— Кого вы имеете в виду, Михаил Владленович?

— Никого конкретно. Пока никого конкретно. Однако…

— Однако?

— Однако смерть постояльца в номере двенадцать-двенадцать мне кажется плохим знаком. Ни с того, ни с сего молодые люди в моём номере не умирают.

— Полноте, полноте. Это ведь не ваш номер, ваш номер этот!

— Но человек умер!

— Сердце. Его рейс откладывался из-за непогоды, человек волновался, впервые командирован за границу, вот сердце и не выдержало.

— Вы точно знаете?

— Так считают здешние товарищи, а они — специалисты, поверьте.

— Верю, — ответил я. — Верю, но остаюсь при своем мнении. Во второй партии я применил новинку, плод долгого анализа, а Карпов за доской нашёл опровержение. А вдруг ему подсказали?

— Кто? Геллер?

— Нет, Ефима Петровича я в этот вариант не посвящал.

— А кого посвящали?

— Никого.

— У вас есть записи вариантов? Тетради, записные книжки?

— Есть, но они остались в Москве.

— Тогда как же…

— Это Берлин, Адольф Андреевич. Берлин! Сколько тайн он хранит? Вдруг они могут читать мысли? Мои мысли? Аппарат в номере наверху! Или справа, слева? А то прямо из Западного Берлина? Через окно! Электронный мыслескоп! Я читал: гитлеровцы работали над ним, над электронным мыслескопом! Ставили изуверские опыты над пленными! А потом их забрали в Америку. Не пленных забрали, а фашистских изобретателей!

— И где же вы это читали?

Я смутился.

— К нам в журнал, в «Поиск», рукопись пришла. Я решил, что это фантастический рассказ, и хотел было публиковать, но на всякий случай посоветовался со знающими людьми. Через Тритьякова. Чем, думал, чёрт не шутит. Так вот, Евгений Михайлович сказал, что эти сведения составляют государственную тайну, публикации не подлежат, и спросил адрес автора.

— И вы его предоставили?

— Как ни странно, рукопись прислали без обратного адреса. Автор подписался псевдонимом, некий Соломон Нафферт.

— Почему псевдонимом?

— В Советском Союзе нет никакого Соломона Нафферта. Искало ведомство Тритьякова, оно умеет искать. Да, был такой человек, но умер. В пятьдесят третьем году. Одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем, — сказал я, и, обессиленный, прикрыл рукою глаза. — Идите, Адольф, идите. Я буду отдыхать.

Пораженный то ли моим откровением, то ли тем, что я назвал его запросто Адольфом, Миколчук тихонько удалился.

А я и в самом деле решил вздремнуть. Улегся, прикрылся пледом (экономные немцы до сих пор не запустили отопление, считая, что восемнадцать градусов — это роскошно), и включил радиоприемник. «Олимпик». Наш, советский, к Олимпиаде. Маленький. И проверенный: ничего постороннего внутри. Надежный человек проверял.

Прошёлся по эфиру. Здесь радио не глушат, да и зачем, если все, кто хочет, смотрят телепередачи из Западного Берлина.

А, вот и знакомцы: Анатолий Гладилин и Виктор Некрасов. Известные писатели, рассуждают у микрофона о чем придётся. Передача так и называется — «Беседы у микрофона»

Вот и послушаю.

Анатолий Гладилин: Двенадцать тысяч в год, Виктор Платонович, двенадцать тысяч! Это много, или мало на ваш проницательный взгляд?

Виктор Некрасов: Я вам не скажу за всю Одессу, Анатолий. Вся Одесса очень велика. А Советский Союз больше Одессы, хотя одесситы могут и не поверить.

Анатолий Гладилин: Но с вашей позиции, позиции знаменитого писателя, это много или мало?

Виктор Некрасов: Не стоит преувеличивать мою знаменитость. Я, как говорится, широко известен, но не в самых широких кругах…

Анатолий Гладилин: Вы лауреат Сталинской премии, по вашим книгам и сценариям снимались кинофильмы, так что в гонорарах вы разбираетесь, не скромничайте.

Виктор Некрасов: Чего уж скромничать… Хорошо. Двенадцать тысяч рублей в год для советского писателя — это очень хорошие деньги. Беда в том, что заработать их непросто: должны выйти две, три книги, причем новые книги, первым изданием. А часто у нашего брата выходит по три новые книги? То-то. А если вдруг и сложится так, то ведь неизвестно, что будет на следующий год, через год, через три года. Тебе, Анатолий, это знакомо.

Анатолий Гладилин: Знакомо, да и увы.

Виктор Некрасов: И потому скажу: для нас, писателей в поле, писателей-трудяг, не сочтите за нескромность, установление предела не касается никак. В конце концов, можно ведь договориться с издательством, чтобы разнести выпуски книг на два или три года.

Анатолий Гладилин: А можно и не договариваться — оно само так получится. То бумаги нет, то в очередь вклинится молодой талантливый генерал с мемуарами, всякое ведь бывает.

Виктор Некрасов: Можно еще жену соавтором сделать, хотя и рискованно. Вдруг книга на века, а жена через год уйдет к другому.

Анатолий Гладилин: Или автор уйдёт к другой жене.

Виктор Некрасов: Или автор. Дело житейское. Но я в чинах невысоких. Капитан. А вот наши литературные генералы — там другие суммы. Издания, переиздания, переводы на языки братских народов, собрания сочинений, и прочая, и прочая. В прошлом году книга нашего Парамоши была издана сразу в Москве, Казани, Киеве и Алма-Ате. Новая книга. И с пяток переизданий книг старых. На глазок — тысяч на пятьдесят потянет. Плюс жалование за то, за сё, за явное, за тайное…

Анатолий Гладилин: Думаете, генералы вознегодуют?

Виктор Некрасов: Нет, конечно. Придут, повалятся в ножки, и, глядишь, их включат в другой список, список тех, кому в порядке исключения, потолок не установлен.

Анатолий Гладилин: Будет такой список?

Виктор Некрасов: Или уже есть. Конечно. Как в войну: для рядового один паёк, для офицера другой, для старшего офицера третий, а уж для генерала… Хотя может быть и по другому.

Анатолий Гладилин: Что вы имеете в виду?

Виктор Некрасов: Я не знаю, чего ждать от новой метлы. От Стельбова то есть. Возьмет да и гаркнет: если вам мало двенадцати тысяч, так не пишите. Идите в шахтеры Шпицбергена, глядишь, больше заработаете. Если будете регулярно давать два плана. И что скажут литературные генералы?

Анатолий Гладилин: Что они скажут?

Виктор Некрасов: Будут благодарить за науку, но все останутся на местах. Потому что двенадцать тысяч — это двенадцать тысяч. А заартачатся — так их мигом разжалуют. На их генеральские должности желающих много. Литературные полковники кругами ходят. Ждут случая.

Анатолий Гладилин: А как, по-вашему, отразятся новые законы на экономике страны?

Виктор Некрасов: По-моему, никак. То есть совершенно. Это не для экономики делается, а чуть-чуть выпустить пар. Ведь проблема советской экономики не в избытке денег, а в хронической нехватке товаров, и не каких-то там особенных товаров, а самого необходимого. И от того, что у какого-нибудь партийного писателя снизится доход, товары-то не появятся.

Анатолий Гладилин: Ну почему именно у партийного писателя? Есть ведь и другие. Например, Миша Чижик, шахматный чемпион. Он как раз сейчас нас слушает. Привет, Миша Чижик! Привет из самого из Парижу!

Виктор Некрасов: Привет, Миша! Ну да, получается, что ты играешь совершенно бесплатно! Свои двенадцать тысяч ты давно выбрал. Но мы, капитаны, в тебя верим! Ты уж придумаешь комбинацию, да такую, что ахнуть все ахнут, а сделать ничего не смогут!

— Михаил! Михаил!

Меня деликатно тормошили. А, это Алла, просто Алла.

— Михаил, пора! Машина ждёт, пора ехать!

Приснится же… И с какого места начался сей сон?

25 октября 1979 года, четверг