Наконец, обессилев от мольбы и слез, девочка уснула прямо на теле Настены, придавив собой ее большой живот. И впервые мать не ругала ее за неосторожное отношение к еще нерожденному ребенку.
Рано утром девочку нашли спящей на теле матери люди, которым повезло намного больше, чем семье Матрены. Только представить себе: поехали бы Настя и Володя на несколько часов позже, и их миновала бы столь тяжкая участь, и ребенок не остался бы сиротой, и не погибли бы юные Ульяна и ее дядя!
Меж тем в тот же день ВСУ обстреляли из миномета блокпост в поселке, где жила сестра Шишкиной, и один из ударов пришелся на дом сестры. К счастью, никто в доме не пострадал, однако людям, ожидавшим в автомобилях в очереди, повезло намного меньше, несколько человек погибло, десятки были ранены. Один вопрос так и звенел в воздухе, когда люди как ошалелые бегали по селу, помогая раненым. Вопрос этот был о том, почему та, противная сторона, всегда била по мирному населению, по тому самому населению, которое до сих пор называла «своим»? По детям, школам, детсадам, больницам, блокпостам, жилым домам, гражданским автомобилям, автобусам… Почему? Что было в головах украинских командующих, что нашептывало им убивать и убивать простых людей? Наркотики? Звериная жестокость? Совершенное расчеловечивание? Или все это вместе взятое?
Но необратимое свершилось, отмерянный Насте, и Ульяне, и Володе на земле срок подошел к концу, а для Матрены начался новый отсчет: жизнь после потери самых близких людей на земле, жизнь со старенькой бабушкой, тоскливые дни сиротливого детства. Дни эти были лишь отчасти озарены бликами, зыбкими, быстро уменьшающимися в силу забывчивости детской памяти, но одновременно столь дорогими: воспоминаниями о некогда горячо и нежно любимой матери.
Прошел почти год после сопряженного с множеством невзгод и тягот переезда Лопатиных-младших на далекий испанский остров – кусочек земли, словно вырванный из райских картинок заманчивых брошюр турагентств. Удачно расположившийся у знойных берегов Африканского континента так, что прохладное течение круглый год омывало его скалистую кромку, освежая без того раскаленный бы экваториальным солнцем воздух, остров отличался прекрасной погодой в любое время, будь то лето или зима.
Температура воздуха на побережье не поднималась выше двадцати пяти и не опускалась ниже двадцати градусов. Из-за отсутствия перепадов температур и длительных затяжных многодневных ливней дома и квартиры оставались всегда сухими и не покрывались зимней плесенью, столь привычной для курортов. По этой же причине население редко болело, потому что из-за отсутствия зноя и перегрева не возникало предпосылок для частых бактериальных инфекций. Кроме того, сильные ветра очищали берег и коридоры многоквартирных домов, чаще расположенные на открытом воздухе, от всякой хвори, передающейся от человека к человеку.
Скалистые берега резко обрывались, перерастая в длинные, изумительно ровные и красивые пляжи с чистым белым песком и высаженными пальмами, за которыми заботливо ухаживали сотрудники близлежащих отелей, обеспечивавшие им постоянный полив. Новые гостиницы здесь вырастали подобно грибам после дождя, и каждая новая грозила затмить все другие красотой, стилем, технологичностью и продуманностью различных мелочей, список которых вместе с требованиями постояльцев рос год от года.
Впрочем, были на острове и города попроще, где пляжи были если и ухоженными, то не из песка, а из гальки, где по совместительству с дорогими отелями располагались старые потрепанные многоквартирные дома с трущобного вида магазинами и забегаловками. Если же путешественникам вздумалось углубиться в более центральные и горные области крошечного острова, то уже спустя полчаса они бы плутали по бесконечным серпантинам, описывающим то прекраснейшие виды на безбрежный океан, клубящийся в тысячи метров от пика скал, то виды на трущобного типа дома в горных поселках и городках, где никто из местных работяг не знал ни единого слова по-английски и даже под пытками не смог бы изъясниться с туристами. Здесь и летом могло быть так холодно, что приходилось порой надевать куртки и кроссовки, а уж зимой и летом плесень изъедала ракушечник, из которого и были построены трущебоподобные дома.
То же самое можно было сказать и о людях: всех сортов и мастей иностранцы заметно теснили испанское население острова, которое можно было бы назвать коренным, не будь и оно захватчиком здешних земель. Дело в том, что несколько веков назад вооруженные до зубов испанские конкистадоры уничтожили коренные племена островов подчистую, расчистив обетованные земли для своих соотечественников и новых колоний Испанской империи. Теперь же несколько захиревшее местное население, обленившееся из-за мягкости климата и легкости, с какой здесь выращивали урожай и следовательно производили пищу для людей, не только отвыкшее от тяжелого труда, но и большей частью подсевшее на травку и другие виды наркотиков, на чье распространение сквозь пальцы смотрели местные полицейские, само должно было уступить, видимо, место пришельцам с других земель.
Пришельцы эти происходили в основном из доброй старой Англии. Опять-таки, это были люди всех мастей и сортов: от обычных спивающихся работяг, давно подсевших на наркотики извращенцев, от пенсионеров, доживающих последние дни в тепле, праздности и за ежедневными вечерним посиделками в пабах, где они спускали все свои очевидно, внушительные для Испании пенсии – до элитных финансистов, программистов, руководителей и прочих людей с поистине высоким уровнем дохода.
Среди этой полудикой, полухмельной, полувысокомерной массы англичан странным образом выделялись выходцы из постсоветского пространства: слишком добропорядочные для сбыта наркотиков, слишком здоровые и красивые для употребления даже травки, слишком бедные для ежедневных посиделок в пабах, слишком работящие для разврата – большей частью они вели скромный образ жизни, смысл и тайная прелесть которого были недоступны иностранной стороне острова. Встречались среди этих русских, украинцев, белорусов, казахов и состоятельные «русские», но и они жили так скромно, не связываясь с пороком, что, поистине, и англичане, и местное население имели полное право считать их, как это говорится «не от миру сего», а потому и справедливо полагать, что сближение между русскими и англичанами или русскими и испанцами было также возможно, как и полет из пушки на Луну.
Были также и просто туристы – огромный поток их – из разных стран Европы, в том числе из России и Украины. Однако они нас интересуют меньше всего, ведь туристы приезжали и уезжали, не оставляя после себя никакого отпечатка, хоть и оставляя вместе с тем существенную часть дохода на этом весьма дорогостоящем острове.
Первые дни безудержного детского восторга от самой только мысли о том, что они пребывали на глыбе из лавы, образовавшейся вокруг высокого вулкана, покрытой растительностью, пальмами, папоротником и лавровым деревом, глыбе, вросшей в сказочное место у Африки, для Лопатиных давно миновали. Манящий шум то кроткого, то свирепого океана больше не ласкал слух, почти голые песчаные пляжи не ублажали взор, как не радовал его и вид скалистых, заросших репейником и кактусом берегов. Беспрестанное лето, ни единый намек на холод и смену погоды вкупе начинали незаметно давить на душу, напоминая о том, что они безвозвратно потеряли.
Однако все это были пустяки, говорил себе Парфен, на все можно было закрыть глаза, не видеть ни парочки извращенцев, гуляющих под руку по утрам и вечерам, ни гологрудых немецких старух, с самым чинным и добронравным видом возлежащих подле своих восьмидесятилетних мужей и сорокалетних сыновей на пляжах, как и женщин с пластиковыми бюстами, которые те не стыдились оголять на берегу, не вдыхать в себя запах марихуаны, исходивший от бедняков-испанцев по вечерам, когда они, вместо того, чтобы купаться и освежаться после изнурительного рабочего дня, восседали в естественных нишах скал, куда добирались по одним им ведомым скользким и опасным тропам, и расслаблялись столь нехитрым и нездоровым образом.
