С Дашей мы так и не поговорили больше. Она ушла раньше, чем закрылся первый день соревнований. Я ей написал, что тайна не только моя и что она опасная. Но подруга ничего не ответила, хотя и просмотрела сообщение.

С расстройства я после последнего поединка сбегал до квартиры Федоровой, благо та жила совсем рядом, и поставил там Маяк: все равно в плане был обыск, ну так теперь точно знаю, где она живет. Немного напрягало, что Федорова почти не покидала квартиру, а перемещения были столь короткие, что создавалось впечатление: выходит исключительно в магазин за продуктами, и то лишь тогда, когда внук не приносит. Как часто он навещал бабушку, я не мог знать, хотя его сегодня не было ни на соревнованиях, ни у нее. При возможности я поставил бы Метку и на него: Федоров точно не откажется сделать мне гадость, пусть и не такую масштабную, на которую способен Живетьев. Но главное, я смог бы точно определить, когда Федоровы будут рядом и подслушать разговор. Пока что при подключении к Федоровой до меня доносились лишь отголоски многочисленных сериалов. Даже на разговор с подругой или соседкой я ни разу не попал.

Когда я вернулся, меня отловил дядя Володя и начал настаивать на том, чтобы я снялся с соревнований, хотя даже Елизавета Николаевна ему сказала, что меры безопасности усилили, а значит, после первого неудачного покушения второго на соревнованиях точно не будет. Она попыталась на нас с Олегом надавить, чтобы мы рассказали о причине, но тут уж мы отговорились родовой тайной. Песцовых, разумеется. Потому что часть секретов Вьюгиных она уже знала и на них ссылаться было бессмысленно.

Чтобы не отвечать на вопросы, я сделал вид, что внимательно отслеживаю по мониторам последние бои, а параллельно в качестве тренировки проверял все точки Жизни. Внезапно точка тети Аллы начала перемещаться, а потом застыла в месте, до которого я мог дотянуться заклинанием. Я настроил прослушку, и не зря: сразу попал на встречу с княгиней.

— Говори быстро, зачем звала, — выпалила Шелагина. — У меня мало времени. Я должна вернуться до старика.

Старик — это князь? Могла бы побольше уважения проявлять по отношению к нему хотя бы при посторонних. А тетя Алла точно была посторонней, хотя для меня и оставалось загадкой, какие отношения их связывали. Кроме общих предметов для ненависти, разумеется.

— Мне нужно, чтобы ты уговорила Эрнеста.

— Нет, — торопливо ответила княгиня неприятно-квакающим голосом. — Я не имею на него никакого влияния, я не буду просить.

— Рита, ты мне должна, — с нажимом сказала тетя Алла. — Не забывай.

— Я тебе все долги давно отдала, — высокомерно ответила княгиня. — И даже больше. Мальчишку и пальцем не трогаю по твоей просьбе.

А это она сейчас обо мне. Привирает, потому что на прошлых соревнованиях она из кожи лезла, чтобы мне нагадить. Но убить не пыталась, это правда.

— Просьбу отменяю.

— В смысле? — глупо переспросила княгиня.

— В смысле, хочешь на нем оттянуться — пожалуйста. Хоть до смерти. Я понимаю, что он сейчас больше опасен для тебя, чем нужен мне. После вскрытия родства с князем…

Тетя Алла практически шипела. Возможно, так она пыталась говорить тише, но получалось общение жабы с гадюкой.

— Старик его не признал, — неуверенно квакнула княгиня.

— Не признал сейчас, потому что думает, как это сделать с наименьшими потерями для собственной репутации. Как придумает — твоего сына подвинут в очереди. Навсегда.

Княгиня молчала, поэтому тетя Алла решила додавить:

— Если ты уговоришь Живетьева мне помочь, я забуду о твоем существовании. Больше никогда ни с чем не обращусь. Буду считать твой долг закрытым.

— Мягко стелешь, дорогая…

— Могу поклясться. Если ты уговоришь Живетьева выполнить мою просьбу, все твои долги по отношению ко мне будут закрыты навсегда. Более того, я выполню одну твою просьбу. Любую, но не такую, выполнение которой приведет к проблемам для моего Рода.

Тетя Алла все же оставила себе лазейку на случай, если Живетьев откажет и любовнице. Кстати, знала ли она о том, что княгиня и княжеский целитель — любовники, или рассчитывала на княжеский приказ? Уровень тети Аллы, как целителя, я не знал, поэтому не мог бы сказать с уверенностью, умеет ли она определять родство. Если умеет — то точно в курсе.

— А, была не была! — бодро выдохнула княгиня. — Согласна. Но вне зависимости от результата ты меня больше никогда не просишь не трогать ублюдка Соньки. На таких условиях согласна поговорить с Эрнестом. Но учти, что приказать я ему не смогу, если он вдруг откажет.

— Как он может отказать тому, кто ему дает… деньги, — с едва заметной издевкой сказала тетя Алла. Все-таки знает. — До сына Софьи мне дела нет.

— А что так? Бывший Вьюгин, — ехидно бросила княгиня.

— Ненавижу всех Вьюгиных, и бывших в том числе, — зло выдохнула тетя Алла.

— Всех?

— Кроме сына, разумеется. И то… Он от Вьюгиных взял все самое гадкое. Неблагодарность в том числе.

Ну да, разумеется. Выращивала сыночка во вседозволенности тетя Алла, покрывая все его проступки, а виноваты все остальные. И сейчас наверняка он выдает гадости матери даже по телефону и призывает как можно скорее убить меня и деда. Почему-то я был в этом уверен.

— Ладно, поговорили — и будет, — решительно сказала княгиня, которую возможность отделаться от тети Аллы с концами привела в хорошее настроение. — Эрнесту я просьбу передам, на этом все.

Прощаться они не стали, просто разбежались, потому что точка тети Аллы начала перемещаться в направлении съемной квартиры. Горела моя пока еще родственница целым коктейлем эмоций, главными из которых была надежда и ненависть. Ненависть, как я понимаю, ко всем родственникам Владика по отцовской линии, а надежда — на то, что Живетьев все же снизойдет и поможет. И если меня она согласна отправить в расход, то Пиявку будут ставить на деда: остальные имели слишком мало Кругов, чтобы существенно поднять чужую силу. Но тут уж тетя Алла обломается: как бы я ни относился к деду, использовать его в качестве донора халявной энергии для Владика не позволю.

Наконец последний поединок закончился, предварительные результаты подвели, заключительную речь дня сказали, и мы с чистой совестью могли отправляться домой. Федя-то вообще смылся как раз перед заключительной речью. Я тоже не терплю весь этот официоз, но, как участник, не мог позволить себе последовать примеру друга. С Феди мысли опять соскользнули на Дашку, и настроение, несмотря на хорошие результаты этого дня, стремительно поползло вниз, так что в машину я сел, спокойный только с виду, но не внутри.

«Девушки любят, когда за ними ухаживают», — заметил Песец, нагло врываясь в мои размышления, которые были для него «слишком громкими», потому что насыщались эмоциями.

«Это ты про Агеева?»

«Парень из хорошей семьи, с гитарой наперевес, — вкрадчиво продолжил Песец. — Серенады девушке поет».

«Предлагаешь тоже начать петь серенады?»

«Предлагаю перестать на этом клиниться, иначе вас обоих положат: и тебя, и Дашу. Но начинать готовиться, тогда споешь… Когда Живетьевых придавишь. Только надо модули по вокалу — и все наладится».

«С вокалом я пас».

«Их даже покупать не надо, они в составе контейнера с гитарой», — в уверенности, что сообщает мне радостное известие, сказал Песец.

Но порадовать меня у него не получилось. Я прикинул, сколько он еще мне всего навяжет, если не дать отпор, и спросил:

«А не перебор ли это?»

«Какой перебор?» — возмутился он.

«С гитарой перебор».

«Где ты его видишь? Ты когда в последний раз отдыхал?»

«Не до отдыха мне».

«Не до отдыха ему, видите ли, — недовольно фыркнул Песец. — Перегоришь — и все. Нужно уметь расслабляться. Гитара для этого идеально подходит. Сидишь, струны перебираешь, даря радость себе и окружающим. Временами отпиваешь из запотевшего бокала с сидром. Ты не забыл еще, что наш сидр доходит до нужной кондиции? Девушки и проблемы с ними — преходящи, а сидр вечен. И пить его — целая наука. К нему нужна правильная закуска. Зырянов всему предпочитал сыр и был уверен, что сидр без правильного сыра — это ополовиненное удовольствие».