– Леночка, я давно хотел сказать тебе. Я не беру с тебя слова дождаться меня из армии.

Но подобного заявления девушка совсем не ждала, щеки ее вспыхнули от поднявшегося в душе возмущения.

– Вот как! Отчего же?

– Я имею в виду… Если хочешь дождаться, дождись непременно. Но если вдруг разлюбишь, передумаешь, устанешь ждать… знай, что я тебя не упрекну.

От столь юного человека было сложно ждать подобной мудрости и щедрости души, и Лена оценила бы его поступок, будь она сама мудрее и опытнее. Однако ей было всего шестнадцать лет, и игривый вспыльчивый нрав ее был не таков, чтобы спокойно принимать слова, столь отличные от кальки слов сотен людей вокруг, сотен людей до них с Семеном и сотен после. Все солдаты умоляли своих подружек ждать их возвращения и беспрестанно писать им, стало быть, и Семен не должен был говорить иное.

– Так вот, значит, какого ты обо мне мнения! – Воскликнула она с нескрываемой обидой в голосе. – Наслушался дураков и туда же!

Лена попыталась вырвать свои маленькие ладони из его больших рук, но Семен, наоборот, вдруг засмеялся, потянул ее к себе и сжал в объятьях, решившись, наконец, на жаркий поцелуй – поцелуй мужчины, не мальчишки.

– Давай не будем спорить и ссориться из-за пустого. – Сказал он, когда она смогла наконец высвободиться из его объятий. – В конце концов, еще долго не увидимся. Я хочу, чтобы ты дождалась меня… чтоб свадьбу сыграли. Но я не хочу неволить тебя… слишком люблю для этого. Мне бы хотелось, чтоб ты дождалась меня ради меня, а не ради слова, данного в теплую июньскую ночь семьдесят восьмого. Понимаешь?

Какие простые, какие даже очевидные слова и мысли, но сколько было в них пронзительной глубины, сколько взрослых чувств! Не до конца осознав и постигнув суть его изречений, Лена, однако, кожей, женским чутьем ощутила, что он сказал важнейшие слова для нее, для них обоих; лицо ее стало напряжено, она забыла и обиды, и недавнее свое желание шутить и смеяться. Ей отчаянно захотелось внимать каждому его слову, чтобы ничего не пропустить, и помнить Семена именно таким: взрослым, мудрым, восхитительным. Два года! Немыслимый срок! Как прожить его без Лопатина и не зачахнуть от тоски по нему? Ей вдруг показалось, что завтра наступит смерть и что ее черный мрак одиночество уже распростерся над ее головой.

Вдруг полупрозрачные облака рассеялись, растеклись по небу так, что бледный лунный шар, как яркое огниво, залил своим серебристым светом двор, узорчатые ветви акаций, широкую дорогу и их грустные, полные трепета лица. Семен вновь сжал Леночку в объятьях, а затем осыпал поцелуями ее шею, щеки, глаза, губы – казалось, так он хотел запомнит ее всю, всю вобрать в себя, чтобы рисовать ее образ, божественный, озорной, задорный, жизнерадостный, в минуты тоски, одиночества, грусти, какие, должно быть, ждали его впереди, когда он будет жить в солдатских казармах. Даже если он будет знать, что эта девчонка, игривая, легкомысленная, ненадежная, слишком юная для того, чтобы быть верной, никогда не будет принадлежать ему, даже тогда ее пленительный образ будет всем, что Семен будет видеть перед глазами, вспоминая о доме.

2018 год

Прошло три года с тех пор, как совершился мой столь долгожданный переезд в Германию; за это время многое переменилось, главным образом – сколь бы смешно это ни звучало – то, что не так давно я нашел намного более высокооплачиваемую работу в Румынии и переметнулся в раскинувшийся на семи холмах старинный и прекрасный Бухарест. И хотя жизнь в Берлине меня влекла своей стабильностью, уверенностью в завтрашнем дне, я более не мог позволять себе строить будущее без каких-либо накоплений. А мои расходы в Германии, даже несмотря на высокие ставки программиста, со стремительной скоростью догоняли доходы. Можно сказать, что первые три года я проработал впустую, не для накопления средств к существованию, а для накопления опыта – подобной щедрости по отношению к работодателю я не позволял себе даже в огромной бесприютной Москве.

Как бы то ни было, теперь дела мои несколько поправились, и мы с друзьями по старой привычке отправились в путешествие в Турцию. Паншоян, Леша и я – три неисправимых холостяка. Артур прилетел из Италии, Леша – из Москвы, я – из Бухареста.

После долгой давки из бесчисленных туристов в аэропорту и утомительной поездки в переполненном семьями с детьми автобусе я наконец прибыл в небольшую гостиницу, скромный вид которой, напоминавший более старую простую глиняную виллу, чем отель в четыре звезды, показался мне вполне милым, и я уверовал в то, что пребывание здесь будет по-домашнему уютным.

И действительно, это оказалась семейная гостиница, владелец которой успевал находиться во всех местах одновременно, будь то вход, ресепшн, столовая, бассейн. Маленький, горбоносый, напоминавший скорее араба, чем турка, он отдавал распоряжения работавшим на кухне жене и дочери, завернутых в платки с головы до пят даже в умопомрачительную жару, а также сыновьям, разносящим пищу в буфете и встречающих гостей на ресепшне.

Мне повезло: в ту самую минуту, как я вошел в гостиницу, на стойку ресепшна вышел молодой человек с чуть раскосыми хитроватыми глазами. Не оглядываясь по сторонам, я сразу же вручил ему паспорт. Тогда-то и произошло неприятное происшествие, омрачившее начало моего отпуска.

Из ниоткуда появилась довольно молодая разъяренная женщина, которую можно было бы назвать хорошенькой и почти стройной, если бы не ее полные белые руки, которые она не стеснялась обнажать – из-за них она выглядела не очень свежей и не очень привлекательной, как мне показалось в тот день.

– Что же это делается? – Вскричала она. – Не успела присесть, чтобы дождаться этого проклятого секретаря, как вы заняли мое место? Мужчина, вы в своем уме?

Лицо ее показалось мне некрасивым: густые брови сдвинулись, светлые волосы растрепались после длительного перелета и переезда, и теперь казались сухими и неухоженными. Большие зеленые глаза ее могли бы скрасить впечатление, но уголки ее тонких губ от злости опустились так глубоко вниз, что безнадежно изуродовали незнакомку. Особенно раздражала меня темная родинка на ее левой щеке: большая, совершенно не к месту, как и сама гостья.

– Мы тут уже полчаса стоим ждем этого…! А вы! – Продолжала говорить она, нисколько не скрывая своего пренебрежительного отношения к секретарю.

«Ага, значит, замужняя дамочка приехала на курорт и сразу качает права!» – Заключил я про себя и, сам того не поняв, совсем потерял к ней интерес.

– Вы что, не видели, что я тут сидела, искала паспорт в сумке?

– Да я вообще вас не видел, успокойтесь, дамочка. – Ответил я как можно равнодушнее. Она наверняка была на несколько лет старше меня, оттого слова мои ударили точно в цель – и я тут же пожалел о сказанном.

– Нахал! Хамло! Русская свинья!

– Да что вы переходите на личности? Уважаемый, обслужите сначала женщину, а то она не успокоится никак.

– Простите, – произнес на русском с небольшим акцентом служащий. – Но я уже вас наполовину занес в базу. Я сейчас закончу и сразу вас обслужу. – Он чуть наклонил вперед голову, как бы извиняясь перед незнакомкой. Но слова его разъярили ее еще больше.

– Везде, где появляются русские, везде такое свинство! Такое хамство! Почему европейцы никогда себя так нагло не ведут?

– Прошу вас, мадам. – Умоляюще сказал служащий. – Подождите.

– Что вы имеете в виду: русские? – Сказал я не без любопытства и насмешки. – Сами-то вы не англичанка, кажется.

– Ха! Я может и русская, но не такая варварка, как вся ваша нация.

– Я, между прочим, уже давно живу в Европе. А вы откуда прилетели?

– Из Москвы. – Нехотя ответила та, поняв, что уже проиграла мне в этом споре.

Ответ ее рассмешил меня, и тогда уж белое лицо ее запылало от краски, мне даже показалось, что я слышал ее гневное сопение.