— Зря вы это затеяли, — презрительно бросил Живетьев, поднимаясь с пола и брезгливо отряхиваясь. — Хотя, возможно, мы согласимся выкупить у вас эти записи.

На мой взгляд, говорилось это явно для отвлечения внимания, потому что среди личной охраны князя и княжича оказалось слишком много людей, подчиненных даже не покойному Трефилову, а самому Живетьеву: кто — на Поводке, а кто — просто за деньги или услуги. Вот на них он и рассчитывал. Думал, выберется из машин и тут же свяжется со своими подручными, которые перехватят по дороге и Грекова, и Шелагина, а запись попросту сотрут.

Живетьев был уверен, что все пойдет по его плану ровно до того момента, как дверь машины открылась. Он еще успел пренебрежительно бросить: «Прощайте. Надеюсь, больше никого из вас не увидеть», как разглядел наружный пейзаж и попятился. Пришлось его довольно сильно пнуть, чтобы вылетел наружу. Летал он так себе: недалеко и быстро приземлился на четвереньки.

Поскольку интересного зрелища не предполагалось, дверь я закрыл, а машину направил прочь от Живетьева. Я еще невидимость добавил, потому что он за нами бежал и кричал, некрасиво разевая рот. Не то чтобы меня раздражала неэстетичность, но он мог привлечь тварей и к нам, а не только к себе.

Мои спутники молча переваривали услышанное. Подумать было о чем: заговор пустил корни очень и очень глубоко. Выкорчевывать их придется долго и болезненно. А еще однозначно менять текст клятвы: способом, использованным на Трефилове, можно снять кому угодно.

Отъехали мы достаточно далеко, чтобы не видеть Живетьева, но Метку я постоянно отслеживал. На случай, если вдруг этому скользкому типу удастся вывернуться и в этот раз. Не удалось. Метка, и без того полыхавшая страхом, заполыхала настоящим ужасом, после чего замигала и погасла.

— Живетьев умер, — сообщил я. — Смотреть на место будем?

— Туда ему и дорога. Если ты уверен в его смерти, проверка не нужна, — решил Греков, молчавший все это время. — Саш, что делать-то будем? Многовато получается тех, кого придется брать.

— Нам сначала отсюда выбраться нужно, — сказал Шелагин. — Желательно через наш Прокол, потому что из Дальграда возвращаться далековато. За это время может много чего измениться.

— На нашем не слишком большая охрана, — заметил я. — Можно всех вырубить оглушением и связать. Если не всех, так большинство. Магов там не так много. В охране обычные люди.

— Идея интересная. Но вязать-то зачем? — бросил Греков. — Они нам не нужны ни как свидетели, ни как охрана. С учетом покушения на княжича, приговор однозначный — смерть. А на это место нужно ставить своих людей.

Шелагин поморщился.

— И выдать Прокол императору?

— А ты как думал? Доигрались уже с этими секретами. Нас же выбросили на Изнанке, так? И момент, когда это делали, есть на видео у Ильи. Поэтому сообщаем о Проколе, иначе никак.

Убивал охранников Прокола Греков безо всякой жалости. Шелагин в этом участвовал не столь активно, я же ограничился только использованием Оглушения и Сна. Не мог переломить неприятие убийства беззащитных, хотя и признавал правоту Грекова, что не стоит оставлять свидетелей.

От моих умений никто не мог спрятаться. Двух последних, затаившихся в секретной комнате, бандитов нашел я Поиском Жизни. Заодно выяснил, что целительский Сон прекрасно проходит и через стены. Проход искать было некогда, пришлось создавать проем. Комната оказалась местным командным пунктом, в нее были выведены камеры, все записи с которых Греков изъял, и в ней же стоял сейф, который я вскрыл. Кроме денег и артефактов, там находилось множество компромата почти на все Роды княжества. Причем поставлялся он той структурой, которая должна была работать на Шелагиных. Впрочем, сюрпризом это не стало: фамилия, и не одна, прозвучала при допросе Живетьева.

Чтобы окончательно запутать тех, кто будет искать Живетьева, я предложил под его личиной отогнать машину к вокзалу или к аэропорту, где и оставить на парковке. Одной из причин этого было желание отсюда уехать: к Вьюгиным мы поедем завтра, когда разберутся со всеми внутренними врагами, а в этом ангаре я чувствовал себя словно на бойне — как Греков ни старался аккуратно лишать жизни врагов, в воздухе все равно стоял густой запах крови. И трупы валялись как попало: где их достало мое оглушение, там они и лежали.

— А потянешь? — скептически спросил Греков. — Магия иллюзий не самая легкая.

Вместо ответа я изобразил Живетьева в точности таким, как тот выглядел перед тем, как отправиться со мной на Изнанку. Шелагин с Грековым придирчиво изучили, но отличий, если не использовали магию, не нашли.

— Неплохо было бы с живетьевской карты купить билет, — оживился Греков. — Телефон я пока не уничтожил, код я как-то видел.

В результате он оформил билет на самолет, а я решил долететь до Дальграда, где и исчезнуть. Документы после Живетьева остались, магия в аэропорту при проверке пассажиров не применялась, так что проблем возникнуть было не должно. Греков отнесся к такому варианту с энтузиазмом, возражал только Шелагин, утверждая, что это неоправданный риск, но я пообещал позвонить по прибытии, после чего уехал. С Олегом связался по дороге, сообщил, что со мной все в порядке, но немного задерживаюсь. Планировал я возвращаться по Изнанке, но уже совсем по темноте, поэтому лишний раз волновать Олега не хотел. Ничего, в самолете высплюсь и восстановлюсь. Хотя нет, спать нельзя — не дай бог, личина слетит.

На душе от всего случившегося было настолько муторно, что обычную Живетьевскую неприветливую высокомерность мне удалось сыграть весьма естественно и ко мне никто не лез. На моей поездке мы не экономили, взяли самый дорогой билет, и теперь я сидел в зоне, в которой, кроме меня, никого больше не было. Но поспать, даже если бы это мне пришло в голову, не получилось бы: постоянно шлялись стюардессы с тупыми вопросами. Отвечать было чревато — не настолько хорошо я изображал чужой голос — поэтому все вопросы я игнорировал или отвечал высокомерными жестами.

В аэропорту я нагло взял такси и все в том же виде Живетьева поехал к дому его бабушки. Правда, совсем уж наглеть не стал: когда дом стало видно, я имитировал звонок на свой телефон, знаком остановил такси и вышел. Делая вид, что внимательно выслушиваю, что мне говорят, я скорчил зверское лицо и помахал рукой, показывая, что такси отпускаю. Таксист решил, что я собираюсь переговорить с кем-то без свидетелей, поэтому машину шустро развернул и укатил. А я позвонил Шелагину и сообщил, что уже в Дальграде и собираюсь возвращаться. Заодно уточнил, как у них там дела. Шелагин коротко ответил: «Чистим», и это совпало с воплем на заднем плане. Таким душераздирающим, что я порадовался, что оттуда вовремя уехал, иначе наблюдал бы чистку своими глазами, если бы, конечно, меня не отправили домой.

В этот раз собачки даже не подбежали на открытие Прокола, лишь мордами поводили издалека. Долго я их не разглядывал, шагнул на ту сторону, где уже реально была ночь. В машину в этот раз я еле успел забраться и врубить защиту: скопление тварей оказалось великовато для одного бойца, пусть и такого хорошо обученного, как я. Благо что ехать пришлось недалеко, так что совсем скоро я прямо с транспортным контейнером в руках выскочил в коптильню. Закрыв Прокол и убрав контейнер в пространственный карман, опять набрал Шелагина:

— Я дома. У вас как?

— Работаем, — вздохнул он. — Боюсь, на все ночь затянется. Тогда поездку к Вьюгиным придется отложить: с таким хвостами никуда уезжать нельзя.

— Меня беспокоит дед.

— Который из?

Нашел время намекать на родство.

— У меня он один: Вьюгин. И у него проблемы с Живетьевыми.

— Завтра либо в обед, либо вечером поедем. До этого времени хуже ему не станет. А ты сможешь на занятия сходить, секретность больше не нужна. Твой дядя тоже может перестать изображать отшельника. Всю верхушку мы взяли, а мелкие сошки даже если знают о вашем существовании, мстить не попрутся.