— А зачем? То есть, какой вы видите смысл в этом?
Константин Александрович молча посмотрел на меня, и в его глазах я заметил лёгкий тон разочарования. Я и сам укорил себя за свой вопрос, который был озвучен нетактично. Грубо даже, в каком-то смысле.
— Посмотри, Павел, на всё это, — сказал профессор, обводя взглядом свои книжные владения. Я внимательно проследовал за его взглядом, — и ответь мне: что для тебя книга? Можно в самом широком смысле.
— Ну… — я задумался, почесав подбородок. — Это, на мой взгляд, зависит от жанра и целей, с которыми она написана. Сложно сказать, если честно.
— На самом деле, этот вопрос из разряда наипростейших в нашей жизни. — чуть вздохнув, ответил профессор. — Понимаешь, в книгах хранятся не только чьи-то исследования и открытия, либо же вымышленная история, сказка, фантастика и тому подобное. Научная публицистика и художественная литература – разные по своей сути, но они скрепляются в единое целое, когда речь заходит об истории человека. Все эти строки и исписанные страницы являются нитью, соединяющей человека с тем временем, в котором он живёт. Читая текст, мы как бы сохраняем в памяти какую-то часть прошлого, либо настоящего, чтобы не забыть об этом в будущем. Все произведения искусства, все научные открытия – это всё то, что связывает нас со временем. И это очень важные вещи, которые не дают забыть нам о том, кем мы являемся; не дают нам перестать быть людьми, в конечном счёте.
— Но ведь, сейчас же многое из того, что написано в тех научных работах, что было изучено в прошлом – является не совсем уместным для нынешних реалий, — осторожно сказал я. — Я не хочу показаться грубым, но всё-таки это всё сейчас как-то обесценено и не имеет веса. Не сможет нам как-то помочь с тем, с чем мы столкнулись.
— Память, которую мы сохраняем, не является для нас руководством к действию, — тепло сказал Константин Александрович. — Она не решает наши проблемы. Прошлое не выстроит для нас будущего. Но память о прошлом, о тех достижениях, к которым мы пришли, должна являться опорой в нашем пути к своему будущему. Это и история человечества, — профессор ещё раз обвёл взглядом заполненную наполовину книгами аудиторию, — и наше наследие, и напоминание нам о том, кто мы есть. Человек должен оставаться человеком даже в самые тёмные времена. И культура вместе с наукой помогают человеку справиться со всеми трудностями. Являются для него как бы лодкой посреди огромного океана, которая принесёт его к берегам, где его ждёт спасение.
Когда Константин Александрович закончил, он прошёл между книжными горами, осматривая каждую, как мне показалось, с особой бережностью. И это заставило меня проникнуться его словами. Все эти книги – нить, что связывает нас с прошлой жизнью в это мрачное, тяжёлое время. И, возможно, профессор это понимает более тонко, чем все остальные. Поэтому, несмотря на препятствия и проблемы, с которыми мы сталкиваемся каждодневно, и из-за которых руководство отказалось тратить время на это кажущееся им бессмысленным дело, профессор находит время, чтобы создать это книжное хранилище. Чтобы сохранить свет в кромешной тьме, в которой мы блуждаем. И эта его цель показалась мне не только благородной, но и священной.
— Возможно, вы правы, — сказал я, выйдя из раздумий. — Это действительно может помочь нам сейчас как-то. Пусть и чисто символической эта помощь является.
— Я рад, если ты осознал это. Важно не переставать надеяться. Надежда очень слабая, но я не перестаю верить в неё, — Константин Александрович подошёл к столу и сел на его край рядом со мной. — Хоть и не мы уничтожили мир, но сами всячески стремились к этому. И случившееся без нашего участия – это чаша, которую нам всем надо испить до дна, каким бы горьким для нас не был каждый глоток. Всю жизнь мы тратили время на то, чтобы гробить наш мир постоянными спорами, перерастающими в большие конфликты, в которых гибли миллионы ни в чём не повинных людей. Из-за территорий, ресурсов, да чёрт знает из-за чего – повод всегда находили. И всякий раз нам давалась отсрочка. Но, похоже, Бог устал нас предупреждать, и в кои-то веки низверг на нас наказание… И это наказание мы должны перенести. Но я уверен: рано или поздно ему придёт конец.
После этих слов мы сидели молча, в мраке ночной аудитории смотрели на настоящую сокровищницу, расстелившуюся перед нами. И хоть сокровища были не из золота, их ценность была велика. Пусть даже и многими несправедливо недооценённая.
Потом я встал, обратившись к профессору:
— Константин Александрович, был рад помочь Вам, но мне скоро на дежурство.
— Конечно, конечно, Павел, — профессор резво поднялся, протянув мне руку. — Спасибо тебе огромное за помощь. Заходи, если что.
Я пожал ему руку, улыбнувшись, после чего вышел из аудитории. После разговора с профессором о важности книг внутри меня загорелась надежда – это был крохотный огонёк, вспыхнувший в темноте. Может, действительно нам дана возможность переосмыслить многое в нашей жизни? Возможность понять, что мы много раз совершали страшные ошибки, и сейчас всё, что с нами происходит – это путь к искуплению? И все те ужасы, с которыми мы сталкиваемся – это наказание? И искупив свою вину перед мирозданием, мы сможем вновь обрести нормальную жизнь?
В любом случае то, что мы ещё живём, любим, помним и создаём что-то новое (тут я вспомнил про музыку Владислава), говорит о том, что мы ещё движемся в каком-то направлении – в направлении к нашему искуплению. Да, может, лишь только наша горсть людей, единственно оставшаяся на планете. Но тогда именно с нас должна возродится из пепла человеческая цивилизация. Новая, без своих старых пороков.
Погрузившись в мысли, я спустился по лестнице на третий этаж и пошёл бы дальше, если бы моё внимание не привлёк один из студентов. Я замедлил шаг, посмотрев на него: парень стоял у стены на лестничной площадке и вёл себя странно. Он был словно напуган чем-то, постоянно жался к стене, что-то бормотал себе под нос. Чуть сгорбившись и опустив лицо, студент учащённо вертел головой, словно беседуя с кем-то, но фразы, долетавшие до моих ушей, были рваными, составленными из бессмысленных слов. Я остановился возле него, косясь с опаской.
— Всё в порядке? — спросил я, держа дистанцию.
Услышав голос, студент будто бы выбрался из небытия. Он взглянул на меня тревожными глазами, его лицо разгладилось, но я всё равно увидел в нём отблески какого-то острого отчаяния. Парень лишь кивнул мне в ответ, после чего решил быстро ретироваться. Мигом пошёл к лестнице, спустился и исчез и вида.
Я знал его. Это Григорий. Он всегда казался мне странным парнем. Был он слишком замкнутый, во время работ на плантации ни с кем особо не разговаривал. Но та его странность резко контрастировала с тем, что я увидел сейчас. Он был словно озабочен чем-то. Нет – одержим.
Вздохнув, я вышел в жёлтый коридор, потом зашагал в сторону коворкинга. Посмотрев там на время, решил для себя, что нужно всё-таки найти Илью. У меня было в запасе полчаса. Разговор с ним оставался для меня в приоритете.
Я пошёл обратно, мигом преодолел коридор на третьем этаже, лестницу с главной аудиторией, затем корпус, где располагалось жильё руководства. Я понятия не имел, где искать поисковика, просто шёл по тому пути, по которому он шёл сам. Решил, что нужно спуститься в вестибюль в центральном корпусе. Быстро миновав продольный коридор и лестницу, я оказался там. Сейчас в белом вестибюле было привычно мрачно; свет от горящего по центру костерка едва доставал до противоположных стен и центрального выхода. Здесь несли дежурство четверо студентов. Услышав мои спешные шаги, они немного встрепенулись.
Я поздоровался с ними, потом осмотрелся, немного подождав; надеясь, что Илья выйдет из караулки, отделённой от вестибюля пластиковой перегородкой. Но простояв возле костра некоторое время, я двинулся прочь отсюда.
Где же мне искать его? Илья мог быть в совершенно любой части университета, и обойти его весь, заглядывая во все возможные аудитории, я не мог. Время поджимало. Но стремление выведать у поисковика нужную мне информацию заставляло меня не останавливать поиски.