Но.

Но у Карпова преимущество двух слонов. В чём оно выражается, это преимущество? Во-первых, одного слона можно разменять, и перейти в разноцвет, что почти наверное гарантирует ничью. А играть с ничьей в кармане можно вольготнее, чем без неё. Вдруг Анатолий Евгеньевич устал? Вдруг он захочет избежать малейшего риска? Вдруг он решит, что ничья черными — неплохой исход? На этом и строится моя надежда. Но, во-вторых, если размена не будет, два слона смогут держать под прицелом мой белый снежный городок, обстреливая его издали. Мало-помалу стены обрушатся, и укрепления падут. Снежный городок обречён. Все снежные городки рано или поздно тают. Сегодня и растает, если Карпов будет играть на победу, играть собранно и активно. А он обычно так и играет.

Буду отдыхать, ага. Прямо сейчас. Отдых, по академику Павлову, есть смена деятельности. Если человек весь день работает с бухгалтерскими документами, для него после работы повозиться на огородике возле дома часок-полтора — отдых. Если человек целый день в поле, для него после работы поиграть в шахматы — отдых.

А для меня?

Почитаю-ка я газеты. Я их, собственно, уже начал читать, но приход Геллера сотоварищи прервал это интересное и важное дело.

Мне в номер приносят три газеты. Две местные, «Neues Deutschland» и «Junge Welt», и наша, «Правда».

Немецкие газеты пишут о завершении визита Хонеккера в Советский Союз. Чувство восхищения наполняет наши сердца! Множество фотографии Эриха, и одного, и с советскими и партийными деятелями. Вместе — к великому будущему!

Читаю «Правду», вчерашнюю. Тут о Хонеккере чуть, тут о другом. В преддверии Великого Октября! Идя навстречу пожеланиям трудящихся, приняты законы, направленные на дальнейшее улучшение положения рабочих, крестьян, и советской интеллигенции, как-то закон о предельных размерах годового дохода, закон о наследстве, закон о борьбе с нетрудовыми доходами, и ряд других. В действие они начнут вступать с первого октября этого года! Если и прежде все были равны, то теперь станут еще равнее.

И далее разъяснялись основные положения новых законов. В доступной для населения форме.

Итак!

Итак, с учетом высказанных во время всенародного обсуждения пожеланий трудящихся, верхняя планка доходов установлена в двенадцать тысяч рублей за финансовый год. А финансовый год будет начинаться первого… нет, не октября, а сентября! То есть месяц, считайте, мы уже прожили в новом финансовом году! Двенадцать тысяч рублей в год — это ровно тысяча в месяц. Кругленькая сумма, не правда ли? Но грязными, да. Таким образом семья, в которой двое трудящихся взрослых, может заработать двадцать четыре тысячи в год, или по две тысячи в месяц в среднем. Разве это мало? Для тех, кому мало: для работающих в условиях Крайнего Севера и приравненных к ним местам, для работающих в особых условиях и некоторым другим категориям граждан устанавливаются добавочные коэффициенты! Поэтому интересы трудящихся полностью и всесторонне защищены!

Теперь о нетрудовых доходах.

Возьмем, к примеру, автора популярного произведения. Драматического, оперного, литературного, не суть. Идет его пьеса в театре, и получает он отчисления. Допустим, по двести рублей в месяц. Или по двести пятьдесят. Справедливо? Конечно, справедливо: люди ходят в театр, покупаю билеты, и толика от поступлений в кассу идет автору. Чтобы он мог содержать семью, и писать новые социально значимые пьесы. Или романы. Или оперы. Но, предположим, пьеса идёт в десяти театрах. Или в ста — театров у нас много, Советский Союз — страна высочайшей культуры, в том числе и культуры театральной. Умножаем двести пятьдесят на десять, или даже на сто. Двадцать пять тысяч в месяц! Триста тысяч в год! А справедливо ли это? Пьесу ставят режиссеры, играют актёры, заняты костюмеры, осветители, рабочие сцены и множество других людей. Получается, автор стрижет прибыль с чужого труда! А это уже эксплуатация, что в социалистическом государстве недопустимо. Поэтому что? Поэтому если сумма дохода, точнее, всех доходов, двенадцать тысяч в год и ниже — получи, заработал. А выше — нет, это нетрудовой доход.

Однако, если то или иное произведение будет удостоено премии, советской или международной, то денежная часть премии в установленный лимит входить не будет. Это другое, это не эксплуатация, это признание заслуг. Потому получайте Ленинскую или Государственную премию на здоровье! И Нобелевскую тоже.

Еще одно. Гражданин Советского Союза не должен хранить деньги в банках капиталистических стран. Потому что банк при капитализме — та же машина эксплуатации человека человеком, банковская прибыль — это кровь, пот и слезы трудящихся всего капиталистического мира! Советским людям такие грязные деньги не нужны! Если по тем или иным причинам советский человек временно живёт за границей, он должен пользоваться услугами советских кредитно-финансовых учреждений за рубежом, конкретный перечень которых предоставляют советские дипломатические представительства, посольства и консульства.

Теперь о наследстве. Частный домик, автомобиль, мебель, книги и прочее — наследуются беспрепятственно, при условии, конечно, что они получены законным путем. Другое дело — имущественные права на творческие произведения. Допустим, написал писатель роман, или много романов. Потом взял, да и умер. И его наследники получают деньги за переиздания годы, годы и годы. Двадцать пять лет! Но если автор умер, за счет чего возникают эти деньги? За счет чего живут — и припеваючи живут — наследники, не ударившие пальцем о палец? За счет эксплуатации как издателей, так и читателей!

И по новому закону, во-первых, общая сумма полученных выплат не должна превышать двенадцати тысяч рублей в год, а, во-вторых, наследники пользуются имущественными правами не более пяти лет. Исключение составляют нетрудоспособные или несовершеннолетние наследники первой очереди, которые вправе получать причитающиеся суммы на протяжении двадцати пяти лет, согласно международным обязательствам, предусмотренным Всемирной конвенции об авторском праве.

Всемирной конвенции об авторском праве.

Мдя.

Прямо как на меня пошито.

Тут тебе и авторские отчисления, и зарубежные банки, и наследование…

И я думаю, что меня точно имели в виду, когда писали этот закон. Стельбов велел именно так. Он показывает, что общественное для него выше личного, что он не собирается протежировать какому-то Чижику, пусть тот и отец его внучки. Кому показывает? Кому-то в Политбюро? Или стоустой Молве? Ведь раньше или позже косточки ему начнут перемывать самые что ни на есть простые люди. Колхозники, рабочие, сторублёвые инженеры, врачи, учителя. Пенсионеры тож. И то, что Чижику, да-да, тому самому, чемпиону, подрезали крылышки, многих согреет. Стельбов строг, но справедлив, а это главное: чтобы всё по-справедливому было. А шибко богатых чтобы не было. У нас государство рабочих и крестьян, а не чижиков-пыжиков. Какой миллион? За проигрыш? Такого чижика и в клетку посадить не грех, добавит самый бдительный гражданин, если чижик не оправдает оказанное доверие и утратит корону.

А я утрачу?

Пришёл Миколчук. Я просил меня не беспокоить, но Адольф Андреевич, очевидно, считает, что его визит не только не беспокоит, а, напротив, воодушевляет, прибавляет сил, накачивает решительностью, уверенностью, энтузиазмом.

— Как порох в пороховницах? Сухой? — спросил он с деланной бодростью.

— Суше не бывает, — ответил я вяло. — Я вздремнуть хотел, а вы мне мешаете, Адольф Андреевич.

— Вздремнуть? А что же вы ночью-то делали, Михаил Владленович?

— Думал, — и, предупреждая дальнейшие вопросы, — Смотрел на Берлин, и думал. Вот он, перед вами, прямо у ног. Если не знать, то и не скажешь, что город разделён. А вот ночью всяк поймет, что есть здесь, и есть там. Ночью виднее, кто есть кто, не парадоксально ли?

— И что из этого следует? — с интересом спросил Миколчук.

— Что порой во тьме врага распознать легче, чем при ясном дне, — сказал я тихо-тихо.