Андрей Николаевич не прилетел. Никто не прилетел. Сообщили, что завтра, то есть во вторник, открывается внеочередная сессия Верховного Совета СССР. Не всем сообщили, а только причастным. Шарафу Рашидовичу. А он уже нам сказал, мол, собирайтесь, полетим все вместе с утречка в Москву. Так и сказал «с утречка», показав знание русского народного. А почему бы ему и не знать? Он под Москвой, ещё младшим лейтенантом, был ранен, долго лечился в госпиталях, и каких слов и выражений набрался, можно только догадываться.

Но — восточный человек. С экипажем здоровался уважительно, а стюардессе ещё поклонился. Не в пояс, нет, но заметно. И спросил, как учеба. Стюардесса учится на заочном, будет искусствоведом, пояснил нам потом.

Тонкое дело восток, тонкое, думал я, погружаясь в сон. Кресла удобные, с подставкой для ног, можно поднять их повыше, ноги, чтобы не затекали. Полет-то долгий. Если не спать.

Снилась мне неразбериха. То я возвращался в актовый зал ташкентского университета, где читал перед студентами Коран. Наизусть и, разумеется, по-арабски. То гулял под ночным небом Самарканда вместе с Мирзо Улугбеком, рассуждая о жизни на других планетах. А то отстреливался, стоя у «Волги» с оленем, отстреливался от гулей, местной нечистой силы, мерзкой на вид и на слух, зная точно, что нужно тратить не более одной пули. Первая пуля убивает, вторая — воскрешает, такие тут правила и обычаи.

И вот когда половина магазина опустела, «Волга» вдруг срывается с места, набирает ход, и исчезает в ночи. Одни лишь красные огоньки — то ли «Волги», то ли глаза очередного гуля. А я пытаюсь вспомнить, кто там, в машине, за рулем. Ольга? Надежда? Нодирбек? Андрей Николаевич?

Выбирай поскорей, не задерживай добрых и честных людей.

Но здесь я проснулся.

Вовремя — самолет шел на посадку. Актюбинск, промежуточный пункт.

Города мы, конечно, не увидели. Отдохнули в депутатском зале аэропорта, можно было перекусить.

От перекуса мы отказались. Да, самолет проверен временем, да, экипаж опытный, заслуженный, но впереди ещё почти полторы тысячи километров, болтанки не избежать. Нет уж. Потерпим. Прилетим, тогда и устроим пир на весь мир.

Я подумал об утраченной «Москве», подумал и взгрустнул. Но столица велика, найдется уголок, где усталые путники смогут отдохнуть.

Опять полёт. Спать больше не хотелось, последний сон оставил неприятный осадок, и я читал газету, купленную в аэропорту. «Правду», других газет в понедельник нет.

Прочитал вдоль. Прочитал поперёк. Все хорошо, всё прекрасно. Всё лучшее — детям. Посылки с фруктами не доходят до адресата, или доходят со сгнившим содержимым. Писатель Проханов написал очерк о работе на советском элеваторе. «Руки у машиниста в рубцах и зазубринах, оставленных двадцатью урожаями». Крепко завернул, ничего не скажешь.

Писатель Иванов разбирал опубликованные в последнее время детективы. Перевод Эллери Куина, опубликованный в «Молодой Гвардии», ему решительно не понравился: хитроумная головоломка, и больше ничего, пустая развлекаловка. Истоки преступления не вскрыты, пороки капиталистического мира не обозначены. Зачем переводили этого Эллери Квина, зачем? Ведь за рубежом есть писатели, которые показывают гнойники общества потребления во всей присущей им неприглядности, таких авторов и нужно переводить!

Зато авторы советские пишут пусть не столь бойко, зато показывают важность работы органов прокуратуры и милиции. В детективе главное не стрельба с погонями, в детективе главное нравственное воспитание читателя. Поскольку в нашей стране социальных предпосылок для совершения преступлений нет, а преступления кое-где порой случаются, то ясно: задача советского автора не изображать страсти-мордасти, не заставлять читателя дрожать от страха, а показать работу правоохранительных органов во всем её многообразии, подчеркнуть важность воспитания человека коллективом на всех этапах жизни. Это вам не пиф-паф, это по плечу лишь писателям, взращённым на лучших произведениях социалистического реализма.

Прочитал — и задумался.

«Правда» обратила внимание на остросюжетный жанр — к чему бы это? К добру или к худу? Эллери Куина публиковали год назад, ещё до того, как девочки перешли в «Молодую Гвардию», так что упрек не к ним. Но учитывать наставления Иванова придётся — он же не просто взял да написал, он написал с глубоким смыслом. Партийность в литературе, понимаешь. Это вам не провинциальный журнальчик, это всесоюзное издательство! Находится под пристальным вниманием! Учёт и контроль, контроль и учёт!

Ничего, статья эта не помеха, напротив. Вот завершится уборочная страда, и можно будет затеять дискуссию о том, каким должен быть советский детективный роман, советский детективный фильм. У нас на каждого Иванова найдется свой Петров, а там, глядишь, и Сидоров подтянется.

Приземлились мы в Быково. Обидно, думаю, Шарафу Рашидовичу. Какого-нибудь африканского людоеда принимают во Внуково по полному протоколу: и почётный караул, и оркестр, и ковровая дорожка, встречает тоже глава государства, пионеры, комсомолки с цветами. А тут ни караула, ни оркестра, аэровокзал затрапезный, и вообще…

Но к самолету подъехали целых четыре автомобиля, три «Волги» и один «Москвич», фургончик. Молодцеватые водители выскочили наружу и быстро-быстро погрузили фрукты в фургончик, после чего тот уехал в неизвестном мне направлении.

А все прилетевшие расселись по «Волгам». Рашидов и два его заместителя — в одну, мы и Нодирбек в другую, а оставшиеся, уж не знаю, какова их должность, в третью. Кортеж скромный, но на выезде к нему добавились два милицейских «Жигулёнка», и вышло очень даже внушительно: с проблесковыми маячками, на хорошей скорости, пять автомобилей! Прямо свадьба директора магазина! Небольшого магазина, впрочем. У нас в Чернозёмске уважаемые люди на свадьбу «Чайку» подряжают, и вместе с «Волгами» и прочими средствами передвижения получается уже не кортеж, а почти колонна. Растёт, растёт благосостояние советских граждан! Не у всех одинаково выросло, но дайте срок!

Или два срока. Сколько нужно, столько и будет!

Улицы Москвы показались почти родными. Вот мы и дома!

Мы и в самом деле доехали до дома, до восьмого подъезда, где и распрощались с Нодирбеком. Впрочем, он обещал заходить.

Приятно посмотреть в свое окно, сесть на свой стул, открыть свой холодильник. В нём, в холодильнике, хоть и пусто, но это своя собственная пустота.

Да и есть нисколько не хотелось. Остатки напряжения мешали. И всё казалось, что пол уходит из-под ног, что встретилась на пути очередная воздушная яма.

Ольга стала звонить на дачу, Андрею Николаевичу, Надежда пошла принимать ванну, а я включил телевизор. Свой телевизор.

Показывали художественных гимнасток. Соревнования на приз «Советской культуры». Куда им до наших, всем этим стриптизёршам Лас-Вегаса!

Ольга не дозвонилась, у отца важные встречи, но бабушка Ка сказала, что с детьми всё хорошо, что Андрей Николаевич полон сил и энергии, но сейчас занят, готовится к завтрашней Сессии Верховного Совета, и очень, очень доволен тем, что нам удалось побывать в Ташкенте. Вечером он сам позвонит. В крайнем случае, завтра. Или послезавтра.

Ладно. Посмотрим, что будет завтра. А вот что делать сегодня? Что делать-то?

Решили терпеть. Не спать днём. Хотя уже, скорее, вечер. И так режим вдребезги, нужно восстанавливаться. Душ, свежая одежда — это бодрит. Знакомство с накопившейся корреспонденцией — занимает время. А там и аппетит проснётся.

И только он проснулся, аппетит, только мы собрались выйти из дому, вернее, выехать, как вахтер позвонил, мол, к нам посетитель, Нодирбек Нигматов. Пустить?

Конечно, пустить.

И вот Нодирбек у нас в гостях. Как истинно восточный человек, пришел не с пустыми руками. Принес большую коробку даров Узбекистана. Из тех коробок, что летели вместе с нами, ага. Килограммов на пятнадцать. Пусть дети кушают, это с особых полей, ни грамма химии, незамутненное солнце.

Шараф Рашидович? Шараф Рашидович в хлопотах, для этого и летел. Остановился в Представительстве Узбекистана. Не посольство, но вроде. Он, Нодирбек, и сам там остановился, чтобы, если понадобиться, быть под рукой. Но на вечер его отпустили. Отдохнуть.