«Вот кто оценил бы некромантию, — заметил Песец. — Нет у него твоего странного предубеждения к неживым людям. В сущности, чем живое от неживого отличается? Да ничем».

Под эти философские рассуждения мы бодро передвигались по Шелагинскому особняку, причем если с Грекова опять поставленную невидимость я снял вскоре после выхода из кабинета, то сам шел все также незаметно для других.

— Саша, ты опять уходишь? — вывернувший из-за угла Николай выглядел несчастным и потерянным, но его метка сияла ненавистью и злорадством. Похоже, Греков был прав: смерть матери сына не опечалила. — Я не знаю, как дальше жить. Мама умерла и теперь… Теперь я никому не нужен.

Голос у него артистически задрожал, и Шелагин купился.

— Коля, у тебя остались мы с папой. Мы тебя никогда не бросим.

Это он зря обещает: князь точно проверит родство и вряд ли согласится держать рядом чужого сына.

— Все так говорят, а потом уходят. Дай клятву, что ты меня всегда будешь поддерживать.

Греков предупредительно раскашлялся, но Шелагин не обратил на это внимание и явно собирался если не поклясться, то пообещать. Этого я допустить не мог. Оглушение на Коле сработало идеально — я лишь в последний момент успел его подхватить у самого пола.

— Зачем? — возмутился Шелагин, который прекрасно понял, что Коля потерял сознание не от сильных душевных страданий.

Находился я под ворохом заклинаний, которые снимать не собирался, так как ждал звонка от Олега и не хотел, чтобы разговор кто-то слышал. Ответил за меня Греков, но озвучил только одну причину, потому что о второй — моем желании вмазать Коле — если и догадывался, то не наверняка.

— Затем, что ты чуть было не пообещал ему то, чего обещать было ни в коем случае нельзя. Он либо что-то подозревает, либо просто решил подстраховаться. И вообще, Саш, ты не забыл, что он твоего сына хотел убить? Вряд ли князь ему это спустит. Ничего, Живетьевы — род богатый, а официально у Эрнеста Арсеньевича детей нет.

— Так это официально, — проворчал княжич и громко позвал прислугу.

Прибежавшим лакеям было дано указание отнести Колю в личную комнату и вызвать целителя. Мол, сознание парень потерял от душевных терзаний.

Шелагин говорил что-то еще, но я не слушал, потому что Олег наконец позвонил.

— Там ерунда какая-то творится. Все отвечают, что все уже в порядке. Были мелкие проблемы, но решены. Причем и мне, и Вовке, но как-то так отвечают, как будто сами сомневаются. Ты почему вообще спросил?

— Подозреваю, что Живетьев в Горинск не просто так ездил. Но я сейчас туда. А уж с Шелагиным или отдельно — как получится.

— Суку Алку нужно оттуда выставить, — кровожадно предложил Олег. — Если выяснится, что она поставила Пиявку на отца, то тебе лучше туда ехать с Шелагиным. Чтобы она прямиком в тюрьму переселилась и не могла больше гадить.

— Попробую, но не обещаю. У нас сейчас в приоритете получение признательных показаний с Живетьева. А они могут быть такими, что придется быстро разворачиваться, чтобы успеть всех взять под стражу.

Когда мы уже прилично отъехали от Верейска, Шелагину позвонил Коля, обиженный на то, что тот его бросил на посторонних целителей. Поскольку вел машину княжич, то телефон он включил на громкую связь, чтобы не отвлекаться от дороги, и мы с Грековым поневоле стали слушателями.

— Ты обещал обо мне позаботиться! — с истеричными нотками в голосе выкрикивал младший княжич. — А сам уехал!

— Коля, я не всегда могу заниматься тем, чем хочу, — неожиданно мягко ответил Шелагин.

— Но мама умерла, а тебе вообще наплевать на меня. Дела, дела… Неужели для тебя какие-то паршивые дела важней родного брата?

На этом младший княжич отрубился, наверняка рассчитывая, что старший развернется и бросится вытирать ему сопли. Тот и правда начал притормаживать, на что Греков сразу обратил внимание:

— Саш, не спи. У нас дело.

— С Колей правда нехорошо получилось.

— Нехорошо получилось с княжеским целителем, — бросил Греков. — И я только сейчас понял, как мне повезло, что я к нему ни разу не обращался за помощью. Хотя он предлагал, да.

— Ты сейчас о чем?

— О том, что он занимался с тобой чем угодно, но не твоим здоровьем. Николай — тебе ни с какого бока не родственник. Приказ на устранение Ильи отдал он. А Илья — твой единственный сын, между прочим.

— Трефилов мог соврать.

— Не мог. Это я тебе как тестировщик зелья определенно говорю. Не врал он. А Коля с тебя еще клятву пытался получить, и ты ее почти дал. Илья, среди твоих умений нет возможности видеть ментальные закладки?

— К сожалению, нет, — ответил я. — Я ментальной магией не владею совсем.

Это, конечно, было не совсем правдой, потому что определенные навыки, связанные с менталом, встречались в ряде изучаемых мной модулей. Те же сон и контроль пациента как раз имели ярко выраженную ментальную составляющую, хотя считались целительскими заклинаниями.

— А что видишь, кроме клятв?

— Блоки, типы маскирующих заклинаний, степень родства

— Маловато… — разочарованно сказал Греков. — Нам бы что посильней сейчас. Что еще есть?

— У нашего Рода Песцовых много секретов, — с насмешкой ответил я, — о которых мы посторонним не рассказываем.

— Так ты не посторонний. Ты практически Шелагин.

— Практически я Песцов. Мне только проблем и обязательств Шелагиных для полного счастья не хватало.

— В комплекте с ними еще идет не хилый такой кусок власти, — напомнил Греков. — А сложить возможности Шелагиных и твои умения — и уже можно отбиваться от Живетьевых.

— Их император поддерживает.

— Тем более. Ты от родства не открещивайся. Я, можно сказать, только на этом основании не обратил внимание на то, что Николай был вырублен тем же умением, что и мои люди у квартиры Федора Шишкина, где ты побывал.

— Удивляюсь, Алексей Дмитриевич, как в ваше подразделение попадают люди, склонные к обморокам. Мы же решили, что у Николая Шелагина был обморок, не так ли?

— Мы решить можем и так и эдак, в зависимости от интересов княжества, да, Саш?

Шелагин в наш разговор не вмешивался. Сидел он спиной ко мне, поэтому я не мог определить, как он относится к словам Грекова.

— Интересы княжества никак не повлияют на моего сына. Я ему и без того столько задолжал, что не имею права что-то требовать с него. И то, что он нам сейчас не отказывается помочь, — с его стороны одолжение, а не обязанность.

— Я и себя спасаю, — напомнил я. — Потому что Живетьевы приговорили всех Шелагиных, а меня считают одним из них. Правда, у меня есть варианты, как уйти из их зоны влияния, но мне они не нравятся, потому что не дают стопроцентной гарантии, вот и приходится крутиться.

— Илья, если ты с нами поделишься своими знаниями, мы сможем защитить тебя куда эффективнее, — заявил Греков. — Мы догадываемся об источнике твоих знаний, и он нам нужен.

— Если вопрос так стоит, то мы с вами расстаемся здесь и сейчас, — отрезал я. — Александр Павлович, остановите машину.

Шелагин покрутил головой и сказал:

— Илья, не торопись. Клянусь, что ни одна из тайн Ильи Песцова не будет раскрыта без его разрешения и что я не буду претендовать на его тайны. Алексей сейчас даст точно такую же, на этом будем считать инцидент исчерпанным.

В ауре Шелагина появился отпечаток клятвы, а Греков недовольно посопел и неохотно сказал:

— И я клянусь, что ни одна из тайн Ильи Песцова не будет мной выдана без его разрешения и что я не буду претендовать на его тайны. Развлекайся, парень, как хочешь.

Это было щедро и оказалось очень вовремя. Я проверил Метку Живетьева и напрягся, потому что он внезапно резко отклонился от курса в Верейск и двигался определенно в другое место.

— Живетьев свернул к Проколу.

— Откуда ты знаешь? — подозрительно спросил Греков, повернувшись ко мне. Меня он видеть не мог — я все также находился в невидимости — поэтому просто водил глазами по заднему сиденью, пытаясь вычислить мое местоположение.