- Ему нельзя препараты, - чуть менее враждебно ворчит доктор и придвигается обратно к столу. Видимо, имя аль-Рахмана частично объяснило и оправдало для него и безумие в глазах, и неприличное размахивание терминами из чужой специальности. - Ему вообще ничего нельзя. Вы его медкарту смотрели? Того подонка, который вводил ему алкоголь внутривенно, я бы... отдал отцу этого мальчика. То, что он у вас живой и относительно в своем уме, это чудо. Я ваших знаю, так вот, я вам говорю, пичкать его химией сам не буду, вам не позволю.

Амар не стал сообщать, что этот бедный несчастный мальчик цинично спаивал его самого – подкупая и отличным вином, и неплохим виски, а также хлопал синтетические коктейли один за другим. Хотя и было желание поплакаться, все равно бы не помогло. Наверняка тут уже побывал господин замминистра, и теперь весь штат жайшевского госпиталя знает, что на Фарида даже дышать нельзя, а то он немедленно заболеет и умрет. Хотя алкоголь по вене – это, конечно, редкостное свинство и скотство, говорить нечего. Вырубает сразу и даже на помощь позвать не успеваешь, не то что там водички попить или таблетку для профилактики принять, как в случае нормальной пьянки. И медицинские последствия даже у здоровых – от тромбофлебита до остановки сердца.

- Хорошо, препараты нельзя, а что можно? Понимаете, доктор!.. – проникновенно уставился на зловредную «медицину» Амар. – Это мой коллега, мой друг, я его лично вытащил из той дыры! Я совершенно не хочу, чтобы с ним хоть что-нибудь случилось, он нужен нам целым и здоровым, но… у него в голове хранится кое-что очень важное, а он не может вспомнить. Мы понимаем все насчет Фарида, но поймите и нас! Можно… как-нибудь? Чтоб и ему не повредить, и все-таки добраться?

- Ну… - сказал доктор. – Если его отец не будет возражать, я могу попробовать гипноз…

Амар не стал напоминать, что Фарид уж 5 лет как совершеннолетний и вполне мог бы решить сам. Хватит на сегодня попаданий в культурные ловушки. А папу его пусть Штааль уговаривает!

Папу, однако, уговаривать не пришлось. Папу пришлось уговаривать не присутствовать. Вежливо уговаривать, но непреклонно. Со ссылкой на то, что ввиду всех вчерашних событий такого нарушения правил безопасности Сектор А себе позволить не может.

И Фарида уговаривать не пришлось. Фарид горел желанием доказать, что он был прав от начала, а услышав, что есть способ вспомнить, да еще без химии, едва не выразил готовность принять этот способ внутривенно, как давешнее спиртное.

Вообще-то мы вчера на балконе солнце караулили. Там есть такой момент, оно над проспектом останавливается - как раз, два таких небоскреба, отель какой-то - так точно между башнями, и все это стекло друг на друга отражается. Мы случайно день на второй обнаружили и решили снять всем, что у нас было, так что Алек стояла и держала комп, чтобы не пропустить.

А что на улице было, мы не заметили, за башнями следили.

И тут наискосок от нас стекло летит и из окна человек вываливается. Алек его и проводила... механически так. Я тоже проводил, хотя камеру вообще не включал, не успел. Там этаж восьмой или девятый, ну понятно. Он внизу лежит, оливковый - форма потому что - и красный, сигнализация орет, а к нам прямо на балкон такая... платформа впирается, я потом уже понял, что она выдвижная, как у пожарников, а тогда мы все офигели, потому что звука за сиреной слышно не было. Алек комп к груди прижимает - отбирать будете?

Этот, с площадки, весь в пластинах каких-то, говорит - да не валяйте дурака. К вам, говорит, через часик подойдут, заберут копию записи. Будете... сотрудничать со следствием, мы вас уведомим, когда можно станет разглашать. А пока посмотрите, что у нас закон предусматривает за несотрудничество.

И вниз уехал.

Мы посмотрели и сразу в консульство звонить... это вообще как? А консул нам - раньше читать надо было. Здесь так. Законы страны пребывания и нарушать их не надо. И вообще, снимать свой собственный суицид - еще туда-сюда, а чужой, да еще и в сеть выкладывать... не будьте стервятниками, ребята, не позорьте государство.

А солнце мы пропустили.

Транскрипция аудиозаписи в совместном блоге Жинжин Алтануи и Сансар Хорлогийна Гэнсээ

Рафик аль-Сольх, полуглава семьи аль-Сольх

- Секретность... – проворчал Рафик аль-Сольх, уже почти расслабившись. – Нашли, от кого таить секреты. Я отец этого болвана или кто?

Он, впрочем, порой подозревал, что – нет, не он, а кто-то еще, а вслух этих подозрений не высказывал, не желая оскорблять память покойной супруги и задевать честь ее семьи. Очень трудно понять, как из смышленого, бойкого и ласкового малыша, удивительно похожего на мать, выросло долговязое, не по возрасту угловатое и капризное чучело. «Я хочу» и «я не хочу» - до сих пор главные слова в лексиконе. До сих пор Фарид получал то, что хотел, и только безумец попытался бы навязать ему то, что Фарид не хочет. Теперь Фарид возжелал под гипнозом восстановить свою память. Рафик не возражал, и даже поверил, что этот метод вполне безопасен – его только покоробило, что очередное «хочу» заставило сына смотреть на отца как на досадную помеху между собой и желаемым. И даже жалобное «ну папа, ну пожалуйста!» звучало неубедительно – как умелое, опытное вымогательство.

К счастью, еще во время разговора с врачом на личный номер упало сообщение от Бреннера.

Генерал просил о встрече. Что ж, Рафик не видел причин отказывать. Вчера - отказал бы, вернее, попросил бы перенести: не смог бы доверять себе достаточно. Сегодня, особенно вот сейчас, когда на поверхности мысли о Фариде не вызывают ничего, кроме раздражения... сегодня самое время. Накопилось много вопросов, есть о чем говорить. Тем более, что господин генерал нарушил свои обязательства посредника и нарушил дважды. В первый раз, когда не сообщил Рафику, где его сын, а во второй, когда не посвятил в подробности разговора с Алтыном. Возможно, у Бреннера есть причины. Наверняка есть, иначе он не звонил бы первым. Но семью аль-Сольх ему придется успокаивать и умасливать долго, какими бы серьезными эти причины ни были.

На встречу – через полчаса в ближайшем офисе «Вуца» (приглашать посредника в МИД было бы вопиющим нарушением и служебной этики, и техники безопасности) Бреннер явился вовремя, но не один, а со своим неизменным референтом-немцем. Рафик знал того в лицо, знал и в виде небольшого, но весьма интересного личного дела, однако до сих пор Вальтер Фогель в переговорах с аль-Сольхами во плоти не присутствовал.

Причина выявилась достаточно быстро – почти сразу после того, как Бреннер, никого не собиравшийся умасливать, а добела раскаленный от злости, велел помощнику говорить, а Рафику – тем же жестом – заткнуться и слушать. Не будь замминистра и сам зол, как тысяча джиннов в одном кувшине, могла бы выйти ссора; но Рафик пока что терпеливо копил обиды, чтобы взыскать за все сразу.

Когда на стол легли записи и Вальтер закончил свой рассказ, Рафик аль-Сольх уже пускал пузыри, как выброшенная из воды рыба. Кажется, он промахнулся с адресатом. Кажется, за неприятности Фарида нужно было взыскивать с совсем другого человека.

Конечно, генерал оставался... кретином, болваном, ослом и даже собачьим сыном - ты берешь деньги семьи и настолько не знаешь ее историю? - но убивать Бреннер не хотел. Он пытался спасти, как мог и умел. И спасал. От аль-Рахмана, от Сектора А и видимо, от...

Рафик прикинул, что бы он в ту ночь подумал на месте Бреннера, и просторное кресло переговорной стало ему тесно. Тело раздулось как воздушный шарик, как пропекшийся индийский пирожок, вот сейчас лопнет, забрызгав все горячим овощным соком. На месте Бреннера, там и тогда, он подумал бы, что Фаридом жертвуют - и Штааль, и семья. Что мальчика списали. Заморочили голову и отправили на смерть - бестолковщину, негодного сотрудника, негодного наследника. За большую власть, большие деньги и возможность выглядеть жертвами. Вот поэтому Бреннер ничего не говорил аль-Сольхам до самого визита к Алтыну. Не хотел рисковать жизнью мальчика.