Последнюю фразу он опять прошипел и, судя по тому, что метки были рядом, прошипел прямо в лицо Живетьевой.

— С интересом посмотрю, — невозмутимо ответила она.

Старческая надтреснутость из ее голоса исчезла как по волшебству. Что, однако, делает мотивирующая сила искусства: старушка кино еще не посмотрела — а уже груз лет с плеч сбросила.

Император включил видео с Живетьевым, чья бабушка просмотрела его без единого звука. Лишь по окончании спросила:

— Экая забористая алхимия Эрни досталась. Сомневаюсь, чтобы он принял участие в организации убийства Песцова — я ему это строго-настрого запретила.

— Не очень-то он на твои запреты оглядывался. Он и в организации убийства Шелагина-младшего поучаствовал, — буркнул император. — Есть видео, где твой идиот-внук нападает на Шелагина с сопровождающим. И есть видео, где те, кто убивали Илью, говорили про Живетьева. И кинжал там из изнаночного металла засветился, характерный такой, который был у Эрнеста. Так что не получится признать за постановку. Даже не думай.

— Неужели Шелагины Эрни выпустили живым? Какая жалость…

— Выпустили, в расчете на мое правосудие. А почему жалость-то?

— От него теперь пользы больше было бы от мертвого, — пояснила старушка, ничуть не переживая, что говорит так про внука. — Всегда можно было бы сказать, что признался под пытками, а потом его убрали, чтобы правда наружу не вылезла.

— Не жалко?

— Он знал, на что шел, когда все это вываливал под запись, — жестко ответила Живетьева. — У него устойчивость ко всем ментальным зельям, так что на это не спишешь. Но это пока он жив…

И задумчивость в голосе Живетьевой была такая нехорошая, что на месте Эрнеста Арсеньевича я бы превентивно умер. Впрочем, ему теперь переживать не о чем — он это уже сделал.

— Возможно, он был уверен, что это видео никуда не пойдет, так как знал, что записывающие его признания вскоре умрут?

— Наверняка так оно и было, — согласилась Живетьева. — Не волнуйся, Костенька, я у Эрни все выясню, как только ты меня выпустишь.

— Клятва, — напомнил император.

— Слишком важные события сейчас происходят, чтобы переживать о такой ерунде, Костенька. Под клятвой я не смогу столь эффективно действовать. Кроме того, много клятв отрицательно влияют на продолжительность жизни. Мы всегда были союзниками. Я всегда действовала в твоих интересах.

О действиях в интересах императора она повторяла столь часто, как будто надеялась, что сумеет это внушить собеседнику. Но тот оказался на редкость устойчив к внушениям.

— Неужели? Не помню, чтобы мы обсуждали шелагинское княжество в качестве одного из пунктов ближайшего плана.

— Потому что, Костенька, это был эксперимент. Я не хотела тебя обнадеживать раньше времени. Нам удалось расшифровать часть записей, о которых я рассказывала, и в них был раздел о создании реликвии. Мне стало интересно, смогу ли я заменить реликвию нашей и встроить ее в общую сеть. Точнее, даже не заменить, а слить две реликвии с переподчинением. А ты мою экспериментальную реликвию украл.

Сейчас она наверняка укоризненно покачала головой.

— Не выдумывай! — возмутился император. — Пока что именно ты украла мою реликвию. Что доказано.

— Костенька, мы с тобой все записи просмотрели со мной после выхода из сокровищницы. Куда бы я, по-твоему, ее могла засунуть?

— Под юбку. В самой сокровищнице запись не ведется, на что и был расчет.

— Костенька, да я же все время была у тебя на глазах! — возмутилась Живетьева на несправедливый поклеп. — Не было у меня возможностей задирать юбку так, чтобы ты не заметил. Да и не в таком я возрасте, чтобы задирать юбки перед мужчинами.

— Перед мужчинами — это одно, а перед реликвией — совсем другое, — упрямо бросил император, который для себя все решил.

— Ты меня совсем за дуру держишь, — возмутилась Живетьева. — Мне нужна была моя реликвия, у меня на нее завязан многолетний эксперимент. А ты меня обворовал совершенно беззастенчиво.

— Арина Ивановна, не заговаривай мне зубы. Давай вернемся к твоему внуку. Я просил вчера тебя быть со мной откровенной? Просил. В результате сегодня я еле-еле смог увернуться от прямого обвинения в уничтожении княжеских родов.

— Увернулся же, — недовольно сказала Живетьева. — А с Эрни я сама поговорю. Можешь даже меня сопроводить в мой дом.

— А нет у тебя дома, — с явным удовольствием бросил император.

— Что значит нет?

— То и значит. Я тебя предупреждал, что, если что-то утаишь, ответишь по максимуму? Дом ушел в качестве компенсации Песцову.

— Какой еще компенсации? — визгливо от неожиданности спросила Живетьева.

— За покушение на убийство твоими родственниками. От Эрнеста признание ты слышала, послушай еще одного.

Император включил видео с признанием Николая.

— Боже мой, боже мой, — трагически понизив голос, запричитала Живетьева, — я окружена сплошными идиотами. Этому-то чего не сиделось? Ему все подносили на блюдечке…

— Шелагины от него отказались. Заберешь?

— То есть он убил мать, а ты хочешь, чтобы он убил еще и прабабушку? — насмешливо спросила Живетьева.

— Тебя не так просто убить.

— Он уже пытался. Качественно так подготовился. Нет, Костенька, я не вижу смысла брать его на баланс рода. Жадный, глупый, ленивый. Кроме того, он преступник. Мы не можем позволить себе ставить пятно на репутацию рода, принимая в него преступников. Это видео наверняка показали на Совете, и теперь все знают, что из себя представляет Николай.

— Шелагин затребовал с вас компенсацию за выращивание чужого наследника. Я признал ее правомерной.

— Совсем меня по миру пустить хочешь, да, Костенька? — жалобно всхлипнула Живетьева.

— Сама напросилась. Рассказала бы вчера. Возможно, что-то удалось бы придумать. А так вас уже начали щипать. Песцов, вон, дом затребовал и фабрику.

— Какую фабрику? — всполошилась Живетьева.

— По производству шелка.

— Ах, эту. Ну и шут с ней, она все равно убыточная. А дом я не могу отдать, и не проси.

Информация об убыточности была грустной. Но я вспомнил о планах по производству паучьего шелка и решил, что убыточной фабрика перестанет быть сразу, как я докачаю до нужного рецепта алхимию.

— Я и не прошу, я уже подписал все бумаги по передаче прав и отправил в канцелярию.

— Нет, Костя, нет! — воскликнула она. — Ты не понимаешь!..

— Чего я не понимаю? Объясни.

— На участке источник энергии, которую могут использовать только целители. Нельзя этот дом отдавать в чужие руки. Впрочем…

Я ее не видел, но мог бы поклясться, что она плотоядно улыбнулась.

— Впрочем, — повторила она. — Все это можно использовать для нашей пользы. Только пообещай, что вернешь мне участок. Дом-то все равно мне не нравился, я давно подумывала его перестроить. А тут такой повод наметился.

Мне, кстати, дом тоже не нравился. Но для меня тоже ценность была именно в участке. Даже если бы там был всего лишь сарай, то он для меня был бы предпочтительней самого красивого дома.

— Как я его могу тебе вернуть?

— После смерти всех Шелагиных, — предложила старушка. — Подорвем дом вместе с ними. Запустим слух о проклятии целителей, когда отбирают их собственность. Остальные поостерегутся. В результате все мы в плюсе: ты забираешь еще одно княжество, а я получаю назад участок.

— Как ты это представляешь? У тебя на доме защиты немерено. Плюс Шелагины артефакты не снимают.

— Есть у меня один вариант алхимической бомбы. Похожей меня Коленька пытался приложить, но там концентрация пожиже была, — уклончиво ответила она. — Защиту с дома я сниму, а личные артефакты не выдержат. Одна воронка останется. Я ее потом засыплю и поставлю новый дом.

«Нужно как-то сделать, чтобы взорвалось само. Тогда действуем по опробованному в поселке варианту, — задумчиво предложил Песец. — В том магазине были варианты домов очень и очень интересные…»

«Слух опять же запустим, что наши артефакты перебивают любые целительские проклятия», — с усмешкой добавил я.