечное, затянувшееся ожидание.

Внезапно, в этой молчаливой пустоте, появились они. Не огненные колесницы, не легионы сияющих ангелов. Это было воинство, выкованное из самой тьмы. Воины, облачённые в доспехи из чёрного, словно полированного обсидиана, с лицами, скрытыми под шлемами, из-под которых не просачивался ни один луч света. Их крылья, огромные и неподвижные, напоминали скрученные, застывшие в вечном полёте тени. Они стояли неподвижно, словно статуи, лишённые воли и эмоций, ожидая приказов, которые никогда не последуют.

Папа, увидев это бесстрастное воинство, почувствовал не облегчение, а ледяной ужас.

Архангел Михаил, лицо которого обычно излучало божественный свет, было омрачено невыразимой печалью. Он не произнёс ни слова, лишь кивнул, и легионы небесного воинства обрушились на острова и полуостров. Но это было не освобождение, а резня.

Они не различали еретиков и праведников, грешников и святых. Их мечи, сияющие неземным, холодным светом, убивали всех, кто даже мыслью касался греха. Дети, ещё не познавшие зла, падали под ангельскими клинками; старики, прожившие долгую жизнь, наполненную и радостью, и печалью, гибли без всякой надежды. Даже чистые помыслы, осквернённые тенью сомнения, становились приговором.

Италия, Корсика, Сардиния, Сицилия и Мальта превратились в огромные кладбища. Царство Божие, которое Папа мечтал создать, стало безжизненной пустыней, изрытой могилами. Воздух был пропитан запахом крови и горечью отчаяния. Птицы не пели, ветер не дул, и только в разрушенном мире царила тишина.

Когда ангелы ушли, так же бесшумно, как и пришли, остались лишь уцелевшие – те, кто в момент божественного суда оказался чист от всякого греха, даже от мысли о нём. Но это было не освобождение, а проклятие. Они были одиноки в своём безмолвии, окружённые могилами своих близких.

А затем они вспомнили Папу. Вспомнили его молитвы, его безумную веру и стремление к чистоте, которое привело к таким страшным последствиям. В этом одиночестве, в окружении смерти, они осознали, что их судьба предрешена.

На главной площади Рима, среди руин и могил, был распят и сам Папа. Не как искупительная жертва, а как символ безумия, приведшего к полному уничтожению. Его тело, истерзанное и израненное, висело под безжалостным солнцем, а воздух был пропитан не только запахом крови, но и запахом мщения, спокойного и неизбежного, как самый последний суд.

Земля, обильно напоенная кровью невинных и виновных, извергала из себя тьму. Италия, некогда сияющая под солнцем, ныне погрузилась в полумрак, пронизанный криками ночных хищников. Из глубин подземного мира выползла нечисть – вампиры, гуляющие по разрушенным городам, оборотни, бродящие по лесам, призраки, словно туман, окутывающие заброшенные храмы. Из дальних земель приплыли морские чудовища, из потусторонних миров просачивались сущности, не имеющие имени и формы.

Уцелевшая церковь, оплот Инквизиции, осталась единственным бастионом против надвигающейся тьмы. Но её ряды были истощены. И потому новые кардиналы, с лицами, искажёнными страхом и отчаянием, принимали в Инквизицию всех, кто мог держать меч или копьё. Бывшие разбойники стояли плечом к плечу со вчерашними крестьянами, отступники – рядом с бывшими священниками. Но не вера, а лишь жажда выживания сводила их вместе.

Возродились древние братства охотников на нечисть — ордена Серебряного Клинка, Кровавого Креста и Священного Копья. Но их было слишком мало. Разрозненные отряды, насчитывающие всего несколько десятков воинов, бродили по разрушенной Италии, словно одинокие искры в бездне тьмы. Они сражались с тьмой, словно мухи с медведем, но этот медведь был далеко не один.

Орден Серебряного Клинка, когда-то славный своими заточенными клинками, теперь носил на себе следы множества битв. Их доспехи, когда-то блестевшие, ныне были покрыты ржавчиной и засохшей кровью, а сами воины — измождены и истощены. Их мечи, выкованные из мистического серебра, ломались под натиском нечеловеческой силы, тускнея и теряя свою былую мощь.

Братья Кровавого Креста, известные своей несокрушимой верой, теперь носили на своих щитах не только символ своей веры, но и следы бесконечных сражений, нанесённых клыками и когтями нежити. Их копья, освящённые в древних храмах, тупились о непробиваемую броню демонов, а сами воины медленно, но неотвратимо сходили с ума от ужаса, который им приходилось видеть.

И наконец, Свящённое Копьё, магический орден, использовавший всю доступную людям магию для борьбы с тьмой, испытывал на себе ужасную цену своей мощи. Их души, истерзанные скверной и демоническими сделками, начинали трещать по швам от демонического влияния, поддаваясь искушению бездны. Тёмная магия разъедала их изнутри, превращая воинов в тех самых монстров, с которыми они боролись. Один за другим они срывались в безумие, исчезая в тени, пополняя ряды своих бывших врагов.

Каждый день приносил новые потери, каждая ночь — новые ужасы. Но даже перед лицом такого бесконечного кошмара оставшиеся воины продолжали свою безнадёжную борьбу, держась за обрывки надежды, как за последнюю спасательную доску в бушующем море тьмы, зная, что каждый спасённый человек — это маленькая, но важная победа над вечным кошмаром тьмы.

Города превратились в крепости, окружённые стенами из трупов и отчаяния. В темноте скрывались не только монстры, но и люди, потерявшие всякую надежду, готовые на любое преступление ради куска хлеба или капли вина. Надежды было мало, но в сердцах оставшихся теплилась искра сопротивления, искорка бунта против всепоглощающей тьмы. Битва за души и тела продолжалась, и никто не знал, чем она закончится.

В развалинах храмов скрипели старые кости, а в подвалах шептались голоса умерших. Призраки бывших жителей бродили по своим бывшим домам, пытаясь найти покой, которого им было не суждено достичь. Всё это было окружено разрушенными статуями римских богов, застывших в своём великолепии. Они безмолвно взирали на царящее вокруг царство смерти.

Однако даже в этом мрачном царстве тьмы светилась искра сопротивления. В подземных убежищах, на развалинах и в заброшенных храмах, в сердцах оставшихся людей теплился огонь, слабый, но непоколебимый. Они сражались не только за выживание, но и за свои души, за право на надежду, за будущее, которое казалось таким далёким и недостижимым.

***

Солнце, пробиваясь сквозь дыры в обугленном небе, высвечивало жуткие картины. Рим, некогда сердце христианского мира, теперь представлял собой развалины, утыканные ржавыми останками рыцарских лат и костями погибших. Воздух, густой от запаха крови и разложения, вибрировал от невидимого присутствия. Виктор Крид, недавно принятый в ряды Инквизиции, сжимал в руке булатный гладиус освящённый кардиналом на борьбу с нечистью – единственное оружие, которое он сумел добыть по прибытию в Рим. Его грубая шерстяная ряса была заляпана грязью и чем-то ещё, что, надеялся Виктор, была просто высохшей грязью.