Виктор Крид смотрел на пламя свечи, отражающееся в полированной поверхности своего клинка. Огонь плясал, дрожащие тени изгибались и извивались на стенах, напоминая ему о бесчисленных смертях, которые он видел. Но сегодня его не мучила тяжесть прошлых убийств. Сегодня его мучила пустота. Пустота памяти, пустота души.

Он был должен кардиналу Альфонсо де ла Крузу. Это была не просто присяга, это было нечто большее. Альфонсо дал ему цель, смысл существования, место в этом безумном мире, позволив идти рядом. Он дал ему рутину, чтобы притупить память. Он стал ему как отец. Он предоставил ему задание, приняв в свои ряды.

Виктор не задумывался о том, что делает Альфонсо. Он не копал глубоко. Его задача была проста: исполнять приказы. Убивать. И он это делал. Без сомнений. Без раскаяния. Без эмоций. Лишь холодная эффективность.

Но сегодня он держал в руках пергамент, спрятанный под рубахой, и чувствовал не только холод рун, но и нечто ещё — холод странного ожидания. Он помнил каждый символ, но не понимал их значения. Это было как загадка, которая мучила его больше, чем любая битва.

Он думал о своём прошлом, о своей цели. Что он делает? Для чего он живёт? Он был инструментом, но чьим? Служит ли он добру? Или он просто бездушное оружие, движимое лишь инстинктом уничтожения?

Ответы не приходили. Оставался только блеск клинка в пламени свечи, отражающий пустоту, которая находилась внутри Виктора Крида. Пустоту, которую он пытался заполнить, исполняя приказы Альфонсо де ла Круза, не понимая, что именно он заполняет — свет или тьму.

— Не находил ли ты здесь книги, Виктор? — сухо осведомился де ла Круз, его нефритовые глаза, обычно спокойные, теперь блеснули скрытым интересом. Он стоял у каменного камина, за спиной которого темнел глубокий проём, вероятно, ведущий в секретный подвал. Воздух в комнате гудел от невысказанного.

Крид стоял, опустив голову и чуть сдвинув плечами. Он старался сохранять спокойствие и собранность, хотя внутри него кипели самые разные эмоции. Его руки, сильные и готовые в любой момент схватить меч, сейчас оставались спокойно опущенными.

Во время разговора с Альфонсо Крид никогда не смотрел ему прямо в глаза. Это было неписаным правилом — не нарушать личное пространство собеседника, не демонстрировать свою силу и власть. Но и быть смиренным агнцем Крид тоже не собирался.

— Никак нет, ваше Высокопреосвященство, — ответил Виктор, его голос был спокоен, но в нём слышался металлический оттенок привычки ко лжи. — Я проверял все помещения, как вы и приказали. Никаких книг, кроме тех, что уже и так на своих местах.

Де ла Круз подозрительно хмыкнул, оглаживая свою рыжую бороду длинными изящными пальцами. Светлые волосы, подстриженные под горшок, казались немного растрёпанными, добавляя его образу странное сочетание юношеской небрежности и лёгкой контрабандистской хитрости.

— Интересно… — протянул кардинал, его взгляд оставался прикованным к Виктору. — А что ты скажешь о необычном пергаменте, исчезнувшем из личной библиотеки «недавно почившего» здесь еретика? Пергаменте с рунами, который, как мне известно, был заперт в сейфе данного дома господня?

Виктор не дрогнул. Он ничего не ответил, лишь чуть сильнее сжал кулаки. Холод руны, прижатой к его груди, пронзил его до самого сердца. Он понял: кардинал знает. Но как? И что он будет делать? Теперь игра приобрела новый оборот.

Молчание повисло между ними, густое и тягучее, как смола. Пламя в камине потрескивало, отбрасывая пляшущие тени на стены, словно живые существа, наблюдающие за их молчаливой дуэлью. Де ла Круз медленно прошёл к столу, покрытому пергаментами и латунными инструментами, похожими на алхимические принадлежности. Он взял со стола небольшой кинжал с рукоятью из полированного обсидиана.

— Я ценю твою верность, Виктор, — спокойно сказал кардинал, не отрывая взгляда от кинжала. Его голос был спокоен, но в нём прозвучало что-то такое, что заставило Виктора напрячься. — Ты всегда был мне полезен. Верный и максимально эффективный Однако иногда… иногда верность может стать слепой. А слепая преданность опасна.

Он поднял взгляд, и его нефритовые глаза встретились со взглядом Виктора. В них не было гнева, не было осуждения. Была только глубокая, непроницаемая пронзительность, и казалось, что он видит его насквозь.

— Ты знаешь, где он, — продолжил Альфонсо, медленно крутя кинжал в руках. — Ты знаешь, что это за руны. И ты знаешь, чем это может закончиться.

Виктор по-прежнему молчал. Он чувствовал, как холод руны на его груди становится всё сильнее. Де ла Круз улыбнулся. Не доброй улыбкой, а скорее улыбкой человека, который знает больше, чем все остальные. Он всё так же спокойно положил кинжал обратно на стол.

— Тогда расскажи мне всё, Виктор, — сказал он спокойно. — Расскажи мне о том, что ты знаешь. И мы посмотрим, насколько сильна твоя верность.

Виктор сделал глубокий вдох, словно собираясь с духом для долгого погружения в холодные воды правды. Он вытащил из-под рубахи истёртый лист пергамента, его пальцы слегка дрожали. Руны на нём казались ещё более тусклыми в полумраке комнаты, но от них по-прежнему исходило неприятное ощущение холода.

— Это… отрывок из Гоэтии, — прошептал он, его голос звучал хрипло и с трудом. — Книга царя Соломона. Я нашёл его… в руинах храма.

Он поднял пергамент так, чтобы Альфонсо мог его рассмотреть. Кардинал внимательно изучал руны, его лицо было невозмутимо, но в его глазах мелькали искры интереса и чего-то ещё, чего Виктор не мог определить.

— Гоэтия… — прошептал Альфонсо, словно пробуя это слово на вкус. — Интересно… Я и не полагал, что она до сих пор сохранилась. И тем более, что кто-то сможет её найти.

Он взял пергамент у Виктора, его пальцы легко коснулись древних рун. В комнате повисла тяжёлая тишина, прерываемая лишь треском внезапно вспыхнувшего камина. Альфонсо, не отрывая взгляда от пергамента, проводил пальцем по древним рунам, словно ощупывая невидимые рельефы. Его дыхание участилось, становилось всё слышнее в царящей тишине. Лицо его, и без того бледное, побелело ещё больше, губы сжались в тонкую линию. Казалось, пергамент не просто передавал информацию, а всасывал в себя душу Альфонсо, вытягивая из него самую сущность.

Затем, медленно, с явным усилием, он оторвал взгляд от пергамента. Его глаза, обычно скрывающие глубину знаний и опыта, теперь были расширены, заполнены не просто удивлением, а неким беспокойством, преисполненным ужасающей глубиной. Взгляд был не направлен на Виктора, а сквозь него, словно Альфонсо видел что-то за его спиной, что-то невидимое и ужасающее. В этих глазах Виктор увидел не только понимание содержания пергамента, но и предчувствие того, что ждёт их обоих в будущем. Тишина в комнате сгустилась, став тяжелее и более напряженной, чем раньше. Воздух казался пропитанным неким невидимым страхом, вещим предзнаменованием грядущих событий.

— Что ты чувствуешь, Виктор? — спросил он тихо. — Когда ты держишь это… в руках?

Виктор закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на своих ощущениях.

— Холод… — прошептал он. — И… пустоту. Но не такую, как раньше. Это… как бы пустота, заполненная чем-то… неизведанным. Возможностями.

Альфонсо улыбнулся, на его лице играла сложная игра эмоций.

— Возможности… — повторил он. — Да, Виктор, возможности. Большие возможности. Теперь нам нужно подумать, как использовать эти знания… во благо Царства Божьего.

— Но как? — сухо спросил Крид, его голос был лишён всяких эмоций, словно он говорил о погоде, а не о планах истребления целых орденов. Он внимательно наблюдал за кардиналом, стараясь уловить малейшее изменение в его выражении лица.

Альфонсо де ла Круз медленно повернулся к камину. Его силуэт, вытянутый и изысканный, танцевал в пляшущем свете пламени, становясь то резким и острым, то размытым и неопределённым. Камин был не просто источником тепла, а живым организмом, дышащим и пульсирующим в такт неизвестному ритму. Пламя меняло цвета, переливаясь от ярко-оранжевого до бледно-голубого, словно отражая тайные процессы, происходящие за гранью понимания. Альфонсо казался частью этого танца света и тени; его лицо скрывал полумрак, а фигура оставалась загадочной и непроницаемой, словно высеченная из того же камня, что и стены тайной комнаты.