– Это ложь. – Спокойно сказала Яна, и – я еще не осознал это – ее самообладание уже подействовало на меня.

– Какое право вы имеете врываться сюда и кричать на нас, оскорблять? – Голосила меж тем медсестра. – Вы находитесь не на базаре, а в лечебном учреждении. Здесь так нельзя, здесь люди, пациенты, тяжело больные…

– Эта твоя Яна сделала меня бесплодной! – Продолжала кричать Лида, обращаясь ко мне.

– Но Лида… Зачем ей это было делать? – Воскликнул я, совершенно не веря ее словам.

– Как зачем? Как зачем? Да ведь в этом и смысл! Она работает на американскую лабораторию, ставит опыты над нашими женщинами.

– Да с чего ты это взяла?

– А есть другое объяснение? Зачем еще они насильственно вкололи мне этот препарат?

– То есть, другими словами, ты только строишь предположение, что она работает на американскую…

– Да иди ты к черту со своими витиеватыми фразами!

– Это все неправда. – Вмешалась Яна. – Не было никакого укола. Потому что я увидела Лиду впервые в жизни лишь в «Атриуме». Мы здесь никого не колем. У нас и прав таких нет, и препаратов нет. Мазки берем, прижигаем эрозию. Все. Даже анализ крови берут в другом кабинете. Вот посмотрите.

Яна встала наконец из-за стола и стала открывать шкафы, всем своим видом показывая, как открыта она к расспросам и всевозможным допросам.

Я даже не вглядывался в содержимое шкафов: перед глазами все плыло.

– Я полицию вызову, вы не имеете права врываться в кабинет. – Угрожала меж тем медсестра.

– Оставьте это про полицию! – Воскликнул я раздраженно.

– Лида, вы что-то путаете, вы у меня не были на приеме никогда. Если вы найдете свою карточку, то увидите… – С удивительным хладнокровием продолжала Яна.

– Моя карточка… потерялась сразу после вашего приема! – Все смешалось в голосе Лиды: ненависть, злость, отчаяние, боль, стыд за свою беду… Я… на мгновение дрогнул. – Это страшный человек, Саш, держись от нее подальше.

– Ну знаете, это уже слишком! – По-прежнему необыкновенно холодно, но с вызовом сказала Яна. – Оболгали меня, я стерпела, но настраивать против меня моего молодого человека…

– Тварь! Мерзавка! Змея подлючая!

– Лида!

– Лидочка!

– Чтоб ты в Аду горела, тварь!

Сергей, все это время молчавший, видимо понял, что с Лидой вот-вот случится припадок, потому он с силой потянул ее прочь из кабинета.

– Не надо, Лида, не распаляйся!

Он бросил на меня виноватый взгляд, но не успел попрощаться, все существо его было занято женой и ее душевным состоянием.

Потрясенный до глубины, я обвел глазами Яну и ее медсестру, а затем не сел – упал в кресло пациента. Что же было делать? Чью сторону избрать? Я любил их обоих, но Лида была родней, а Яна – будущей женой, возможно, матерью моих детей, так кого из них оттолкнуть от себя? Как не поссориться с обеими? Можно ли было вообще серьезно рассматривать обвинения Лиды, казавшиеся столь немыслимыми, невообразимыми, неосуществимыми? Своими последними нападками и оскорблениями Лида, должно быть, хотела уверить всех в своей ненависти, в силе своего чувства, а следовательно, и доводов, но против своей воли она произвела на меня впечатление обратное. И, напротив, спокойствие Яны внушало мне намного больше доверия, чем нападки Лиды. Если бы ей было что скрывать, я бы почувствовал это! Так рассуждал я в тот вечер.

– Что на нее нашло? – Спросила Яна.

– Сумасшедшая! – Вмешалась медсестра, но мы не слушали ее. Она все говорила невпопад, только раздражая нас. – Мы никогда здесь никому не ставили уколов, даже анализы… Наоборот, все делаем, чтобы помочь женщинам забеременеть. Столькие нам обязаны, благодарят от души, подарки дарят.

– Слушай, Саша, ты ведь не веришь этой дикой истории… Я не представляю, какой врач мог сотворить это с ней… С кем она меня спутала…

Слова Яны приятно удивили меня: я ждал от нее хамства, грубости, криков, чего годно, но только не спокойствия и рассудительности, с какими она теперь говорила. Она не только не оскорбилась из-за нападок Лиды, но и поднялась выше склок и сцен, она… пыталась даже жалеть и защищать Лиду! Ее самообладание делало ей честь. Сколько душевных черт, сколько нравов Яна могла умещать в себе?

– Не думаю, что вообще… был врач. – Ответил я. – Какие агенты, какие американские лаборатории? Ян, ты серьезно?

– Нет, ну не могла же она настолько все выдумать…

А ведь Яна нарочно заступалась за Лиду, и, к стыду своему теперь, много времени спустя, я должен признаться, что всецело поддался ее уловке.

– Яна! Да ты ведь здравомыслящий человек… Она… больна. Ох, как это страшно осознавать. Она свихнулась на почве беременности… Бедная Лида!

На удивление тихо и умиротворенно закончился этот бурный вечер: я дождался Яны, и мы вместе поехали домой. Пошел снегопад, автомобили стали быстро увязать в белой густой жиже, замедляясь и замедляясь. Косые белые лучи, как пули, только без свиста, проносились со всех сторон и одновременно врезались в лобовое стекло. Плотный дым окутал небо, казалось, ему не было ни конца, ни края, снег падал и падал, но края не было и этой истории, и ей суждено было иметь продолжение, только я этого еще не знал. Ах, как многого я еще не знал!

2022 год

Две тысячи двадцать второй год оглушил нас всех. Горечь, обида, жгучее чувство стыда и позора; и я, и Яна решительно осуждали действия правительства, и оба только и мечтали о том, чтобы навсегда покинуть Родину, землю, что наполнила наши жизни столь неиссякаемым разочарованием. Оно и раньше переливалось через край чаши моего терпения, но отныне оно не переливалось, нет – оно хлынуло и заполонило собой все, все мои мысли, тревоги, стремления. Я не мог надолго погружаться ни в работу, ни в разговор, ни в увлечения, ни в кино или какой-либо другой отдых. Рука так или иначе тянулась к телефону, и я смотрел и читал новости либеральных каналов. Все из них взывало: «Беги! Оставь навсегда землю, породившую столько низких, тупых существ!»

Яна, воспылавшая еще большей ненавистью ко всему русскому, уже в марте предложила мне поехать на Кипр.

– Я присмотрела там через знакомых жилье по очень красивой цене. С этой страной все равно все кончено, как мне все это осточертело, и «ватники», и режим, и власть уголовников… Нужно иметь пристанище где-то в цивилизованном мире.

– Отличная мысль!

Наконец-то! Свершилось! Как я был счастлив, как окрыляла меня решимость Яны выбраться навсегда из страны, ничего мне не давшей, кроме разочарования и страданий! Наконец-то моя суженая готова к большим изменениям в жизни, и я мог увезти ее из отсталой, немытой России! Холостяцкая жизнь подходила к разумному своему концу, и мне суждено было создать семью – меня уже нисколько не пугала ни грядущая потеря свободы, ни дополнительные обязательства, налагаемые на меня, я так долго ждал их, что совершенно устал бояться, опасаться, сравнивать, размышлять, убеждать себя. Душе просто хотелось совершить некий поступок и навсегда закрыть вопрос создания семьи и поиска второй половинки. Я хотел угомониться.

Кипр встретил нас приветливо. Самолет садился со стороны темно-синего, подернутого бесконечными белыми грядами волн, морем; полуденный солнечный свет так затейливо падал на асфальт аэродрома, наполняя сердце такой беспричинной радостью, что хотелось улыбаться, танцевать, смеяться. Даже теплый ветер, и тот ластился, нежно трепал волосы, щекотал кожу. Все, казалось, так и дышало свободой. Кипр был землей обетованной по сравнению со всем, что я знал прежде. Православное государство, в котором жили европейцы, киприоты, в прошлом греки с их легендарной культурой, так удачно расположилось посреди морей Средиземного бассейна.

И хотя днем здесь было по-летнему тепло в марте, по вечерам мы кутались в кофты или куртки, а купаться пока не решались: слишком холодной была вода в море и бассейнах. А все-таки улыбчивый климат, полный бесконечного солнца, все переворачивал в душе, заставляя забыть все прошлые невзгоды жизни. Да, здесь мы были оторваны от Родины, от ее грехов, ее несмываемого позора, от своей собственной причастности к ее, как я думал тогда, преступлениям.