Поворачивать голову приходится, чтобы уследить за женщиной в мятых рогожных брюках (что нужно делать с рогожей, чтобы ее так помять?) и трех разноцветных... верхних одежках разных размеров.

- Скажите пожалуйста, хоть вы мне можете объяснить, почему вместо нормальной сводки я получаю вот эту вяленую лапшу, вот эту нарезку? «По косвенным данным источник С предполагает...», «Б кажется»... Убит президент Восточного Пакистана, пошли рыбам под хвост все наши наработки, а мне не то что не могут сказать, кто это сделал, мне приходится делать выводы не по доступному массиву, а по распечаткам, которые кто-то до того тщательно распотрошил, закрасил и перемешал! Нет, подождите, не отвечайте. Я знаю все про принципы, про защиту источников, но это же за гранью рассудка. Мы больше не можем тянуть. Мне за следующие несколько часов абсолютно необходимо проложить курс, а вы мне подсовываете кофейную гущу. «Источник Д и источник Ж независимо друг от друга с высокой достоверностью утверждают, что на самом высшем уровне Турана этой акции не планировали, однако текущие внутритуранские кадровые маневры позволяют предполагать возможное активное вмешательство в будущем...» и так далее. Вот что это такое? Какая тут может быть высокая достоверность? Ему Солнечный Вождь лично на ухо сказал, этому вашему Д?

Эти слова Достопочтенная Гарпия каркает прямо в ухо, зайдя сзади.

- Ну в общем, в некотором смысле почти да, мэм.

- Вы издеваетесь? – уже сидит на столе, вертит пресс-папье. Сейчас уронит. Нет, цепляет ногой, возвращает на место. Могла бы и ногу там же оставить. Балерины не бывают бывшими – только действующими или разрушенными напрочь.

- Если позволите? Допустим, только допустим, теоретически, что у нас есть или, скорее, изредка появляется возможность получать кое-какую информацию из первых или вторых рук. Из окружения или, например, из круга лиц, обслуживающих местные технические средства наблюдения – вариантов тут больше одного. Эту информацию мы передаем выше. Формулировки, увы, приходится редактировать так, чтобы в случае обратной утечки никто не мог установить точно, где, когда, с какой периодичностью и в чьем присутствии что было сказано... Потому что, как вы понимаете, одними нашими техническими средствами такая информация не добывается. Нужны люди на месте.

- А насколько можно доверять этим людям на месте? – смотрит Гарпия куда угодно, только не на него. - Я не хочу учить вас вашей работе, но добросовестность местных – вещь сомнительная.

- Полной гарантии лояльности нет даже у меня. Что касается источника Д, он родился в Саррее и в детстве пел в католическом церковном хоре.

Хохот, короткий, больше похож на карканье.

- Вы, позвольте, хотите сказать, что у вас есть наш внедренный источник рядом с этим их фюрером?

- Не рядом и не с фюрером. И теоретически, только теоретически.

- Теоретически. Это черт знает что такое. Это совершенно черт знает что такое. А моему предшественнику вы об этом говорили?

- Нет, мэм.

- Почему? – женщина уже сидит за столом и разглядывает его, чуть наклонив голову. Паинька. Образец хорошо воспитанного премьер-министра женского рода.

- Потому что меня не спрашивали.

Коридор, переход, улица, разнонаправленный гвалт.

- Простите, а почему вы ввели её в заблуждение относительно...

- Я не сказал ни слова неправды, Алан, у вас просто нет допуска. Источник, который сегодня обозначен как «Д», на самом деле родился в Гилфорде и на самом деле получил сведения почти из первых рук. А все прочее – защита информации, как и было сказано.

Николай Сеннельс, 33 года, психолог, работавший несколько лет на копенгагенские власти. С 2005 по 2008 годы он работал в подростковой тюрьме Сондербро в Копенгагене.

Ниже представлены выдержки из интервью EuropeNews () . Дата публикации: 31-03-2009

– Господин Сеннельс, как возникла идея написать книгу о мусульманах-преступниках в Дании?

– Эта идея пришла ко мне в феврале 2008 года во время конференции об интеграции в Копенгагене, куда меня пригласили в качестве первого и единственного психолога, работающего в копенгагенской подростковой тюрьме. Мой доклад на конференции касался того факта, что культура иностранца играет решающую роль в отношении интеграции, преступности и религиозного экстремизма. Я подчеркнул, что люди из мусульманской культуры обнаруживают сложность, если не невозможность, обустройства успешной жизни в Дании.

Это утверждение встретило огромное сопротивление со стороны датских политиков и даже моего босса из подростковой тюрьмы, в которой я работал. Я был немало удивлён, ведь тогда я думал, что моя точка зрения очевидна: некоторые культуры сочетаются с западными обществами лучше, чем другие. Сейчас вся Европа прилагает усилия для интеграции мусульман, но похоже, это просто невозможно. В соответствии с данными датской полиции и датского Бюро Статистики, более 70% всех преступлений в столице Дании совершены мусульманами. Наш национальный банк недавно опубликовал отчёт, гласящий, что иностранец-мусульманин в среднем стоит более 2 миллионов датских крон (300 тыс. евро) федеральной социальной помощи, что обусловлено низкой причастностью мусульман к рабочей силе. В довершение всего, мы добавили множество дополнительных социальных благ, которые могут получить безработные люди в нашей стране: расходы на переводчиков, специальные классы в школах — 64% школьников, чьи родители являются мусульманами, не могут ни читать, ни грамотно писать на датском языке после 10 лет в датской школе, — социальная работа, дополнительная полиция и т.д.

Моё утверждение попало под юридический запрет. Своего рода профессиональное наказание, которое установило, что я могу быть уволен, если когда-либо его повторю. Оглядываясь на датские власти, очевидно, позволено утверждать, что серьёзные проблемы с мусульманами обусловлены бедностью, средствами массовой информации, полицией, датчанами, политиками и т.д. Но две вещи, определённо, неприемлемы: 1) обсуждение смысла культуры и 2) собственной ответственности наших иностранцев за их интеграцию в наши общества. К сожалению, многим очень влиятельным политикам недостаёт ясного понимания психологического аспекта культуры и того влияния, которое она оказывает на интеграцию.

– Давайте посмотрим поближе на саму книгу. Вы говорите о четырёх мифах интеграции. Первый из них касается разницы между культурами иммигрантов.

– Я обнаружил во время моей работы в подростковой тюрьме, что люди мусульманского происхождения имеют иные потребности в социальной работе, нежели датчане, или люди из немусульманских культур. Это потребность в большем внимании, и психологам необходимо больше исследований в этой сфере в целях создания более эффективной социальной политики.

– Это означает, что мы должны обращаться с мусульманскими и немусульманскими иммигрантами по-разному?

– При рассмотрении проблемы с психологической, а так же гуманистической точки зрения, становится ясно, что люди из других культур имеют различные потребности, если они создают проблемы. Мой личный опыт таков, что мусульмане не понимают западного способа разрешения конфликтов посредством диалога. Они выращены в среде культуры с очень отчётливой внешней властью, определяющей их поведение. Западная традиция, использующая компромисс и внутреннее размышление как основные средства решения внешних и внутренних конфликтов, рассматривается в мусульманской культуре как слабая. Ещё шире — они просто не понимают этого более мягкого и более гуманного способа решения социальных проблем. В контексте социальной работы и политики это означает, что им нужно больше ограничений и наличие сильной внешней позиции, чтобы регулировать своё поведение.

– Это приводит нас непосредственно ко второму мифу: часто говорится, что преступность среди иммигрантов обусловлена социальными проблемами, а не культурным фоном. В Вашей книге Вы не согласны с этим и указываете на религию мусульман как на источник криминальности.