- Да, благодарю вас. Мой муж считал, что хорошее образование – это главное…
- Мудро, - одобрительно покачал головой Рафик, и не сказал, конечно, что некоторым детям не помогает даже самое лучшее и самое дорогое образование. Пример тому – у него в доме… и дом инспектора Максума обязан своей бедой тому же примеру. – В какую школу ходит ваш старший сын?
- Аль-Мавакиб, господин аль-Сольх.
- Хорошая школа. – И начисто светская. И до войны вообще была международной. И очень дорогая. Выбор ХС, который уверен в своем положении.
Пенсии... пенсии не хватит, потому что пенсия основана на заработной плате, а не на бонусах. У Имрана Максума оперативные бонусы должны были составлять не меньше трети, а скорее около половины дохода. Еще что-то приносили служебные фонды, они останутся. Но детей трое. Конечно, если старший хорош, у него есть возможность получить стипендию - и у сына погибшего при исполнении контрразведчика шансы на нее выше среднего. Еще есть сослуживцы и неизменный женсовет... Но у женщины, как правильно заметил Штааль, нет главного - семьи.
Что-то у нее вышло с китайской общиной, как раз связанное с браком… Фарид говорил, когда рассказывал о сослуживцах. У мужа ее не было родни в Туране, они и дети составляли автономную единицу. Соседи, родители других детей в саду и школе, женский союз – все это не то. Мало защиты, мало помощи. Пропасть не дадут, конечно, но эта женщина заслуживает лучшего. Не только потому, что она вдова героя и все тому подобное, просто… сама по себе. Потому что у нее такие глаза и такие легкие, летучие длиннопалые кисти рук, за которыми не поспевают рукава.
Параллельно он что-то говорил, спрашивал, запоминал, уточнял. Ван Мэн имела достаточно востребованную, но не слишком высокооплачиваемую специальность: дизайнер интерфейсов. «Заказов как песка, только оплата оставляет желать лучшего, зато можно работать удаленно… Дома с детьми…»
А в глазах у женщины не только горе, не только характер, но и тоска. Она понимает, что троих детей ей не поднять. Так, как хотелось бы ей и мужу - не поднять. Значит, большой и вежливый для большого господин аль-Сольх пришел еще с одним делом. И через четыре месяца, когда истечет срок траура - можно и пренебречь, но зачем - ей предложат на выбор кого-то из аль-сольховских дальних родичей или вассалов. В том же слое, к которому принадлежал ее муж, может быть, повыше. Наверное, чуть постарше. Возможно - второй женой. А может быть и нет. Она и сама немало стоит, и дети, здоровые дети хорошей крови, на дороге не валяются, а уж благодарность Дома просто не имеет цены, и есть еще на горизонте благодарность господина Штааля, чья звезда стоит сейчас очень рискованно, но и очень высоко... Будут желающие, будет выбор. И грех жаловаться, у других такого нет. Нет ничего из этого. Грех жаловаться, совсем нельзя отказываться. Только...
Он знал, как она себя сейчас чувствует, а она еще не знала, что он – знает, и не знала, что рано или поздно засуха, превратившая жизнь в пепел и соль, отступит. У любви много лиц, а Творец создал людей упрямыми и живучими, как финиковая пальма. На латыни пальмы – Phoenix, феникс. Пророк положил трауру предел, чтобы люди не умирали заживо. Рафик аль-Сольх выучил эту мудрость не со слов, а на своей шкуре.
«Перебьются родичи и вассалы, - подумал он. – Я могу себе это позволить. Я хочу этого…»
- Я буду благодарен, если в положенный срок вы согласитесь принять мою защиту и помощь.
Фарид обидится, догнала странная мысль. Обидится, так пусть обижается, балбес.
Женщина осторожно, стараясь быть незаметной, оглядела комнату, явно проверяя, цел ли мир вокруг, трезва и в своем уме ли она сама. Не послышалось ли ей. Потом чуть свела руки, кажется, решила, что понимает. Кажется, подумала, что она чего-то не знает о той операции, в которой погиб ее муж. Кажется, пришла к выводу, что брак, который ей предлагают - формальность.
«Ну, с этим мы потом разберемся. Можно даже и так, - принуждать ее Рафик не собирался. - Если совсем не уживемся, то можно развестись и подыскать ей более приятного супруга. ХС какого-нибудь… - господин аль-Сольх заранее нехорошо подумал об этом супруге, которого сам же только что и сочинил – отчего-то идеальный муж для Ван Мэн походил на героического и самовлюбленного капитана Хамади. – Ну нет, и капитан тоже перебьется. Уживемся. Разве я плохой муж своим женам и отец своим детям? Ну, не считая одного балбеса...»
И, к счастью, женщина в темном платке не обижает его всеми теми тяжелыми словами, что накопили за века две очень старых традиции, а просто опускает руки на стол, кивает и говорит:
- Да.
И не добавляет "господин аль-Сольх".
“Слухи о возможном двойном бракосочетании в дубайской резиденции семьи аль-Сольхов вызвали рост котировок акций концерна “Вуц Индастриз”, рост цен на каджаранский молибден и исковое заявление по поводу использования в финансовой деятельности концерна инсайдерской информации, полученной господином замминистра иностранных дел Турана Р. аль-Сольхом”
Новостная лента “Деловая ПанАзия”, раздел “Коротко о главном”
Суджан Али, кондитер
Чуть меньше 200 гр. свежего сливочного масла, 200 гр. нутовой муки, две столовых ложки кокосовой мякоти, две столовых ложки лесных орехов, полстакана сахара, четверть чайной ложки молотого мускатного ореха.
Во всяком деле есть свои хитрости, их нужно долго искать, долго осваивать, даже самый лучший учитель не даст тебе всего, и главное – не перепишет их под твою руку. Во всяком деле есть хитрости и их много. А вот люди везде одинаковы.
Суджан просеивает муку через мелкое сито, поглядывает на большую сковородку, где нагревается масло. Огонь маленький, ровный, сковородка толстостенная, еще минутку-другую и все.
Когда новый хозяин впервые спустился в кухню-пекарню, персонал переглядывался за его спиной с деланым ужасом. И вздыхал с ужасом неподдельным – ведь и правда, нет ничего хуже, чем любитель, облеченный властью и лезущий под руку. Купил себе кафе – ну и сиди наверху, хочешь – болтай с клиентами, хочешь – бухгалтерию веди, а к сладкому не лезь, сладкое глупости терпит еще меньше, чем бухгалтерия.
Суджан не стал спорить – зачем. Осмотрелся, нашел свободное место, потом подошел к доске, выбрал маленький заказ... люди одинаковы и большая их часть все же верит своим глазам, особенно там, где дело касается работы. А хитрости – их много. Например, брать вместо кокосовой стружки столько же мелкопорубленной свежей мякоти. Простая перемена – а вкус другой. И жарить, конечно, на самую чуточку дольше.
Вмешать в масло нут и кокос, потом рубленый фундук, потом мускат, и лопаточкой их, не по часам, по цвету и запаху, как с взрывчаткой.
Это тоже маленький полезный прием, накручивать инструкции, улицы, порядок действий, всю память, на что-то, что по-настоящему любишь и знаешь. Кто-то строит дворцы, кто-то ходит на прогулки, а Суджан Али всегда любил готовить, любил смотреть, как готовят, мечтал, что когда-нибудь, в его доме, в праздничные дни к огню будет становиться сам – да и по будням баловать иногда детей чем-нибудь особенным... вот теперь можно и сахар.
А когда придет пора выкладывать на доску плотную золотую смесь, пахнущую солнцем, дымком и всеми орехами на свете, кто-нибудь на кухне да спросит, зачем свежий кокос... и Суджан ответит – потому что сок, потому что он не весь уходит в прожарку, частью пропитывается мука, пропитывается масло... Так будет, потому что так было вчера, потому что есть в жизни счастье.
Есть счастье, оно тянется всеми оттенками желтого и коричневого, а месть все-таки сладка, только понять это можно не сразу, а вот как-то утром спуститься вниз, еще в прохладу, в начинающийся шум, встречая кивки, осторожно улыбаясь людям, которые потихоньку начали называть тебя мастером не из вежливости – и ощутить вдруг, что из спины вынули иглу. Старая война умерла, Тахир мертв, заказчик – сукин сын и пижон, но не выдал, справедливость есть, а я живу и у меня не то, что будет, а есть настоящая жизнь. Совсем другая.
