А вот о побочном эффекте, что стандартные усыпляющие и обезболивающие чары действуют с оговорками, Книжник узнал только в момент операции на собственном плече. Он должен был мирно проспать всё это время, но разум отказался отключаться, и состояние оказалось в общем весьма мерзкое: вроде бы боли нет, но какое-то неприятное копошение ощущается, пусть и сквозь туман, слышны разговоры целителей, притом пошевелиться невозможно — тело словно ему не принадлежит.
Сложнее всего было заставить себя смириться с этим состоянием, а не продолжить борьбу за свободу: понятно же, для чего его обездвижили, зачем мешать людям работать!
Тем более они и так высказываются нелестно, но это ожидаемо. Он прекрасно знал, на что шёл: трансформация с таким сложным переломом не могла привести ни к чему хорошему. Туда-обратно — два изменения, усугубляющих смещение, калечащих руку ещё больше. Только выбора всё равно не было, и какой смысл волноваться? Остаётся лишь уповать на профессионализм матерящих его целителей и передовые достижения научной магии. И радоваться, что рука — левая, не ведущая.
Куда сильнее собственного плеча заботило состояние Иссы. Когда он с горем пополам приземлился на крыше, девушка в защитной трансформации была уже без сознания, и о дальнейшей судьбе её Цитрин не знал: их почти сразу приняли целители и уволокли обоих.
Знать бы, как она и что с ней, и он бы успокоился. Это полузабытьё, если немного привыкнуть, не тяготило, даже наоборот. Хорошая возможность разобраться в собственных эмоциях, успокоиться, вернуться к равновесию.
Что он начал приходить в норму после срыва, менталист и без сторонних наблюдателей отметил ещё на прошлой неделе. То ли так совпало, то ли и правда его встряхнул танец с Иссой и её поцелуй, но уже в понедельник он ловил себя на реакциях, от которых успел отвыкнуть. Например, волнение перед факультативом и встречей с рыжей змейкой.
Первое время, правда, прогресс был очень медленным и касался почти исключительно этой девушки, всё остальное волновало мало. Это нарушающее спокойствие ощущение не радовало, а тревожило, поэтому Цитрин старался отстраниться от чувства, цеплялся за холодную невозмутимость чистого разума. С ней было легче и понятнее.
Но корка расползалась, словно стремительно разъедаемый ржой металл, и прятаться под ней выходило всё хуже. Однако — старался. Ущербных после срыва способностей не хватило бы, чтобы внимательно проанализировать поведение и отношение Иссы, а без этого Книжник больше не рисковал предпринимать какие-то шаги и сохранял дистанцию.
Он уже почти убедил себя, что сумеет обойтись без этой девушки. Да, влюбился почти сразу, и чем больше с ней общался — тем глубже увязал в этом чувстве и в ней, но… тренированный разум способен глушить не только физическую боль. Слишком ярко отпечатались в сознании её тогдашние эмоции, слишком сложно оказалось в них усомниться и попробовать переступить.
Это изначально была плохая идея — попытаться отстраниться от ментальной магии. Прошлый срыв так впечатлил и, что уж там, напугал Книжника, что он готов был на многое, лишь бы не вляпаться в это опять. Поэтому повторил ошибку десятков менталистов, которым помогал справиться с её последствиями.
Одного не учёл: он слишком привык опираться на это дополнительное чувство и едва ли научится сейчас обходиться без него. Возможно и даже очень вероятно, что способность воспринимать эмоции окружающих напрямую компенсировала другие недостатки разума. Он уже отмечал ранее, что с трудом читает по лицам. Да, явные проявления эмоций вроде смеха или слёз сложно толковать двояко, но слабые сигналы — взгляды, неодобрительно поджатые губы — всего этого он не замечал. И путался. Помогали память, жизненный опыт, но всё же…
Глупо пытаться убежать от части себя. Сколько раз он объяснял это другим, помогая ментальным магам освоиться? Отчасти по собственной инициативе, чаще — по просьбе отца. Лёгкий в общении и обаятельный, Книжник очень быстро находил общий язык со сложными пациентами. Во многом с помощью дара, конечно, но оказалось удивительно легко забыть об этой маленькой детали. Поэтому таким ударом стали эмоции змеи. Если бы он видел признаки недовольства раньше, если бы ощутил раздражение… Сам себя перехитрил.
Но дар — с даром понятно. А вот Исса…
В понедельник факультатив прошёл для него кое-как. Он очень старался держать дистанцию, почти не отдавал себе отчёта, что именно говорит и делает, но, кажется, смог скрыть всё это от девушки.
К понедельнику в нём уже воскресла надежда на то, что не всё потеряно, что не так уж всё плохо, и, может быть, Исса даст ему шанс...
А потом появился этот портал. И она в его объятиях. И доверчиво открытое сознание…
Было от чего потерять голову.
Цитрин отчасти даже благодарил того, кто прислал ему этот «подарок»: едва ли в другой ситуации змея столь быстро подпустила бы его так близко. За собственное плечо он почти не сердился — наверное, не до конца сознавал серьёзность травмы, — и вполне мог его простить таинственному злодею. Его, пережитый страх, эту безумную пробежку по камням, которая наверняка станет преследовать в дурных снах, поэтому стоит отдельно озаботиться проработкой …
Но если змея пострадала серьёзнее, чем он предполагает, превратить отдельно взятую жизнь в кошмар наяву не составит труда. Вот сейчас его подлатают, выпустят из лазарета, и можно заняться поисками. До сих пор он не очень-то беспокоился о каких-то интригах и недоброжелателях, даже несмотря на предупреждение Кастета, но сейчас этот некто перешёл черту.
Его нетрудно будет вычислить. Книжник именно чем-то подобным занимался при дворе императора и отлично набил руку в провокации и поиске нужных мыслей. До сих пор он не спешил прибегать к прежнему опыту не только из-за нежелания, но и из-за не до конца послушного после срыва дара. Теперь же ограничений не станет.
Тут сказать несколько слов, там сделать важное объявление — и он сам себя выдаст. Даже те, кто отлично контролируют лицо, не способны удержаться от мыслей. Этому учат менталистов, но в богатой практике и Книжника, и его учителя, и предшественников того случаи участия собратьев по дару в заговорах можно было пересчитать по пальцам, и все они сводились к сторонней консультации или использованию втёмную. Не потому, что все они законопослушные, а потому, что исключительно редко ведут насыщенную общественную жизнь и никогда не тянутся к власти: она слишком тяготит.
О том, что Исса может вообще не выжить, Цитрин не думал сознательно и очень старательно. Так и до третьего срыва недалеко. На этот раз точно последнего.
Пока длилась операция, Книжник успел примерно прикинуть, кому, что и когда надо сказать, чтобы вызвать нужную реакцию.
Вряд ли у простых студентов была возможность добыть ценный и редкий артефакт, к тому же уникального внешнего вида, подобрать специальную экранирующую шкатулку, которая спрятала артефакт от проверки в службе доставки, да ещё так точно настроить его на один из исследовательских полигонов с Пустотой.
Вариантов оставалось два: кто-то из опытных преподавателей или старшекурсников-артефакторов, которые в роли злодея выглядели менее убедительно: зачем бы им подстраивать гадости незнакомому менталисту? Разве только месть за родительскую обиду, но… сомнительно. О мотивах преподавателей Цитрин тоже не догадывался, но это можно будет установить после.
От вялых размышлений его отвлекло постепенное возвращение чувствительности, пришлось цепляться за ускользающее состояние отстранённости. Кажется, дело близилось к финалу, и проще было перебиться собственными силами, чем отвлекать магов от ответственного процесса. Тут уже стало не до размышлений, а вскоре утомлённое сознание и вовсе предпочло померкнуть.
Пробуждение оказалось неприятным, но терпимым. Ныли рёбра, в плече под лубком пульсировала боль, слегка мутило, но сесть в постели Книжник сумел, и от этого не стало намного хуже. Ощущалась страшная слабость, резерв давно не был настолько опустошён — если вообще хоть когда-то был, всё же классической стихийной магией дракон пользовался редко, а от ментальной разум уставал гораздо раньше.
