Стельбов сказал, что поручает мне ответственнейшее дело, после чего, кратко ознакомив с обстановкой, обрисовал задание, довольно немудреное: передать то-то и тот-то. Как в шахматах: я хожу, если он ответит этак, то мой следующий ход такой-то, если сходит иначе — то вот такой-то, а если по третьему варианту — то, значит, так.

Простенькое дерево, даже не дерево, а кустик, саженец. Из которого может вырасти могучий клён, а может и не вырасти. Так разбирают дебюты с начинающими шахматистами, стремящимися получить четвертый разряд.

Поговорили, и меня повезли на аэродром, где уже ждали Лиса и Пантера. Большой секрет для маленькой, для маленькой такой компании…

И вот летим, лягушки-путешественники. Спецрейсом. А других-то нет: аэропорты Узбекистана временно не принимают в связи с установкой новейшего оборудования, последнего достижения советской инженерно-конструкторской мысли. Нет, об этом ни по телевизору, ни в газетах не сообщали, незачем отвлекать население от насущных забот. Пустили слух, объясняющий, почему в кассах «Аэрофлота» не продаются билеты соответствующих направлений, а проданные ранее принимаются с возвратом средств, либо переносом на завтра. Но завтра повторялось то же самое. Слухи — то же средство массовой информации. Или дезинформации. Со своим передающим центром.

В Ташкенте жарко, а в грузовом отсеке холодно. Летим мы невысоко, три километра, но пробирает — одеты-то мы по-летнему. Нам, впрочем, выдали на время полета овчинные тулупы и валенки, потому не мёрзнем. Но изнутри греемся: девочки в поездку, помимо прочего, захватили и пропитание. Нам без пропитания нельзя.

В отсеке шумно, звукоизоляции, можно сказать, никакой, а моторы, что дикие звери, рычат громко. Поэтому мы молчим. Беруши помогают, но не очень — звук передается через тело.

Но летчики же привыкают, значит, и мы привыкнем.

Я сквозь дрему размышляю, что всё это означает. Во-первых, что за оборотни, откуда взялись? Нет, я слышал, что в войну гитлеровцы набирали из подростков отряды партизан-вервольфов, но с затеей ничего не вышло — никакие вервольфы не устоят против Советской Армии. Короткая очередь ПэПэШа — и никаких вервольфов. Длинная — и подавно. К тому же после капитуляции отряды вервольфов распустили: порядок есть порядок. Хотя отдельные головы и продолжали пытаться повернуть историю вспять, но куда им…

И ещё — в вервольфы набирали не только немцев, но и расово близких — прибалтов, например. И даже русских и украинцев, если подходили по фенотипу, голубоглазых блондинов. Но никаких шкур, никаких масок вроде бы не было, звериная сущность пряталась внутри, и проявлялась жестокостью и жаждой крови. Возможно, старший из литовских оборотней — один из тех, сорок пятого года призыва. О лесных братьях я знал мало, но поговаривают, что не все, не все в Прибалтике нам были рады, не все хотели войти в братскую семью советских республик. Несдавшийся вервольф вырос, воспитал новых оборотней- вилктаков, например, из своих сыновей. Шкуры и маски добавил для усиления психологического воздействия. И решил терроризировать отдыхающих санатория, и вообще советских людей. Или их много, националистов?

Это пусть госбезопасность разбирается.

Мне важно другое. Допустим, чужой взгляд во время прогулок мне не мерещился, а это оборотни следили за мной. Но почему не напали, когда я был один, а напали, когда нас стало четверо? Четверых-то одолеть труднее, чем одного.

Вывод — им был нужен не я. А Ольга Стельбова. Приехала, понимаешь, на «Чайке», сам товарищ Лобов сопровождал — ясно же, высокого полёта птица, не какой-то там Чижик.

Хорошо, пусть так. Но к чему эта театральщина? Очередь из автомата, и всё. С другой стороны, фашисты как раз театральщину и любят — факельные шествия, руны, древнеримские приветствия, общество Туле, Шамбала и прочие тибетские тайны. И отряды вервольфов как раз фашистская выдумка! Переоценили собственные силы, потому как они-де высшая раса, а мы — лапотники. Впрочем, будь перед ними обыкновенные люди, мирные и безоружные, вполне могли растерзать и четверых, как бедного пса Грэя. Да хоть и вооруженных: ведь Петр Петрович достал пистолет только после того, как оборотней подстрелил Чижик — верная рука, друг партийцев.

Поди, и в рапорте написал, что, учитывая обстоятельства, он, Пётр Петрович решил стрелять на поражение, в результате чего все трое нападавших были уничтожены. Не то плохо, что он премию получит, и благодарность от командования. Плохо, что его будут считать надежным телохранителем, тогда как он способен лишь на контрольные выстрелы. Ладно, я ведь тоже рапорт писать буду, без этого нельзя: патроны расходовал? а социализм — это учёт и контроль! Для разбора действий тоже, с последующей оценкой, удовлетворительно, или неудовлетворительно. Других оценок работы в «девятке» нет.

Пролетели, оставив эпизод в прошлом. Ждем следующего, помня, что молнии бьют в высокие деревья, а кустарник или траву обычно не замечают. Жить, как трава? Так козы съедят.

Следующая позиция. Почему послали нас, ни разу не дипломатов? Не знающих даже азов дипломатии? Причем дело-то ответственное, не пустяшное. Это как операцию на сердце большого чиновника доверить даже не фельдшеру, а токарю. Разве чтобы исход операции не вызывал абсолютно никаких сомнений?

Но зачем? Да и наказ Андрея Николаевича представляется мне вполне разумным. Худой мир всяко лучше доброй ссоры, а тут предлагается мир совсем не худой.

Второе — ладно, Чижик, Чижика не жалко, но он ведь и Ольгу посылает. Почему?

В стародавние времена вассальные князья отсылали своих отпрысков в Орду, где те набирались ордынской мудрости, постигали ордынские законы, ну, и были заложниками на случай неправильного поведения князя.

Но то прежде. Сегодня именно Москва — столица столиц, столп великого государства. Не к лицу ей кланяться Ташкенту, да она и не кланяется. Тогда почему Ольга сидит сейчас в транспортном самолете? Только-только пережила очередное покушение, и снова в бой? Прямо война, в войну не до сантиментов, в атаку поднимались столько раз, сколько прикажут. Пока живы, да.

Есть у меня пара догадок, не слишком лестных для меня, зато обещающих позитивный исход. Но эти догадки — догадки маленького мальчика: что принесет Дед Мороз в новогоднюю ночь, сколько будет мандаринок в кулечке, одна или две?

Заложило уши, стало быть, идём на посадку. Запели трио:

Мы ехали шагом,

Мы мчались в боях

И «Яблочко»-песню

Держали в зубах.

Ах, песенку эту

Доныне хранит

Трава молодая —

Степной малахит

И сразу отлегло.

Касание земли было чувствительным. Это вам не посадка «Ил 62» в аэропорту Нью-Йорка, совсем нет. Ну да ладно, мы люди простые, непривередливые. Как дубли.

Трапов тут — приставная лесенка. Ничего, спустились. Пламенные моторы смолкли. Небо — выгоревшее голубое, ветер с пылью, запах травы и горюче-смазочных материалов. Военный аэродром, где положено стойко переносить тяготы и лишения. Нам, правда, пришлось переносить лишь свои сумки, зато на четыреста метров, к вертолёту. Вёл нас сержант, и не подумавший помочь девушкам. Сами, сами.

Только забрались внутрь, так тут же ожил двигатель.

Полёт на вертолёте — он кому как. Если вы любите катание на американских горках, вам понравится.

Утешало одно — путь не дальний. Двадцать минут.

В кино виды из вертолёта чаруют. Панорамы, закаты, пляжи, небоскребы. Смотришь и любуешься. На деле всё иначе: я толком не мог разобрать, где земля, а где небо. Круть-верть, круть-верть. Недолго и оскоромиться. Но — справились, удержались.

Наконец, прилетели в пункт назначения.

Кто-то из экипажа (я был не в том состоянии, чтобы вникать в подробности) открыл дверь, прицепил лесенку:

— Прилетели, граждане хорошие.

Выбрались, как не выбраться. Вещи нам любезно сбросили прямо на руки.