Страна, которой нет

«Динамит и автомобиль изменяют характер человека»

Виктор Шкловский.

Неизвестно где, неизвестно когда

Кадр. Белая рамка. Плоское кино, удивительно даже, что цветное. Светловолосый мужчина в синем костюме выводит из гаража мотоцикл. Камера отъезжает, теперь видно, что человек с мотоциклом – на экране, а вокруг пустой зал и только в первом ряду галерки, на самом удобном месте сидит мальчик...

- Нет, - мужской голос. - Не так.

Щелчок.

Белая стена. Белый металл. Морг. Прозекторская. Столы, стеллажи, шкафы. Люди. Флюоресцирующие полицейские куртки, обрывки разговоров, схлопнувшиеся слова. Лондон? Южный Лондон? Неважно. Оператор очень тщательно уводит камеру в сторону, но нетрудно догадаться, что на столах и в коридоре очень мало пустого места. Большая авария? Теракт?

Женщина, вдруг:

- Господин Фуркад, может быть лучше опознать по записи, в информационной?

Резко.

- Нет. Никуда не годится.

В левом дальнем углу поднимается, набирает объем рыжая полоса – и вот огонь встает в полный рост, он рвется наружу с четырех сторон, он перехлестывает за край экрана…

- Нет!

Какой-то яркий ковер, чашка с фруктами, дальняя стрельба, дым – нет – тесные комнаты, бело-оливковые стены, топчаны, ссохшаяся – нет – земля, люди с перемещенным лицами - нет же, говорю – большая площадь, стадион, музыка... джаз, выстрел – это потом – осыпающееся вокруг стекло, танки на горной дороге, три, слишком много – нет…

Cветлое, с легкой желтизной, очень горячее небо, легкое потрескивание за окном. Город внизу, как со старых, совсем старых иллюстраций к… «Марсианским хроникам»? Стекло, каменные изгибы, окна в ободках компрессионных рам, посадочные площадки на крышах. Камеры идут вниз…

- Да. Оно.

Обрыв.

2039 год, Дубай, столица Турано-Иранo-Арабского Сопроцветания

Амар Хамади, капитан армии Турана

Воздух за окном задрожал и взвыл, жалюзи откликнулись сухим шелестом состарившегося пластика. Чпоканье гермодвери летательного аппарата прямо над головой: на крыше находилась посадочная площадка, а высокие чины предпочитают воздух. Чпоканье дверного люка. Шаги, чпоканье, шаги ближе. Легкие, дробные, мелкие.

Амар отвернулся к вольеру, спиной к двери, положил руку на мягкое, покрытое плотным мехом межкрылье Звери, почесал. Зверь благодарно повела плечами, расправила перепонки. Она только-только привыкла к прикосновениям нового хозяина, и вот, пожалуйста – повестка, уведомление о переводе, билеты и транспортные талоны. «В течение трех дней явиться на сборный пункт для отправки, в противном случае...»

Почти три года назад Амар Хамади подсуетился и устроил себе перевод после ранения на спокойную и сытую службу в Дубае: охрана архивов Министерства обороны. Но на каждую такую синекуру претендовали трое-четверо, и не имевшему влиятельной родни Амару пришлось уступить теплое местечко следующему.

Породистый летун из новозеландского питомника был бы не по карману даже столичному офицеру без иных доходов, кроме жалованья – несмотря на наградные, доплаты за ранения, столичные надбавки и прочие льготы. Зверь досталась Амару случайно: сослуживец, отправляясь в командировку, уступил ему неплохие апартаменты, оплаченные на год вперед, в обмен на уход за питомцем. Авария, смерть на месте. Наследников у сослуживца, тоже сироты прошлой войны, не нашлось. Амар не надеялся на случай. Фронт - это надолго, а оставлять нервное и капризное существо на хозяйку пансиона - издевательство...

Трескучая дробь по пластику двери – ногтями, что ли?..

- Открыто! – через плечо негромко сказал Амар, чтобы не напугать Зверь.

Прикрыл глаза, вспоминая досье, которое обновлял и порой повторял на досуге. Валентин Штааль, начальник европейского сектора контрразведки Народной Армии. Двадцать девять лет, на должности, которая предполагает минимум сорокалетие. Молодой талант, карьерист, вернейший из верных. Как-то он очень удачно женился... не очень давно, и был там какой-то скандал.

Амар вызвал в памяти официальный снимок - лицо, наполовину скрытое форменным солнцезащитным шлемом... Северно-европейское происхождение, родился в Измире, то ли христианин, то ли вообще агностик. Не Xc, а чистейший местный, благонадежный как сейид. Очень полезное может оказаться знакомство, и если постараться - долгосрочное.

Дверь с долгим упругим чавканьем герметика открылась и впустила потенциального покупателя. Можно оглядываться, корректировать впечатления.

Гость был одет в длинный плащ с грубо отстроченными двойными швами. Кремовый нейлон. Винтажная вещь. Три-четыре оклада Амара, и половина того, что он рассчитывал получить за Зверь. Плащ держался на пуговице у горла, которую гость немедленно расстегнул. Под плащом не форма истихбарата, обычный костюм. Никакого шлема и светотермоотражающего пластика.

Полуулыбка, быстрые острые глаза обводят комнату пансиона для холостяков по периметру. Немного того периметра, потому что большую часть помещения занимает вольер. Еще бы, летяге для жизни нужно много пространства – не меньше, чем на три-четыре размаха крыльев. Много пространства и много солнца. А человек может и потесниться. И все равно пришелец не сразу выделяет хозяина среди мебели. Находит, упирается в него немигающим ящеричьим манером. Кивок и движение плечами - то ли полупоклон, то ли удивление.

- Добрый день! - наконец-то поздоровался покупатель. - Я, кажется, не опоздал?

- Нет, ну что вы... и ваш визит большая честь для меня, Валентин-бей. Хотите выпить?

- А у вас есть вода без газа? - подался навстречу гость, недоверчиво оглядываясь. Вышло немного нелепо.

- Конечно. – Есть. У меня даже холодильник есть, кто бы мог подумать, правда?

Пока он сыпал в высокий стакан лед, пока открывал бутылку, покупатель уже прилип к вольеру. Руки внутрь не совал. Не ворковал. Не стучал. Просто смотрел на распластавшуюся по противоположной стене Зверь. Чем-то они оказались похожи, чудо генной инженерии и чудо контрразведческой карьеры в плаще с аукциона.

- Хороший экземпляр, - наконец сказал гость, отступая на прежнее место. Предложения сесть в кресло он словно и не заметил.

- Да. Красавица. Веллингтонский питомник, инбредная линия. Размах крыльев – 242 сантиметра. Родословная поколений на двадцать. Я не слышал, что вы заводчик... – И ни разу не встречал на гонках, между прочим. Зачем ему понадобился летун, да еще и взрослый?

- Я не заводчик. Я... – взмах руки, кажется, означал желание немедленно воссоединиться со стаканом, иначе говорить никак не получается. Гость сделал глоток в половину стакана и откашлялся. – Просто интересуюсь.

- У нее уже шесть призов... – сказал Амар и под пристальным немигающим взглядом отчего-то почувствовал себя делягой, назойливым торгашом. – Я подал заявку на игры в следующем месяце, но меня переводят...

Разговор не складывался. Пять, десять, двадцать минут подряд не складывался. Какие-то пустые светские вопросы-ответы, кто где служил, учился, жил. Очень хотелось посмотреть на часы и что-нибудь соврать о том, что совсем забыл и надо бежать.

Страшное вышло бы неприличие, но не все ли равно? Завтра или послезавтра на фронт, на юго-восток, глаза б его век не видели, к тому же есть в этом своеобразный шик – Народную Армию, аль-джайш аш-шааби, в просторечии «жайш», честному вояке настоящей армии надлежит недолюбливать и при случае эту нелюбовь демонстрировать. А сам уходить гость не желал. И вел себя не особенно любезно, да попросту странно. Разглядывать его так же пристально и прямо казалось невежливым, отводить взгляд и бегать глазами – нелепым.

Невысокий – долговязому Амару по плечо, тонкий, даже щуплый человек с той противоестественно гордой осанкой, которая встречается только у людей, тщетно заставляющих себя не сутулиться. Узкое худое лицо с сухой тонкой кожей, черты правильные, но островатые. В интонациях, в жестах преобладают отчужденность, надменность и неловкость – словно гость зашел туда, где пребывать ему не положено ни по чину, ни по совести. Принц на свалке – или кот посреди лужи.