Небесный десант
— Вид у тебя, Чижик, усталый, но довольный.
— Довольный? — я вгляделся в зеркало. — Да, пожалуй. Но это можно поправить, — и я принял вид Председателя из первой серии, человека, который сделал немало, но которому предстояло сделать много больше. Почти невозможное — вывести колхоз в передовики. Упрямая несгибаемость, неколебимая уверенность, и безмерная усталость.
— Не слишком ли сурово? — спросила Лиса.
— Могут подумать, что ты готовишься сравнять город с землёй, — согласилась Пантера.
Девочки прилетели в Берлин вчера, и вчера же завершилось доигрывание четырнадцатой партии матча. И я проиграл, да. В четвертый раз. А выиграл за всё время только одну партию, восьмую. При девяти ничьих. Не самое радужное развитие событий.
А мне радужное и не нужно. Шахматы вообще не радужная игра, шахматы — игра черно-белая. И вообще — я сражаюсь. Средняя протяженность партии — семьдесят три хода. Прежде ни в одном матче за корону такого не было. Упорнейшая борьба.
На истощение.
Видно в зеркале, что я истощён? Немного есть. Легчайший грим, мимическая маска усилят это «немного» до очевидного. Наш боец устал, нашему бойцу нужно отдохнуть, соловьи, соловьи, не тревожьте солдат!
И я взял тайм-аут, первый из трёх, дозволенных регламентом матча. Возьму и второй, сразу за первым. А потом и третий. Веское доказательство серьёзности моего положения. Пусть видят: изматывая противника, изматываюсь сам. Лёгкая добыча, нужно добивать.
— С землёй я город сравнивать не буду. Мне город нравится. Но знамя развиваться над ним будет наше, красное!
— Красное, да… — протянула Лиса.
Недавно мы посмотрели «Звуки Музыки», фильм старый, но злободневный, и увидели, какого цвета знамена были в Берлине времён Третьего Рейха. Нет, мы и так знали, но знать и видеть — не одно и то же.
— С серпом и молотом, — уточнил я. Во избежание.
— Уточнение принято, — согласились девочки. — В историческом аксепте.
— В историческом, так в историческом.
Действительно, нынешний флаг Германской Социалистической Республики, чёрно-красно-жёлтый, считался братским, и наши войска в Германии, защищая его, уничтожат любого агрессора, шагнувшего за Antifaschistischer Schutzwall. Лучше и не пробуйте!
— Кстати, циркуль — это ведь знак масонов? — спросил я.
— Чей нужно, того и знак, — отрезала Лиса. — Во много знании много печали. Молот и серп, их, знаешь, тоже не в лесу под ёлочкой нашли.
Растут девочки, на глазах растут. Здесь, в Берлине, они по делу. По своему делу. Визит Хонеккера в Москву открыл новые возможности. Совместное издание журнала «Поиск — Фройндшафт». Австрия, Германская Демократическая Республика и Советский Союз. Ну да, «Поиск» в Австрии не вытягивает в плюс. Убыточен. Маленькая аудитория. Трудно бороться с англо-американской Ниагарой. Не те финансы, не те возможности. И, говоря откровенно, читателей англоязычной фантастики по ту сторону Antifaschistischer Schutzwall больше и количественно, и, увы, качественно. В смысле — кошельки у них потолще, бумажники. А в ГДР по самым скромным подсчетам, подписчики полностью окупят журнал, и дадут неплохую прибыль. Которая превысит предполагаемую — только предполагаемую! — прибыль австрийского издания. И потому диалектика велит: меняем курс соответственно меняющимся обстоятельствам! Лавируем!
Точнее, делегируем полномочия. Это лейтенант способен полностью контролировать свой взвод. Капитану с батальоном уже сложно. Полковнику — невозможно, у полковника штаб. А о генералах и речи нет.
А девочки явно метят в генералы.
Что ж, правильно. Генералом быть хорошо. Можно много пользы принести родному государству, в генералах-то.
Я достал из футляра гитару, ту самую испанку, что я отбил у Высоцкого. Как бы отбил, Владимир Семенович более семиструнками интересуется, а испанка — классическая шестиструнка. Девочки привезли, среди прочего. Понимают, что вдали от Родины без гитары нельзя. Рояль, конечно, ещё лучше, но с роялем сложнее в самолёт сесть.
Взял несколько аккордов. Подстроил. Гитару куда легче настроить, нежели рояль, это всякий скажет. Немножко поиграл. По телевизору видел концерт народных музыкантов, американских. Кантри. И очень мне это понравилось. Чем отличается американская народная музыка от российской? В самом общем смысле — настроением. Русские песни большей частью печальные, минорные, «этот стон у нас песней зовётся». До революции что было у народа? У народа до революции было ярмо бедности. Другое ярмо бесправия. Третье ярмо безнадежности. Тут не до веселья! Зато после революции пошли песни бодрые, духоподъёмные, но это после.
Американские же народные — это энергия и оптимизм. Люди, распахивавшие целину — а целиной была вся Северная Америка, — не могут быть пессимистами. Им всё под силу — ну так они считают. А если что — есть братишка кольт, и есть дядюшка винчестер. Отсюда и смелость. Винтовка рождает власть, как заметил председатель Мао. Во власти он разбирался.
Поиграл — и отложил инструмент. Мы играли, мы играли, наши пальчики устали. Ничего, разыграюсь, время есть. «Он упал возле ног молодого коня» в стиле блюграс уже зазвучало в голове, но я это прекратил. Не время.
— Чижик, ты готов показать нам Берлин? — спросила Ольга.
— Да я его толком и не знаю. Только отсюда и разглядываю.
— Тогда совершим паломничество по ленинским местам, — предложила Лиса. — Самое подходящее время.
Я согласился. Не сидеть же в номере, право. И погода хорошая, и нужна же передышка.
Девочки прихватили и Аллу Георгиевну. Для компании. Девочки заводят дружеские знакомства. Для пользы дела, и просто так. Бывает, что сначала просто так, а потом, глядишь, вышло для пользы дела. А бывает и наоборот, и ещё как бывает.
Мне пришлось надеть «торжественный костюм». Его тоже привезли Лиса и Пантера, вместе с гитарой и прочими необходимыми вещами. Торжественный костюм — это тёмно-серый классический английский костюм, но торжественным его делали награды. До генералов мне, конечно, далеко, но для шахматиста мирного времени наград у меня изрядно. Обычно я их, награды, храню в коробочках в сейфе, но сейчас ожидается официальное мероприятие.
По ленинским местам, да.
А подали нам «Чайку», из посольских. Посол, он точно взвесил на посольских весах, кто есть кто. Чемпиону мира и «Волги» довольно, с чем я согласен на все сто. А вот девочкам необходима «Чайка». А это мне не нравится. Нет, не завидую. Просто уж больно приметный автомобиль «Чайка». Автомобиль-мишень. Уж ежели в Москве, сердце страны, среди своих, среди охраны обстреляли самого Леонида Ильича, то есть не Леонида Ильича, а космонавтов, но не суть, то здесь, когда до границы всего ничего… Да и среди наших, среди правильных немцев может найтись скрытый фашист, вздыхающий о старом времени, когда Германия была якобы Великой. Пальнёт из окошка из Маузера-98, а то и выскочат трое-четверо с «парабеллумами», и что прикажете делать? У меня даже моего крохотного пистолетика нет. Хотя нужно будет по возвращении попросить, нет, потребовать оружие посерьёзнее. Ту же «беретту», что ли. Два пистолета лучше, чем один. Врагов-то вон сколько!
Пока девочки щебетали на заднем сидении, я искоса поглядывал на водителя. Наш, посольский. Но, судя по всему, безоружный. Оружие, даже когда его носят скрытно, — особенно, когда его носят скрытно! — меняет поведение человека. Разгибает спину. И в переносном, и прямом смыслах. Даже самого мирного. Я, мол, тебя не трогаю, ступай своей дорогою, но на моём пути — не становись!
Нет, водитель безоружен.
И от этого было немножко не по себе. До этого раскатывал без опаски, даже по Западному Берлину, а сейчас напрягся.
Водитель тоже не простак. Заметил. И успокоил:
— Нас сопровождают.
Я в долгу не остался:
— Серый «трабант» и синий «вартбург».
Водитель кивнул:
— Точно. И две машины на параллельных улицах.
«Трабант», так «Трабант». Машинка неказистая, но надёжная и неприметная. Я, правда, приметил, но я-то знал, что никто не отпустит серых козликов в лес погуляти без охраны.
