И тут произошло то, что заставило меня стать намного почтительнее к невоспитанной россиянке: из уборной выплыла прехорошенькая девушка с темными кудрявыми волосами, она была в короткой юбочке, открывавшей длинные, необычайно стройные ноги. К моему удивлению, прекрасная незнакомка устремилась прямо ко мне, я даже немного открыл рот от неожиданности и приготовился поздороваться с ней. Хорошо, что я этого не сделал, потому что в последний миг она резко обернулась к хамке и произнесла:
– Давай мне свой паспорт, иди пока… туда.
Женщина, сверкая глазами, и вытирая все время проступавший от сорокоградусной духоты пот на лице, молча вручила ей документ, но не сдвинулась с места, словно оттого, что она не воспользуется уборной, а будет дышать мне в спину, она отомстит мне больше, чем навредит себе самой. Но настроение мое, сначала подпорченное из-за ее криков, с появлением миловидной подруги совершенно переменилось, и я попытался примириться с хамоватой незнакомкой:
– Что вы так сердитесь? Ну подождите пять минут, это не конец света. Я же не нарочно опередил вас. Вы же видели, что я готов был уступить вам место.
– Каков наглец! Молчал бы лучше.
– Яна! – Прошептала ее подруга, всем своим видом и выражением глаз умоляя ее замолчать.
Я обернулся: по всему испуганному виду девушки, по тому, как взмыли вверх ее тонкие черные брови, я сразу угадал, что хамство подруги стало для нее совершенной неожиданностью, и она не знала, не находила верных и точных слов, чтобы остановить ее. Потому нам пришлось с ней еще несколько минут слушать все более нелицеприятные ругательства в мой адрес – ругательства, которые теперь меня не трогали, как шум моря, бьющегося о скалы, как завывания ветра за окном. Я улыбался и с достоинством молчал, то и дело бросая любопытные взгляды на подругу Яны. Как бы мне хотелось узнать имя прекрасной девушки! Однако будто нарочно, ее старшая подруга не обращалась к ней и никак не называла ее.
Наконец, служащий выдал мне ключи, ответил на мой недурной список вопросов про Интернет, полотенца, часы работы столовой, баров и прочие вещи, какие только могли прийти мне на ум мгновенно, по воле прихоти – задерживаться у стойки более не было повода, я обернулся, в последний раз пристально посмотрел на так приглянувшуюся мне улыбчивую девушку и проследовал в свой номер. Казалось, спина моя горела под испепеляющим, полным ненависти взглядом мысленно изрыгающей бессчетные проклятия Яны.
Я обещал однажды поведать читателю, как так сложилось, что я вновь оказался связан с моей бесправной, разграбленной Россией, давно и безнадежно низверженной до положения рабыни в оковах толстосумов и бандитов, и в этой главе я раскрою причины того странного двойственного положения, в котором я вскоре оказался, потому что именно поездка в Турцию положила начало моим мытарствам. Одно дело было навещать раз в год моих родителей в столице, и совсем другое – мотаться в Москву чуть ли не каждые выходные!
В первый же день мы отправились на пляж, но он оказался даже отдаленно не столь прекрасным и располагающим для морского отдыха, как мы представляли себе: когда-то весь покрытый завезенным за огромные средства песком, теперь это был каменистый берег, изъеденный рытвинами, некоторые из них были мягкими для стопы, а некоторые – острыми и опасными. Ступать было тяжело, заходить в воду почти невозможно: высокие волны быстро накатывали на берег, и в этот миг бы прыгнуть в них и быстро отплыть от неприятного берега, но они так стремительно откатывались, и стоило замешкать на мгновение, как ты не только не успевал ничего сделать, но и хуже того, рискнул нырнуть на мель и оцарапать уже не ступни, а все тело.
Мы попробовали пройти на пирс, где ржавые лестницы спускались в воду. Вероятно, в штиль здесь было заходить в воду приятнее всего, однако теперь и этот способ оказался недоступен: дежуривший спасатель вывесил красный флаг, возвещавший о запрете купаться на глубине, и, зная вседозволенность туристов на отдыхе, не отходил от пирса ни на шаг. Делать было нечего: мы отправились в бассейн. К счастью, он оказался достаточно просторным, и лежаков хватало на всех туристов.
Краем глаза я следил за приходящими гостями отеля, надеясь встретиться с хорошенькой подругой Яны. Мне казалось, ни Леха, ни Артур не замечали, как я поглядывал на окружающих, лишь только слышал женские голоса.
– Что-то слышно о Вале? – Спросил я Лешу скорее из любопытства, чем из вежливости. Хотя он и вычеркнул ее из жизни, постаравшись забыть, я не мог испытывать столько же неприязненных чувств к его бывшей возлюбленной. В конце концов, с ней были отчасти связаны все мои студенческие и столь молодые годы, все скорее отдалявшиеся от меня.
– Ничего. – По тому, как поползли вниз уголки обветренных губ на лице Леши, как вспыхнули его бесчисленные родинки на бледной коже, я понял, что вопрос о Вале был по-прежнему болезненным для него. Но в полном противоречии собственному ответу, он принялся рассказывать те многочисленные сведения о бывшей девушке, которыми он обладал. – Она вышла замуж спустя полгода после нашего расставания. Думаю, водила меня за нос долго, пока мы встречались. Не мог же ее ухажер сделать предложение всего через пару месяцев после нашего расставания!
– С чего ты взял, что он не сделал ей предложение через полгода?
Леша засмеялся.
– Ты что, там такая свадьба была… За пару месяцев не подготовить.
– Все настолько грандиозно?
– Не то слово… Летом, как она всегда мечтала, в огромном шатре, в гостинице на берегу водохранилища, кажется, Истринского. Музыканты, танцоры, целый концерт. И главное, все гости остались на второй день в гостинице: жених оплатил их проживание!
– Все как водится, значит… И первый день, и второй.
– Да, как настоящие «ватники». – Заметил Артур. – К чему такое расточительство в двадцать первом веке? Большинство моих знакомых просто расписываются в ЗАГСе. Эти средства можно было потратить на что-то более ценное, скажем, на роскошный автомобиль, например.
– Никогда не думал, что Валя окажется такой… – Задумчиво произнес я. Я забылся в разговоре и уже не искал глазами Янину подругу.
– Какой «такой»? – Уточнил Леша.
– Что у нее будет потребность в романтике и роскоши одновременно. Мне всегда казалось, что последнее убивает первое.
– Мне иногда думается, что она всегда была именно такой, в глубине души завидовала роскоши и богатству чужих людей… просто… просто она умело скрывала это от меня. И та любовь, что у нее была ко мне, выходит, была любовью приспособленческой.
– Это как? – Поинтересовался Артур.
– Она встречалась со мной из необходимости, чтоб было с кем коротать свободное время, когда все другие девчонки давно встречаются с парнями. Всем надо, стало быть, и ей надо. А затем, когда пришел черед выполнять свои задачи, она просто избавилась от меня, как от отслужившего ей службу предмета. Выкинула за борт, проще говоря.
Мой взгляд скользил по людям на лежаках, но я уже не помнил, зачем это делал, мысленно отдаляясь не только от бассейна и темного и шумного морского берега, видневшегося вдали, но и от друзей. Должно быть, грустные воспоминания друга всколыхнули в души собственные, не менее безрадостные и одновременно столь восхитительные воспоминания. Да, мысленно я уже был с Катей, я думал о ней. Быть может, Леша, как единственный из нас, кто жил в Москве, что-то слышал и о ней тоже, быть может, он обмолвится сейчас? Ведь о Вале он знал удивительно много!
– У них с мужем уже двое детей. – Вдруг продолжил он.
– Как быстро! – Я был потрясен и одновременно не понимал, что именно так изумило меня в последней вести о Вале. – Двое детей!
Однако едкая мысль, крадучись, все же дошла до сознания. Должно быть, я думал о том, что если Валя успела за три года не только выйти замуж, но и стать матерью дважды, то и Катя… могла уже стать матерью. Странное дело: отчего-то, задыхаясь от ревности и словно нарочно желая мучить себя, я рисовал ее непременно с каким-то состоятельным мужем, как этот ее ученик, Александр, но… я никогда не представлял ее матерью, окруженной маленькими детьми. А ведь если она, как и Валя, преуспела и в этом, то уж наверное нас разделяет теперь непреодолимая пропасть: если поверить в то, что такая женщина уйдет от мужа из одной юношеской любви, то поверить, что она разобьет семью ради этого – было совсем нелепо.
