— И много выживших людей вы повстречали?

— Я веду свой путь с севера, как сказал раннее. Некоторые города полностью опустели, стали безлюдными. В основном спаслись те, кто укрылся в мелких деревнях и селениях. Но и в мегаполисах я находил людей. Примерно через каждые два города я встречал разные группы, большие и малые. Иногда встречал и одиночек на тракте. И тогда они становились частью сообщества.

— Вы их объединяли с другими?

— Именно это цель моего пути – находить выживших и объединять их.

Я замолчал. Услышанное всё ещё не укладывалось в моей голове с той жизнью, которой жил эти последние четыре года. С теми пережитыми событиями, с тем, что видел и что ощущал. Потом взгляд скользнул вниз и вправо, и я увидел рядом со стариком большой рюкзак, из которого выглядывал какой-то прибор с выпирающей кверху антенной. Внешне он был похож на радиопередатчик Семёна Владимировича.

— Так… это были вы? Вы выходили тогда на связь? — спросил я.

— Это был я. Один раз я вышел на связь ещё на подступах к городу. Получилось поймать слабый сигнал, и по нему я нашёл небольшую горсть людей. Продвигаясь всё дальше вместе с ними и с теми, кого мне удалось найти в области, я поймал и ваш сигнал. В эфир я выходил по два раза в день, утром и вечером. И во время утреннего сеанса поймал сигнал одного из ваших, как я впоследствии понял. Он говорил об университете, о трёхстах выживших и передал своё местоположение. Так я и нашёл вас обоих.

Я медленно поднялся с матраса – это потребовало больших усилий. Потом подошёл к пластиковому окну и ухватился за подоконник, ибо ноги всё ещё подгибались от захватившей тело слабости. За окном сгустился кромешный мрак, и даже туман от этого сделался каким-то чёрным. Была глубокая ночь.

— Скажи мне, Павел, давно ли тебя мучают кошмары?

Я обернулся не сразу. И ответил тоже не сразу – его слова стали словно обухом и поставили меня в тупик.

— Откуда вы знаете моё имя? — я вперился в старика недоверчивым взглядом.

— Когда я поймал ваш сигнал, по ту сторону связи услышал голос. Сначала радостный и полный надежды, потом – полный недоумения. Потом человек спросил тебя, назвав по имени, что ты делаешь. Потом вскрикнул, а спустя мгновение в наушнике сильно затрещало, почти оглушительно. А потом наступила тишина.

Я отвернулся к окну. Вся поверхность была покрыта толстым слоем пыли. Я протёр стекло рукавом и посмотрел в него: в слабом отражении мерцал костерок, обличались мутные контуры силуэтов – мой и старика. Хоть я и стоял у окна, но лицо моё тонуло во мраке, и сам я был похож на тень.

А потом я вновь попытался вспомнить. Вспомнить то, что произошло на крыше. Пытался усердно, через боль в голове. И через какое-то время стало получаться: из небытия выбирались обрывчатые образы, слабо, но соединявшиеся в одну общую картину. И когда она более-менее прояснилась в голове, когда я вспомнил, что случилось некоторым временем раннее там, на крыше, – я отчаялся, и тяжёлое чувство вины легло на мои плечи. Я тут же проклял себя за то, что попытался вспомнить об этом. И горько пожалел о том, что у меня это получилось.

Я убил человека. Убил жестоко и хладнокровно, но хуже всего – я осознавал то, что тогда делал. Сейчас я видел отчётливо каждое мгновение того момента. Но я не мог ничего поделать, не мог справиться со своим желанием. Я на миг лишился контроля не только своего тела, но и разума, эмоции принадлежали не мне, внезапно нахлынувшее желание было мне чуждым и навеянным. Но в то же время я всё осознавал, всё вокруг было для меня кристально чистым и ясным. Я лишь покорно поддался натиску и исполнил кровавую волю, будто заведённый механизм.

Вспомнив всё, я схватился за рот. Из глаз потекли слёзы.

— Я… Я убил его… Это был я… Это из-за меня он… — Я не мог сдержать дрожь в голосе, и слова вылетали обрывками. — Я не контролировал себя, но осознавал, что делаю. Прекрасно осознавал. А потом… потом я потерял сознание. — Я медленно повернулся и сказал сквозь слёзы: — Что же я наделал…

— Твоей вины в случившемся не больше, чем твоей боли и раскаяния за содеянное. Ты не был готов, чтобы противостоять влиянию.

— Я чувствую их. Чувствую, когда они рядом, когда приближаются. Даже когда я их не вижу, я ощущаю их присутствие…

— Между тобой и этими созданиями есть связь. Обычный человек не чувствует её, так как его восприятие и чувствительность не на таком тонком уровне. Когда они попадают под влияние этих существ, их личность разрушается, они становятся механизмами, исполняющими волю своих хозяев. Однако твой разум выставил блокиратор для их способностей, и они не смогли взять тебя под контроль полностью, лишь на время. А потом ты лишился сознания. Это была защитная реакция твоего разума.

— Откуда вы знаете про них? Про этих сущностей?

— Я встречал их на протяжении всего своего пути. Эти создания имеют свои «ульи» во многих городах. В основном именно в них. И те люди, что попали под их влияние, стали их прислужниками, их инструментом. Но у некоторых есть, скажем так, определённые способности, позволяющие защищаться от их влияния.

Я медленно подошёл к матрасу и опустился на него, пытаясь переварить услышанное. Платон тем временем продолжил:

— Задолго до того, что произошло с нашим миром, бытовала точка зрения, согласно которой на перепутье столетий рождаются люди с необычными способностями. Им дали даже определение – Дети Индиго. Это люди с сильным энергетическим полем, обладающим более утончённым восприятием мира и повышенной чувствительностью. Во второй половине двадцатого столетия им приписывали значимость как новой, совершенной человеческой расы. Конечно, научная сторона всячески отвергала подобную гипотезу из-за отсутствия эмпирической базы, доказывающей её справедливость. Однако, как показала временная практика, некоторые вещи нельзя описать с научной точки зрения. Да и сам человек ещё не до конца был изучен, а судить о Детях как о типичных представителях человечества было бы весьма непрактично. И вот, когда случился Армагеддон, когда мир наш сгорел в его пожаре и произошло что-то вроде его «перерождения», Дети Индиго начали проявлять свои способности более действенно.

Платон замолчал, ещё раз помешал содержимое котелка, а потом осторожно снял его с жерди, ухватившись тряпочкой за рукоять, и поставил рядом.

— Скажи, с тобой происходили в жизни странные вещи? Было ли такое, что твоё внезапно обострившееся чутьё приводило тебя к определённым ситуациям или, наоборот, спасало от них?

Я молча, но неуверенно кивнул.

— Некоторые называют это интуицией, другие – дежавю, но в конечном итоге подобное является проявлением повышенной чувствительности, способной ощущать вещи, выходящие за рамки материального мира. Ясность видения, телепатические способности – эти необыкновенные возможности приписывают Детям. Они выделяют их из числа обычных людей. И в то же время налагают на них особое предназначение.

Платон на какое-то время вновь замолчал. Достал из кармана старинный портсигар, вынул оттуда узкую сигарету и щёлкнул внезапно появившейся в руке зажигалкой. Прикурил, выдохнул сизый дым.

— У каждого в этой жизни есть своё предназначение, Павел. Оно становится ясным спустя некоторое время пройденного жизненного пути. И каждый его должен исполнить.

— А какое предназначение у Детей?

— Ты неправильно поставил свой вопрос. Ты должен спросить: «Какое предназначение у меня?». Потому что ты относишься к ним.

Я усмехнулся, скептически мотнув головой.

— Вы ошибаетесь насчёт меня… То, что происходит со мной, происходит и с другими. У каждого есть интуиция, инстинкты и чувства, да и вы сами сказали, что человек изучен ещё не до конца. Как же в таком случае можно разделять людей на обычных и особенных?

— Сомнение – вещь, присущая абсолютно всем, даже животным. Но животных отличает от людей способность творить, а людей от Детей – способность «видеть» своими чувствами. Я ведь не зря спросил у тебя насчёт твоих кошмаров.