Расология – не смешно. Всего лишь последствия домашнего двуязычия, очень раннего обучения чтению и письму, графического счета, доступа к машинам и необходимости снимать информацию из потока – в возрасте трех-четырех-пяти лет. Последствия жизни в больших промышленных и бывших промышленных городах, где высока скорость работы, где перемены случаются каждый день, где время мерят на минуты, движения – на сантиметры, не замечая ни того, ни другого. Это и у нас теперь можно найти много где, да живет Вождь-Солнце тысячу лет – но только в этом поколении, и примерно 5% в предыдущем.

Фарид читал, читал – и вспоминал свой отдел. Преимущество в скорости, у него – в сравнении с ровесниками и даже людьми много старше, у «нечетных» коллег – в сравнении с ним. В скорости, в точности, в... готовности идти дальше. Он читал Вебера, конечно же, но не думал, что «протестантская этика» выглядит так. Неизвестный автор статьи говорил иначе: не этика, представление о личности, идентичность. Не «как правильно», а «кто я есть». Нам – не нужно спрашивать, мы свои. Мы укоренены – в земле, в языке, в семье. Мы представляем тех, из кого выросли. Хс знают только себя. «Я есть то, чем я стал» - солдатом, ремесленником, чиновником, водителем такси, художником или образцовым тюрком. «Я есть то, что я выбрал». «Я есть то, чего я достиг». «Я есть то, что я делаю».

Чтобы безопасным образом воспользоваться преимуществами биосоциальной конструкции Хс, достаточно позволить им – в контролируемых условиях – сформировать нужную групповую идентичность вокруг того или иного дела.

На этой фразе Фарид остановился, отмотал текст назад – и прочел эпиграф.

"Нервная система человека не просто позволяет ему обрести культуру, она положительно требует, чтобы он делал это, иначе она не будет нормально функционировать вообще. Культура не столько дополняет, развивает и расширяет основанные на органике и, казалось бы, логически и генетически первичные по отношению к ней способности, сколько она выступает их составной частью. Вырванное из социокультурной среды человеческое существо - это не особо одаренная и лишь внешне отличающаяся от собратьев обезьяна, но абсолютно бессмысленное и, следовательно, ни к чему не годное чудовище" (Клиффорд Гирц)

Утром за завтраком он спросил отца:

- Когда Валентин-бей написал эту работу?

- Это обоснование для первой его рабочей группы. Со мной поделились по дружбе.

Еще бы не поделились...

Фарид макал теплую лепешку в толченую с солью зиру и думал, что Иблис родился позже Валентин-бея. Четные сотрудники служат интересам своих кланов – они важны присутствием. Страшно подумать, во сколько семей, групп, клик, слоев пустил корни сектор А. Ну а нечетные служат себе... но сектор А дает им возможность каждый день видеть себя в зеркале и узнавать увиденное. Они продали душу и даже не знают этого. Хлеб таял во рту. Вот вам и способ стать из четного – нечетным. Или хотя бы Фаридом. Найти у себя душу и продать.

Из окна виден дым в порту. Виден был бы, если бы кто-то стал смотреть. Порт уже работает, даже принимает грузы. Из окна первого этажа виден дым в порту, он стоит в небе – и день еще будет стоять, пока не додымится, не догорит все, что там покалечило. Измирский порт – часть военной инфраструктуры и законная мишень, а все остальное – обычные ошибки, побочные потери, у всех бывает. Так объяснил Эмирхан. Сначала привел термины на английском, потом перевел, потом растолковал. Раз-два и все понятно – и что происходит, и что думают те, кто ответственен, и что с этим делать. Например, не селиться рядом с законными мишенями, а если не повезло – переехать. А казалось бы, бесполезная наука – филология.

Семья Йылмаз перебралась из прибрежного старого Конака вовне, на самый край Борновы, еще полгода назад. Можно было купить дом и землю подешевле, чем во все-таки дорогом, хотя и не таком дорогом, как их прежний, левантийском районе. Но там, где подешевле, всегда стояла какая-нибудь законная мишень – нефтеперерабатывающие, ключевая трасса, опреснители. И еще в Борнове живут свои, совсем свои, только местные, анатолийские турки и местные же, еще старше их, левантийцы. Эти не спятили и не спятят, какому бы богу ни молились. Ни квартальных правил благочестия, ни погромщиков здесь можно не ждать. А еще земля важна, важна плоская крыша и большие балконы, важен очень вместительный подвал и свой дизель. Земля – это уже не Эмирхан, это уже его жена и сестра жены, микробиолог и ботаник.

Три университетских профессора в семье, достаточно чести – а что пользы? А много пользы, если профессора молоды и популярны, если их любят студенты, особенно те, что с ума не посходили. И те, что в армии. Можно по городу ходить, не опасаясь, есть, кого на помощь позвать, рабочие руки при нужде найдутся. А всякие сборы и разговоры – ну да, опасно, но что сейчас не опасно?

Никто не смотрит в окно. И телевизор – заработавший со вчера - почти никто не смотрит. С тех пор, как они все съехались и живут здесь, работы по хозяйству стало впятеро больше.

- Госпитальные суда «Щита Давида» подняли защитный международный флаг с «красным кристаллом» и утверждают, что покинут акваторию порта Измир только в том случае, если на это согласятся гражданские городские власти...

Эрен Йылмаз, отец семейства, все еще старший мужчина в доме, проходя через гостиную, как бы не замечает, что средний сын его, Эмирхан, сидит перед телевизором, чуть наклонившись, зажав коленями сложенные руки. Слушает, пытается понять, сориентироваться. Эрен давно бросил – не может. А у сына получается. У него почти все получается. Даже в армии все было хорошо – и с контузией повезло, вернулся живой и почти совсем целый. И сразу работать пошел – обратно в университет и на военный завод. Странно, что он до тридцати жил таким никчемным делом, американской литературой.

Хотя, может, так и научился разбираться с никчемными делами, находить смысл.

Щелкнул канал. Теперь из глубины экрана доносится что-то невнятное, про Анатолию, про независимость, про выбор народа и восстановление древнего благочестия во всем величии... вот тогда-то Милостивый и позволит одолеть врага... Это, значит, Анатолии отдельно? За благочестие?

Диктор на синем фоне булькает про долг верующих и про ввод добровольческих частей в порт Измир для оказания помощи и для разделения кварталов, где ожидаются беспорядки... Что ожидается? У нас ожидается? Эрен смотрит на среднего сына. Эти слова понятны даже и ему. Не было беспорядков – сейчас будут. И даже если этим, из Гражданской Мусульманской Армии, без крови удастся разрезать город на части, в нем станет много сложнее выжить и много легче установить свои порядки, на время. Пока не рванет.

Эмирхан встает, трет рукой лицо. Он не очень-то значительно выглядит, умный средний сын Эрена. Чуть пониже отца, сутулится еще. И разговаривает несерьезно, хотя понятно.

- Значит так, отец. Этого я объяснить не смогу. Это уже Фройд. Набирайте воду, заряжайте все аккумуляторы. Соседям скажите всем. А я пошел.

- К ним? - Эрен кивает в сторону телевизора. К этим? Объяснять? Хватать за руки?

- Можно сказать и так. Рооооооза моя? - зовет он. - Собирайся, родная, у нас чайник выкипел.

Сестра жены среднего, Бингюль, будто ждала, выходит из кухни, вытирает руки о передник. Вешает передник на крючок вместо уже снятой легкой куртки. Плоский удобный рюкзак со всем необходимым стоит под вешалкой. Бингюль наклоняется, проверяет карманы и отделения - все ли на месте, заряжены ли досыта батареи. Юсуф, старший сын, выходит за ней и тоже делает шаг к стойке. Эмирхан качает головой – кто-то должен остаться дома, если что. Что – будет. Будет обязательно.

Шесть часов спустя Эмирхан сидит рядом с водителем грузовика, языкатым студентом Кемалем, а комендантский час бесповоротно нарушен.

- Привет, растяпа! - слышен голос Бингюль в наушнике,- Ты всех обозначил, а нас с тобой забыл. Я «Синий», твой позывной «Золотой».