Собака у генерала серьёзная. Большая, зубастая, и наверняка обученная — генерал не из тех, кто станет терпеть разгильдяйство в собственном хозяйстве. И по виду Грэй производит впечатление уверенной в себе собаки, послушной хозяину, и больше никому. Видно, на берегу моря его спустили с поводка, побегать на просторе, а он взял, и убежал. Почему, не знаю. Не знаток. Читал, что кобель может учуять течную суку за десять километров — если ветер подходящий. Может, это тот случай?

Но в любом случае, искать свою собаку генерал должен сам. Это же не ребёнок пропал, а восточноевропейская овчарка, пятьдесят килограммов мышц и зубов. Положим, кто-то увидит Грэя, да вот хоть и я на прогулке, и что дальше? К чужим он недоверчив, при малейшей попытке ограничить его свободу реакция может быть непредсказуемой для энтузиаста. Хорошо, если пёс просто убежит…

Ну, и в любом случае хозяин должен просить, а не приказывать. Но привык, привык командовать. А люди привыкли подчиняться. Вот и сейчас — на отдыхе, но мигом построились и пошли в дождь. Генерал же!

Мдя…

Вспомнилась прочитанная в школе книга. О войне. Август сорок первого, колхозники торопятся убрать урожай, немецкие войска в ста километрах. Ну, им так сказали — в ста. Вдруг в небе какие-то белые объекты. Парашютисты? Вражеский десант?

И вот колхозниц ставят в цепь и приказывают прочесать поле на предмет выявления диверсантов.

И они идут, вооруженные сельхозинвентарём. Ага, ага.

Но диверсантов не нашли. То не парашюты в небе были, а разрывы зенитных снарядов, так в книжке разъясняли. А посыл был такой — ничего не боятся наши люди, если нужно — с палками и серпами на врага пойдут.

И что будет, если они диверсантов найдут?

Диверсант, он же фашист! Безжалостная машина убийства! Он и обучен, и тренирован, и вооружен до зубов, что ему палки, он же никого к себе не подпустит на палочный удар, с автоматом-то (в кино все немцы были с автоматами, которые они картинно держали в руках и стреляли «от пуза»), и много к нему магазинов. Начнет стрелять короткими очередями, и всех наших бабонек поубивает. Вот сколько увидит, столько и убьёт. А если фашистов двое-трое-четверо?

Неужели те, кто посылают безоружных женщин на врага, этого не знают?

Вырастешь, Миша, поймёшь, говорил мне дедушка.

Ну, вырос. Ну, понял. А недоумение осталось.

Проходя мимо плаца, то бишь спортплощадки, посчитал — шестнадцать человек стояли в две шеренги, а генерал проводил инструктаж. На мой взгляд, толково проводил — если бы искать диверсанта. А вот насчёт собаки — не знаю, будет она смирно дожидаться поисковиков, нет?

Вернулся к себе.

Дай-ка послушаю радио, о чём там говорят на Би-Би-Си.

— На площади Ленина, главной площади Ташкента, проходит митинг под лозунгом «Нам нужен Рашидов». Участники, преимущественно молодёжь, выступают против смещения Рашидова с поста первого секретаря компартии Узбекистана, и назначения на его место Александра Волкова, русского по национальности. Участники держат плакаты с критическими высказываниями: «Волков нам не надо, здесь не тайга», и им подобные. Всего на площади, по оценкам самих участников, собралось около тысячи человек. Милиция наблюдает за митингом, но не препятствует выступлениям. Девушки дарят милиционерам цветы, угощают лепешками и чаем.

Однако!

Переключился на «Маяк».

Битва за урожай. Встречные планы: взят очередной рубеж. Подготовка к Олимпиаде идёт полным ходом, комсомольцы Москвы обязались проводить на строительстве олимпийских объектов еженедельные субботники, их почин поддержали комсомольские организации Ленинграда, Киева, Минска и Таллина.

И так далее.

Узбекистан, Ташкент и Рашидов не упоминались.

Гадит англичанка, ой, гадит!

1 сентября 1979 года, суббота

Ох, и страшно, мальчики, в лес ходить одной

— Фифу ждём, из Москвы, — сказала просто Алла. — Большую фифу. Команда «свистать всех наверх», драить и парить.

С метлой в руке она напоминала то ли Золушку-переростка, то ли Лауму перед стартом (я тут взял в библиотеке санатория книжку «Сказки и мифы Литвы», теперь немножко разбираюсь). Алла, как и все работники санатория, вышла на субботник, и ей это, похоже, не нравилось. Есть три штатные единицы, в чьи функциональные обязанности входит уборка территории, а у неё высшее образование, институт Лесгафта, это вам не провинциальный педагогический, она мастер спорта. Но… Сам директор, Юрий Николаевич, метлой машет, подавая пример, как отказаться?

Хотя место и без того ухожено. Однако врождённый трепет перед начальством, он в крови у подчиненного, и перед приездом человека из самой Москвы везде стараются навести порядок, будь то санаторий, университет, дивизия, или уездный город Эн. Как там у Гоголя?, «Пусть каждый возьмет в руки по улице, — чорт возьми, по улице! — по метле, и вымели бы всю улицу, что идет к трактиру, и вымели бы чисто».

Ну, и стол накрыть, это святое, поэтому кухня занималась прямыми обязанностями, и занималась самым решительным образом: из Клайпеды «буханка» привезла нечто особенное, а что — никто не знал. И теперь волновались, для всех отдыхающих готовят «это», или для избранных, а если для избранных, то кто войдет в их число.

Я не волновался. Я сидел на скамейке, держал в руках книгу Манна, и вдумчиво читал. Вдумчиво — значит медленно, порой перечитывая абзац и два, и три раза, пытаясь понять, к чему клонит автор. Примерно как до этого анализировал с Петросяном партию Карпов — Фишер. Думать, как писатель, ага. Как Гоголь, как Достоевский. Как Марко Вовчок, что укусит за бочок.

— Выехали! Едут! — разнеслось по санаторию. Пять минут лихорадочного штурма, последние взмахи, и по команде директора все разбежались, унося инвентарь. Прихорашиваться убежали, потому что через пятнадцать минут все вернулись умытыми и нарядными.

Встали у входа, не беспорядочно, а организованно. Живая картина «Барин приезжает!»

Ждать пришлось недолго: в раскрытые ворота сначала въехала милицейская «Волга». А следом, вальяжно — «Чайка».

С переднего сидения выскочил референт, открыл заднюю дверцу.

Неторопливо выбрался мужчина лет шестидесяти, и к нему тут же подбежал директор санатория и начал рапортовать:

— Товарищ Первый Секретарь…

— Погоди, погоди, — отмахнулся от него первый секретарь областного комитета коммунистической партии товарищ Лобов Иван Петрович (я накануне читал местную газету, «Калининградскую Правду»). Повернулся к директору спиной, и галантно предложил руку попутчице.

Ею оказалась Ольга. А следом вышла и Надежда.

— Дорогая, многоуважаемая Ольга Андреевна! — торжественно обратился директор к обеим сразу, не зная, кто есть кто. — С чувством глубокой радости мы рады приветствовать вас на гостеприимной калининградской земле!

Он подал знак, и две девицы в псевдорусских нарядах, сарафаны до земли и кокошники, Алла и массовичка Тоня, вынесли поднос с хлебом-солью, неся его вдвоем довольно ловко. Видно, не впервой. Подошли, и с поклоном передали Ольге. Угадали, да.

Ольга приняла поднос, как не принять, иначе он бы упал. Приняла и стояла, не зная, что с ним делать.

Ничего, Чижик летит на помощь. Я подошел, забрал поднос, и передал его горничной Марусе, сказав тихонько чтобы отнесла в номер к девочкам. Она знает, где их поместят? Маруся кивнула, конечно, знает. И ушла с подносом. Мое право командовать приняла безоговорочно.

Лобов тем временем поговорил-таки с директором, сказал, что это — особо дорогие гости, что он уверен, «Дюны» не посрамят звания санатория высокой культуры, и он с радостью бы остался, но дела, дела, дела. Вернулся в «Чайку», и та улетела, оставив, правда, человека лет сорока пяти в сером плаще. Уехала и милицейская «Волга».

Кто он, серый человек? Сопровождающий? Телохранитель? Возможно.