— Ой! — тихо пискнула, то ли от страха, то ли от боли, едва мужчина впился пальцами в талию.

— Добегалась, Катерина, — низко прорычал, склоняясь ещё ниже и улыбаясь в страшном оскале.

— Я…К-катарина, — пролепетала, и вся былая смелость куда-то вмиг улетучилась.

Словно окунулась в прошлое, где я ещё малолетняя пигалица, не в силах справиться со взрослым дядей. Хотя сейчас ситуация не изменилась. Пусть и повзрослела, обрела уверенность и ожесточилась, но перед этим мужчиной бессильна. Мы одни в квартире, звукоизоляция слишком хорошая, и стоит мне закричать, никто не услышит. Чтобы добраться до телефона, сначала надо вырваться из стальных объятий, чего Арсений не позволит. Я беспомощна перед ним, и могу лишь сдаться, подыграть, тогда так больно не будет.

— Катерина, — припечатал Арсений, вдруг вжимая своим телом меня в стену. — Да, я поступил не лучшим образом, повёлся на тебя, как какой-то…юнец. Но прошлое не изменить. Встреть я тебя сейчас, поверь, ты бы всё равно была моей.

Каждое слово, как наждачка по открытой ране. Тушуюсь, осознавая серьёзность Белорецкого. Конечно, где-то кроются надежды, что это всё блеф, но всё же…

— Ты сломал меня, растоптал, решил, что я какая-то течная шлюха в череде твоих многочисленных подружек. И ради чего? Своего мимолётного желания? Не смог удержать член в штанах…

Без понятия, откуда проявилась смелость, но также резко заткнулась, стоило Арсению резко податься вперёд, оставляя между нашими лицами минимум пространства, а чёрные глаза вдруг блеснули золотом.

— Да. Я хотел тебя трахнуть, чтобы стонала подо мной и имя моё выкрикивала, вымаливая разрядки. И когда вернулся в комнату, а тебя не нашёл, весь клуб перерыл, все свои связи поднял, тебя ища, а ты пропала на грёбанных одиннадцать лет, каждый день отравляя мне жизнь.

— Это ещё и я виновата?! — не выдержала, повышая голос.

— Агрх! — зарычал, ударяя кулаком в стену, рядом с моим лицом, отчего раздался весьма характерный звук потрескавшейся штукатурки. — Во снах преследовала, наяву мерещилась в толпе прохожих. Уже решил, что ты ведьма и порчу навела. Ошибся. Обычная человеческая девчонка, а всю душу наизнанку вывернула. Только начал в себя приходить и забывать о тебе, и та встреча в ресторане, точно обухом по голове. Каюсь, не сразу признал, но потом…всю информацию предоставили, пазл сошёлся, и понял — МОЯ.

Слова-откровения, обескуражили уже меня. Да, мужчины могут навешать лапши на уши, но Арсений…вряд ли. Слишком быстрая речь, эмоциональная, на грани срыва. А в следующий момент меня подкинули и вот, наши лица уже на одном уровне, мои ноги на крепких бёдрах, грубые пальцы вцепляются в талию, словно в желании сломать кости. Мощная грудь резко вздымается и опускается, чувствую огонь, исходящий от Белорецкого, кажется, сама начинаю гореть.

— Сама на меня запрыгивать будешь, имя выкрикивать, о бОльшем просить, и я с огромной радостью воплощу твои самые извращённые фантазии в жизнь. Вместе в этом огне будем гореть. Не возможно иного исхода. Достаточно насмотрелся на других…у нас иначе будет. Без пряток и догонялок, — сказал, как припечатал, а у меня и вовсе дар речи пропал.

«Во загнул!», — присвистнула про себя.

Безоговорочно, такая речь любую девчонку заставит течь и повиноваться, вот только для меня это было «слишком». Невозможно вырвать из памяти и сердца одиннадцать лет мучений, тихих агоний, о которых рассказать никому не можешь. Даже психологу не обо всём рассказывала, боясь осуждения, насмешки.

— Я никогда не буду «твоей», Белорецкий, — сухо выдыхаю с некой долей равнодушия.

Для себя давно всё решила, и копаться в мыслях Арсения не собираюсь. Моё сопротивление отнимает слишком много сил и энергии, а все слова встречаются со стеной отчуждения. Забыть давний инцидент, вырвать из памяти одиннадцать лет ночных кошмаров, нереально. Ни за один день, ни за год. Мужчина сказочный идиот, раз считает, что я потеку от его слов или красивых поступков. Этого мало, чтобы забыть, а уж простить…подавно.

Осознаю, что мой враг плевать хотел на мои слова, едва накидывается в жадном, словно наказывающем, поцелуе на мои губы, глотая моё дыхание, врываясь языком, насилуя рот. Машинально прикусываю язык до крови, на что Белорецкий даже как-то удовлетворённо скалится, на пару секунд отстраняясь от меня, и этот оскал выглядит…опьяняюще. Нет и капли злости или недовольства, только голодный огонь, пугающий меня, одновременно вызывающий табун мурашек по коже. Низ живота наливается томящей тяжестью, и это дико злит. Мой разум и моё тело существуют отдельно друг от друга, и так не должно происходить.

— Я бы не был нежен или более терпеливым, повстречай тебя впервые сейчас, девочка, — хрипло выдыхает, прижимаясь теснее, дёргая бёдрами, имитируя половой акт. — Все хищники по своей натуре, встретив «истинную» самку, желают только пометить, наполнить своей спермой, чтобы каждый мужчина за километр чувствовал, кому принадлежит женщина. Мой запах впитается в тебя настолько, что даже человек не решится приближаться.

Столь извращённые, грязные слова лишают дара речи, и я совершенно не понимаю, как реагировать. И что-то есть в словах, что напрягает, не даёт покоя. Вновь странные обороты речи, намёк на больные бредни, от которых мозг раскалывается. Горящие золотом глаза уже не похожи на простой глюк.

«Это не от вина», — стреляет мысль, но, словно загипнотизированная, не могу и пальцем пошевелить.

Взгляд мужчины порабощает, и внутри меня что-то заставляет подчиниться. Словно, срабатывают древние инстинкты, пропитавшие кровь и сознание.

— Ты пропитал меня только ненавистью к тебе, — равнодушно, глядя куда-то в мужскую грудь, произношу. — Чтобы себе не надумал, я не поверю ни единому твоему слову. Не теперь.

Стальное тело напрягается ещё сильнее, кожей ощущаю повисшее в воздухе напряжение, а непривычная тишина, точно перед бурей, более не пугает. На меня накатывает апатия, и отчасти кажется, что моё безразличие отпугнёт Арсения, разозлит, доводя до бешенства, но секунды перетекают в минуты. Ничего не происходит. И…

Вновь поцелуй. Беспощадный, на грани срыва. Меня, словно наказывают за неподчинение, и на этот раз сама вовлекаюсь в игру, отвечая с диким отчаянием. Это не слабость. Нет. Я даю Белорецкому шанс взять роль хозяина, вкусить власть надо мной, и преследую не самые лучшие цели. Главное, заглушить бдительность противника, сыграть искусно роль жертвы. Он должен поверить моей игре, и чтобы это произошло, я должна сама себе поверить.

Нетерпеливо, резко, грубые руки сдёргивают халат с моих плеч, и шершавая ткань царапает нежную кожу, в очередной раз напоминая о натуре мужчины. Нежностью даже близко не пахнет. Меня жаждут наказать за каждое произнесённое слово и действие, хотя этого могу желать только я. Сознание рвёт на части, чтобы причинить шатену хоть какую-то боль, со всей силы вцепляюсь в твёрдые плечи, но не могу причинить достаточного дискомфорта, учитывая наличие одежды.

Жадные мужские губы спускаются от губ к подбородку, шее, ключицам, возвращаются к району плеча, задевая какую-то эрогенную точку, отчего сознание накрывает от необъяснимого возбуждения, бьющего током по нервным окончаниям. Вздрагиваю, невольно выгибаясь в спине, теснее прижимаясь к Белорецкому. Краем уха улавливаю звериное рычание, смешанное с какой-то невнятной речью на иностранном языке. Ткань халата предательски рвётся, обнажая грудь, которую тут же обжигает от хаотичных жалящих мужских поцелуев. Зубы прикусывают затвердевший сосок, после чувствую и кончик языка, который дразнит, распаляя моё тело ещё больше, накрывая разум сладостным туманом.

Не ведая, что творю, пытаюсь сорвать рубашку с крепких плеч, слыша в ответ удовлетворённое рычание. Прижимая к себе одной рукой, второй развязывая пояс халата, Белорецкий отрывает меня от стены, куда-то следуя уверенным шагом. Не успеваю улавливать перемены, словно сама себе не принадлежу. Прихожу в себя, уже лёжа горизонтально на чём-то относительно мягком. Приоткрываю глаза, отмечая стены собственной спальни, и перевожу взгляд на мужчину, быстро срывающего с себя одежду.