Карина брела по улице, разглядывая дома и прохожих. Навстречу ей шел англичанин, лысый, с редкими длинными седыми волосами, прикрывающими кожу головы. Лицо его, обгорелое, было все покрыто пигментными пятнами, как и руки, и дряблые ноги, выглядывавшие из не по возрасту коротких шортов. За руку он держал африканскую девочку, черную как сама ночь, с потухшим взглядом и как будто натянутым, напуганным лицом. Мороз пошел по коже Карины, когда англичанин повернулся к девочке и одарил ее самой мерзкой из улыбок, какую она только видела в жизни. Так не улыбаются невинным детям! Так не улыбаются даже женам!

Рука невольно потянулась к горловине ее шелковой кофты, чтобы раскрыть одну пуговицу, Карина почувствовала, что дышать стало труднее. Неужели опять с ней случится один из ее приступов? А ведь она так подготовилась к жаре, надела белые вещи с длинным рукавом и длинным подолом, шляпу с огромными бортами, закрывавшими все лицо… Пот ручьем стекал по носу, прыскал с бровей на щеки. Вот странная пара прошла мимо, лишь девочка оглянулась и долго провожала Карину тоскливым взглядом, но та не знала об этом: Карине становилось хуже.

Она замешкалась у одного из домов с высокими окнами в пол, достала салфетку и стала обтирать лицо, пить воду. Затем она прислонилась лицом к высокой живой изгороди, заслонявшей сад, чтобы вдохнуть прохладу зелени, как вдруг что-то настолько чудовищное привлекло ее внимание в саду, который был виден теперь сквозь листья куста весь, как на ладони, что Карина чуть не захлебнулась. Она кашляла и кашляла, но лишь только пришла в себя, как побежала скорее к дому Джона. Она должна была узнать правду, какой бы ужасной та ни была!

По нужному адресу глазам ее предстал ничем не выделявшийся среди других белый дом в два этажа с бассейном и небольшим цветущим садом. Отворив калитку, Карина осторожно подошла ко входной двери, затем бесшумно отворила дверь и проникла внутрь, чтобы уже в гостиной застать Джона за развращением двух малолетних детей, один из которых, мальчик, сидел на полу и ревел, пока его сестра была во власти английского чудовища.

– Что здесь происходит?! Оставь этих детей в покое! – Воскликнула Карина, и все взгляды тут же устремились на нее. Джон ослаб, забыв про все и тут же захлопал удивленно глазами, девочка, высвободившись, убежала наверх, следом за ней и ее брат. – Ты… ты… больной извращенец! Как ты мог? Это ведь твои дети, как ты можешь приставать к собственным…

Наконец Джон оправился от удивления, он уже не выглядел сгорбленным стариком, наоборот, он расправил плечи и развалился на диване, закинув нога на ногу. Он весело и хитро улыбался жене. Самое обстоятельство, что ему было ничуть ни стыдно, ни даже страшно, что Карина узнала его жуткую тайну, ошеломило ее: какая сила, какой козырь в рукаве придавали этому больному недочеловеку столько смелости и уверенности в собственной безнаказанности?

– С чего ты взяла, что это мои отпрыски?

– Что… Тогда чьи это дети?

– Так… местные…

– Вы что здесь все, с ума посходили? Я всю дорогу видела таких же стариков, как ты, с этими детьми… Вы что, сюда для этого приезжаете?

– А для чего еще? Местным жителям нужно как-то выживать, ресурсы из страны выкачивает Англия почти задаром. Шахтеры трудятся за копейки и погибают от тяжелых условий труда довольно быстро, их жены и вдовы вынуждены выживать, как могут, чтобы содержать большие выводки детей.

– Ах, так вы, оказывается, еще и их благодетели?! – Со страшным надрывом в голосе воскликнула Карина. – Таким образом вы оправдываете себя?

Ужасное открытие лишь усугубило ее состояние: она едва стояла на ногах и, как бы ни было ей это неприятно, Карина вынуждена была сесть в одно из кресел, чтобы не упасть.

– Послушай, это мой образ жизни. Я долго скрывал это от тебя. Но вот ты сама захотела шпионить за мной. Сама же и виновата в том, что узнала. Меня не переделать.

Карина сняла шляпу и что есть сил махала ею перед собой, как веером.

– Зачем… Зачем ты женился… на мне… извращенец… Знай… я… правду… никогда бы… не вышла… замуж…

Казалось, этого вопроса Джон ждал больше всего, потому что наконец ему предоставилась возможность рассмеяться. О, что это был за смех! Казалось, сам дьявол вселился в него и хохотал вместо Читера.

– Как зачем? А твои дети? Они такие светленькие, такие хорошень…

Он не смог договорить: его слова прервал истошный вопль Карины, с которым она поднялась с кресла и бросилась на мужа с кулаками, намереваясь разорвать его в клочья. Но вместо этого ноги ее подкосились, она повалилась на пол, судорожно глотая воздух. Она смутно видела, как вырос над ней Джон и вместо того, чтобы помочь ей и вызвать скорую, произнес последние страшные слова:

– Твой сахарозаменитель. Я подсыпал в него специальные вещества, у тебя повышалось давление, а теперь случился инсульт. Тебя еще можно спасти, если действовать быстро. Но… в этой стране любая взятка врачу – и он напишет такой протокол, какой нужен мне. Поэтому я могу оставить тебя лежать здесь, пока ты не издохнешь. А твои дети по закону уже почти мои. После твоей смерти никто мне не сможет помешать остаться с ними наедине. Самое смешное, что мне грозил самый настоящий срок за то вещество, что я подсыпал тебе, если бы ты померла в Испании, но к счастью, этого не произошло. И вот я выманил тебя сюда, намеренно солгал про город, в который лечу, положил билеты на видное место. Здесь же укажут самую невинную причину смерти.

Он произносил все более страшные, леденящие душу и чудовищные для материнского сердца слова, пока наконец они не возымели действие: дыхание Карины прервалось, кровь застыла в жилах, а взгляд голубых, прекрасных глаз на еще столь свежем лице – остекленел.

Лишь только хрип Карины затих, как во внезапной тишине послышались всхлипывания африканской девочки, спрятавшейся с братом под кроватью, но слезы эти были не о ней. Вдруг порыв ветра, странный, непонятно откуда взявшийся в столь знойную погоду, но резкий и сильный, колыхнул плотную занавеску, и золотая коса заструилась по полу, заструилась по еще столь живому лицу Карины, но оно впервые не отвернулось, не зажмурилось от ослепительного света.

Если бы я не потерял сознание, если бы в теле моем не иссякла столь молниеносно жизнь, я бы увидел столь многое, что случилось в квартире Яны с ней и со мной, что смысл произошедшего, вероятно не дошел бы сразу до моего ума. Я бы узрел, как грозные люди с автоматами в бронежилетах и масках в мгновение ока окружили Яну, скрутили ей руки за спиной и уложили на пол. В том, как они обращались с ней, не было ни уважения, ни нежности, ни жалости, а все-таки они не стремились унизить ее.

Дальнейшее произошло стремительно: откуда-то в мгновение ока выплыл врач и подошел к тому, что осталось от меня, почти сразу мое тело водрузили на носилки, и уже вскоре я был в больнице. Яну же… ждала совсем другая участь.

Однако расскажу обо всем поподробнее. Я очнулся в двухместной палате со светлыми стенами, уютными койками с медицинскими противпролежневыми матрасами, которые меняли положение с помощью пульта у меня под рукой. Самочувствие мое было сонным, однако ничуть не разбитым, я мог шевелить руками, ногами, пальцами, мог говорить, а главное, думать. На деле я чувствовал себя столь бодро, что даже усомнился в том, что произошло, усомнился в том, что Яна успела сделать мне смертельный укол. Неужто это была игра больного воображения? А что, если сейчас в палату войдет врач, чтобы сказать мне, что я помещен в психиатрическую больницу? Страшно вспоминать, но я действительно не исключал и такого, столь уничтожительного и необратимого для меня пути развития событий.

Однако случилось иное. Врач действительно пришел, но в сопровождении коренастого жилистого мужчины с головой, едва тронутой лысиной, и верткими глазами под бровями, одна из которых была поднята намного выше другой. Я почти сразу узнал его: это был тот самый Валентин, которого я уговаривал вызнать все про Яну и который мне в этом отказал. Я привстал на кровати, чтобы беседовать сидя, а не лежа, что было бы противоестественно.