— Потому что на мне стояло маскирующее плетение, — пояснил я. — Не так давно глава Живетьевых сказала Шелагиным, что я — сын княжича. Кстати, Федорова это знала.

— Федорова?

— Мать того, кто считался моим отцом. И да, мы с его сыном — не родственники.

— Помоги-ка мне одеться, — проворчал дед, спуская ноги на пол.

Я бросил вопросительный взгляд на целителя, тот кивнул, что можно, хотя мне самому не нравилось то буйство энергий, что я наблюдал внутри пациента.

— Точно можно? — спросил я вслух.

— Василий Дмитриевич возбужден, но ему хуже станет, если не удастся это возбуждение выплеснуть. От себя могу добавить к сказанному, что в ауре наблюдаются следы слабого ментального влияния. Но старые.

— Потому что я артефакт ношу против ментала, — буркнул дед. — Вот новых и нет.

Он встал с кровати, силы у него прибывали прямо на глазах. Так что даже помогать одеваться не пришлось: из немощного старца дед почти мгновенно преобразился в бодрого мужчину в возрасте. Энергия, которая раньше уходила к Владику, теперь словно распирала его изнутри, заставляя активно действовать. Помнится, когда с меня блок сняли, я от болевого шока на ногах не удержался. Правда, у меня слишком долго блок стоял, а после снятия энергосистема не сразу приспособилась.

В гостиную мы вошли торжественной процессией во главе с дедом. Первым делом он нашел тетю Аллу и так на нее посмотрел, что она попятилась и сбежала бы, не ухвати Греков ее за руку.

— Ну что? — спросил он Лебедева.

— Полный комплект. И блок был, и следы ментального внушения.

Лебедев уселся в свободное кресло и торопливо принялся набрасывать заключение, не обращая внимания на наши разборки.

— Это не я, — залепетала тетя Алла. — Я не умею ставить блоки. Могу поклясться.

— Маскирующие заклятия тоже не умеете? — спросил я.

— Какие еще маскирующие? — срывающимся голосом спросила она

— Которые скрывали мое родство с Шелагиными.

— Это, кстати, легко проверить, — намекнул Лебедев.

— Соня меня сама об этом просила, — заюлила тетя Алла.

— Не ври! — рявкнул дед.

— Она не хотела, чтобы Илья считался бастардом, — продолжала упорствовать тетя Алла. — Поэтому не хотела, чтобы его признали Шелагины. Лучше быть законнорожденным Вьюгиным, чем непонятно кем. Это она сама говорила. Да, после отъезда целителя она переживала. Но просила меня об этом сама. И это ненаказуемо.

Тетя Алла успокоилась и смотрела на нас чуть свысока. И у нее были для того основания: столько лет всех водила за нос. Даже сейчас в глазах деда появилось сомнение: вдруг она права, а он ошибается.

— А блок либидо на меня и своих братьев тоже моя мать просила поставить? — разозлился я.

— Что ты говоришь? Тебе ли не знать, что это результат безответственности твоего дяди Олега, — возмутилась она. — Я пыталась что-то сделать, но я не всесильна.

Оправдывалась она сейчас перед дедом, который прошел к креслу в центре гостиной и тяжело в него бухнулся.

— Почему-то посещение бара, в котором слетают блоки, моментально устранило эту проблему.

— Я не понимаю, в чем меня обвиняют. Вы твердите о каких-то блоках, но на моих родственниках ни одного в настоящее время нет, — бросила тетя Алла, выпрямившись так, как будто в нее засунули жердь, не позволявшую сдвинуться хотя бы на миллиметр. — По поводу найденного блока на Василии Дмитриевиче я могу поклясться, что не имею отношения к его возникновению.

— Ой ли, тетя Алла, — усмехнулся я. — Наказание за лживую клятву прилетит тут же, потому что вы просили Живетьева об этой услуге. И покойную княгиню просили помочь. Так что вы были заказчиком. Вы старательно уничтожаете род Вьюгиных.

— Не выдумывай, — зло сказала она. — Мой сын — будущий глава рода, я не заинтересована в таких проблемах.

— Какая же ты лживая тварь, — бросил дед.

— Как бесплатные процедуры от меня получать — так «Аллочка хорошая», а когда я решила побороться за права своего сына, так сразу тварь? Не реши Володя развестись, ничего бы этого не было, — гордо заявила тетя Алла.

— Неужели? — усмехнулся я. — Разве Живетьева не дала вам задание передать родовое имущество им?

Тетя Алла взялась за горло и потерла его, как будто ее душила данная Живетьевым клятва.

— Мало ли какие задания мне давали, — не стала она упираться, но и не подтвердила ничего напрямую. — Но я бы вывернулась, поверь. Могу поклясться, что я планировала поставить во главе рода своего сына, а не передавать род в чужие загребущие руки.

Как будто ее загребущие руки были чем-то лучше.

Тем временем Лебедев заключение закончил, размашисто расписался и заверил магической печатью, которая вспыхнула разноцветными огоньками. Бумага перекочевала к Грекову, тот ее прочитал и бросил:

— Собирайтесь, Алла Дмитриевна, едете с нами.

— А Владик? — жалобно спросила она.

— Владик — взрослый мальчик, — напомнил я. — Может о себе позаботиться. Главное ему денег лишних не давать, потому что у него появляются идеи нанять убийц для меня и собственного деда.

Тетя Алла, вытаращив на меня глаза, смотрела так, как будто видела впервые. Слишком непохож был я на того покладистого мальчика, которого она из меня старательно лепила. Лепила, лепила, но что-то вдруг пошло не так…

Владик к нам все-таки вышел. Возможно, конечно, что не к нам, а к угощениям, которые приказал подать дед, пока тетя Алла собиралась — ей дали возможность взять с собой самое необходимое, хотя блокираторы Греков на нее нацепил сразу. Ему, видно, хватило истории с Живетьевым, когда целительская магия оказалась не такой уж безобидной.

— Добрый день! — чинно поздоровался кузен. Выглядел он сильно похудевшим, даже щеки обвисли, из-за чего напоминал он сейчас безобидного мопса. Только очень противного. — Я только что узнал, что случилось. Я даже не подозревал, на что пошла моя мать ради меня.

— Одобряешь? — прищурился Греков.

— Что вы, как можно? — притворился испуганным Владик. — Это же нарушение закона. Меня всегда учили ему следовать, и я даже подумать не мог, что моя мама — не такая законопослушная, какой представлялась.

Как раз вкатили столик с чаем и закусками, и кузен засуетился, угодливо улыбаясь всем сразу.

— Давайте я разолью, — с готовностью предложил он и махнул рукой горничной, чтобы та уходила.

Уговаривать ее не пришлось: девушку присутствие в гостиной Шелагина и Грекова пугало до трясущихся рук, так что она выскочила, не дожидаясь подтверждения от главы рода. А Владик взял на себя ее обязанности. Первым делом он приоткрыл заварник и в уверенности, что делает это незаметно, высыпал туда порошок, часть из которого прилипла к его потной руке. Такой чай я пить бы не стал, даже если бы он был безвредным: капли пота моего кузена — не та добавка, которую хотел видеть в своем напитке здравомыслящий человек.

Заметил это действие не только я.

— Погоди-ка, — сказал Греков. — Что это ты сыпанул в чайник?

— Я ничего не сыпал, — воззрился на него честными глазами Владик. — Я проверил, как там все заварилось.

— Твое «ничего не сыпал» у тебя к рукам прилипло, — бросил Греков. — Сейчас ты у меня весь чайник выдуешь для проверки.

Владик испуганно попятился к выходу. Руки он заботливо вытирал о штаны, отчего на них появились белесые разводы.

— Я как лучше хотел… — плаксиво забормотал он. — А вы меня опять в чем-то обвиняете. Это все Илья. Он всех против меня подговаривает.

— Неужели? Ты еще скажи, что заставил тебя высыпать в чай яд, — возмутился я.

— Какой яд? — округлил он глаза. — Если ты с такой уверенностью говоришь, что там яд, то не ты ли его подсыпал?

Он ухватился за ручку двери, но та застыла, намертво заклиненная заклинанием Грекова. Вадик сообразил, что слинять не выйдет, глаза его забегали по комнате в поисках второго выхода. Дверь тут, конечно, была не единственной, но кто сказал, что ему позволят удрать?