У меня есть Игорь и тётя Лена, но разве с ними поговоришь о таком? Уверена, они не откажут, если я приду за советом, возможно, они будут даже рады. Они единственные, кто хотят, чтобы я начала жизнь без тяжести прошлого. Но я не знаю, что им сказать… Мне страшно, что они не поймут или снова испугаются, что я закроюсь в себе.

Смотрю на Макса и вязну в своих страхах. А если он не поймёт? Если отвернётся? К кому тогда идти с разбитым сердцем? Кто поможет собрать осколки, когда моя хрупкая любовь разобьётся о реальность? Смогу ли я вообще их собрать после?

Его прикосновения стали такими привычными, такими необходимыми. Что будет со мной, если человек, ставший таким родным, оттолкнёт меня? Нужна ли ему вообще такая девочка- проблема?

— Ты какая-то странная. Не расскажешь? — Макс присаживается рядом, и его колено касается моего под столом. От этого простого прикосновения хочется плакать.

— Просто устала, — вру я, глядя в чашку. — Сессия скоро.

Он вздыхает, допивает свой кофе одним глотком и всматривается в снежную круговерть.

— Скоро поедем. Только машину почищу, — подходит и обнимает меня.

Его поцелуй в макушку — такой простой, такой домашний жест — отзывается болью где-то глубоко внутри. Потому что, я не заслуживаю этой нежности. Потому что, я не та, за кого он меня принимает. Я — сложная, израненная, с кучей комплексов и страхов.

А если я расскажу, если открою свою душу нараспашку… Что тогда? Выдержит ли наши месячные отношения груз моего прошлого? Поймёт ли он, что я отстраняюсь не потому, что не люблю, а потому что люблю слишком сильно и это пугает меня до дрожи?

Иногда мне кажется, что моя любовь к нему — это единственное чистое и светлое, что у меня есть. Я боюсь испачкать этот свет той грязью, что тянется за мной.

Макс такой цельный, такой настоящий. Со своими целями, принципами, пониманием жизни. А я? Я как битая чашка, склеенная кое-как. Вроде держит воду, но трещины видны при ближайшем рассмотрении и есть вероятность, что сквозь них всё-таки выльется наружу.

Каждый его взгляд, каждое прикосновение — как бальзам на раны, который снимает боль. Но одновременно — как соль на рану. Потому что чем ближе он становится, тем страшнее его потерять. Тем страшнее, что вся эта нежность, забота, тепло и любовь пропадут, оголяя мои шрамы и нанося новые увечья.

Я честно хочу рассказать ему всё. О бессонных ночах, когда воспоминания накрывают с головой. О том, как заново учусь верить людям. О том, что он единственный, кому я доверилась за это время. О том, как мне страшно, что однажды он увидит настоящую меня и уйдёт.

Каждое утро я просыпаюсь с мыслью: «Сегодня. Именно сегодня я всё ему расскажу». О папе, который ушёл так внезапно. О маме, которая выбрала своё счастье, растоптав моё. О том, как училась жить заново, собирая себя по кусочкам. Я уже открываю рот, но слова застревают в горле. Потому что есть вещи страшнее смерти и предательства — есть страх увидеть в любимых глазах жалость. Или того хуже — разочарование.

Наблюдаю из окна как Макс старательно чистить свою жёлтую машину. Она смотрится как огромный желток среди этого белого поля. Кофе, как и воспоминания, камнем падают внутрь. Память в достаточно подробной картинке подкидывает позавчерашний день.

2 дня назад

Сижу за барной стойкой в клубе, наблюдая, как Игорь перебирает какие-то бумаги. Уютный полумрак, приглушенная музыка, запах кофе и корицы. Всё такое родное, вызывающее теплоту и чувство безопасности внутри. Брат поднимает голову, и я замечаю его фирменную ухмылку:

— Так, сестрёнка, с новогодней программой поможешь и свободна. Сессия на носу, нечего тебе тут пропадать. Помощница уже вроде справляется.

В груди разливается тепло — его вечная забота вызывает улыбку. Киваю в ответ, но Игорь вдруг прищуривается и с интересом разглядывает моё лицо:

— Кстати об улыбках… Что-то часто они на твоём лице появляться стали. Не поделишься причиной? Это случайно не тот одногруппник на жёлтой машине? — произносит осторожно и с улыбкой, делая кавычки руками в воздухе.

Сердце предательски ёкает, а щеки мгновенно вспыхивают. Как он узнал про Макса? Я же никому… Пальцы нервно теребят салфетку, пытаюсь сохранить невозмутимый вид, но выходит откровенно паршиво.

— Ты… откуда… — голос предательски дрожит, выдавая моё смятение. Игорь только усмехается, но в глазах я не вижу веселья.

— Слушай внимательно, сестрёнка. Если этот твой «одногруппник» хоть раз тебя обидит или я увижу хоть намёк на слёзы на твоём лице — башку ему оторву. Без вариантов.

Пытаюсь перевести тему, но внутри всё переворачивается от этой заботы. Как бы Игорь ни храбрился, как бы проявлял мягкость, я знаю — он всегда защищал меня, с самого детства.

Андрей, наш бармен, подходит со свежесваренным кофе. Благодарно киваю. Он всегда знает, когда нужно разрядить обстановку. Болтаем о какой-то ерунде, смеёмся над его историями про посетителей. На душе становится легче. Игорь отлучается в кабинет, мы с Андреем продолжаем мило беседовать.

И неожиданно время словно застывает. По обе стороны от меня на стойку опускаются руки, покрытые татуировками. Хриплый, прокуренный голос обжигает ухо:

— Ничего себе, как ты выросла, девочка моя… Мы в прошлой раз не закончили…

Меня накатывает волной отвращения и страха. Я покрываюсь колючими мурашками словно осколками, меня сразу бросает в пот.

Нет, нет, нет! Это не может быть правдой. Этот голос… На протяжении стольких лет он до сих пор преследует меня в кошмарах.

У меня полная дезориентация в пространстве. Ощущение, что моё сознание уже не здесь. Наблюдаю за всем будто со стороны. Пальцы резко ослабевают. Чашка выскальзывает из рук и с грохотом катится по стойке. В ушах шумит, перед глазами плывёт.

Краем сознания вижу, как Игорь бежит по лестнице со второго этажа перескакивая через ступеньки. Какая-то суета, голоса, крики, но я словно под водой — меня не волнуют эти звуки. Они будто размываются в моём сознании, становятся приглушёнными, пока совсем не перестают звучать в моей голове.

— Яна! Яна, дыши! Смотри на меня! — чей-то голос пробивается сквозь пелену, которая накрыла моё сознание, паника не отступает, но даёт возможность слышать.

Всё это время мне казалось я не шевелилась, замерла. Но только сейчас понимаю, что меня трясёт. В помещении тепло, но зубы отбивают какой-то ритм и стучат так, что могут раскрошится.

Чувствую, как меня подхватывают меня на руки. Мне сейчас всё равно кто это и куда меня несут. У меня нет сил даже сосредоточится на лице этого человека. Только по ощущениям понимаю, что мы на улице. Холодный воздух немного отрезвляет, но дрожь только усиливается. Попадаю в тёплый салон автомобиля.

— К маме моей вези, — узнаю голос Игоря, отмечая что он звучит глухо, но уверенно.

Оцепенение от шока начинает постепенно отпускать. Понимаю, что Игорь говорит это водителю.

Всю дорогу он крепко держит мою руку, периодически посматривая на меня. Я просто закрыла глаза, мне темно. Я не знаю, сколько мы ехали и как быстро добрались.

Тётя Лена открывает дверь в халате с улыбкой на лице, но мгновенно оценив ситуацию, берет меня за руку и ведёт в глубь дома. Пока я сижу, завёрнутая в плед, она колдует на кухне — травяной чай, мёд, успокоительные капли.

Меня ни о чём не спрашивают, не разговаривают со мной, я тоже не подаю голос. Ощущение, что он вовсе пропал, а губы так плотно сжаты, что я не смогу разомкнуть их, даже если захочу. Засыпаю только под утро, измотанная паникой и воспоминаниями. В голове туман, но тётя Лена рядом, я понимаю где я и с кем. Именно это помогает мне не соскользнуть обратно в темноту.

Следующий день помню урывками. На парах сижу как в вакууме — ничего не слышу, не понимаю. Меня не хотели отпускать. Но, в четырёх стенах я боюсь сойти с ума. Мне нужно пространство и мне нужно переключить свой мозг.

Телефон разрывается от сообщений. Игорь переживает, и чтобы не усиливать его тревогу, на автопилоте ему отвечаю: «все хорошо», «да, в порядке», «не волнуйся». Внутри всё ещё колотит от страха. Макс тоже не отстаёт от брата. Но у меня нет сил на общение и на то, чтобы рассказать, что случилось — тоже. От меня ему достаются такие же односложные ответы, как и Игорю.