Мы заходим в лифт, и когда он где-то наверху останавливается, понимаю, что куртка на мне распахнута, а Горин быстро одёргивает мой задранный до шеи свитер и снова куда-то ведёт.

Звенят ключи, Егор открывает тяжёлую металлическую дверь, мы входим в какую-то квартиру, щёлкает замок, и только сейчас прихожу в себя и осознаю, что, кажется, мышеловка захлопнулась.

— Где мы? — испуганно пячусь к выходу и прижимаюсь спиной к спасительной двери.

— У меня дома, — улыбается Егор, в один шаг сокращая расстояние между нами. — То есть, в квартире бабушки.

Паника начинает захлёстывать с головой. Зачем он привёл меня сюда? Знакомить со своей строгой родственницей?

Тогда почему он дышит так тяжело и рвано и смотрит таким тёмным взглядом? И нависает надо мной, не давая спрятаться и убежать от неприкрытого желания, которое читается в каждом его жесте, в каждом вздохе и горит ярким пламенем на дне расширенных зрачков?

— З-з-знакомиться будем? — бледнею и сжимаюсь под пожирающим меня взглядом.

— Бабуля сейчас театре, на премьере, — не сводит с меня глаз Горин, медленно склоняясь к моим губам. — Позже познакомитесь…

Он целует меня, а руки оглаживают моё тело. Мнут, сжимают, залезают под свитер и хозяйничают там вовсю.

Поцелуи сыплются, касаясь губ, лица, переходят к уху и скользят на шею.

Выгибаюсь от пронзившего тело остро-сладкого разряда. Прижимаюсь к Горину и чувствую, насколько сильно он меня хочет. Пугаюсь, дёргаюсь, но вновь уплываю в нирвану от неостанавливающихся ласк.

Меня всю пронзает острыми иглами. Даже мозг, и тот не отключается, жадно впитывая в себя изрядную долю эндорфинов. Мне они сейчас очень нужны, очень!

В одну секунду взлетаю и оказываюсь сначала на руках у Горина, а потом и на большой широкой кровати.

Куда-то уже делась куртка, а следом исчезают сапоги, и слетает тёплый свитер.

Горин не тратит время зря. Он вообще уже голый по пояс. И я целую и глажу его крепкие гладкие плечи, перевитые сухими узлами мышц.

Опьянённый мозг принимает окончательное решение, которое активно поддерживается телом — я тоже хочу Егора! И мне сейчас всё равно, что будет дальше: останемся ли мы вместе, или судьба всё-таки разведёт нас, и чем мне аукнется эта связь. Мне всё равно. Я хочу этого парня!

Пусть счастье не может длиться вечно, и сколько раз в нашей жизни всё поменяется, мы не знаем, но первым мужчиной должен стать тот, от которого сердце плавится, и душа растекается мокрой лужицей, от которого крышу сносит, и которого ты хочешь не меньше, чем он тебя.

Именно эти, первые, переживания формируют в тебе ожидание и понимание того, что ты будешь хотеть и к чему будешь стремиться в будущих отношениях. Неважно, с кем ты пойдешь по жизни дальше — с ним, твоим первым, или у тебя потом появится кто-то другой. Важно лишь то, что те, другие, уже не запомнятся, а он, твой первый, — навсегда останется в памяти мозга и желаниях тела.

Поэтому сейчас я тянусь к Егору, лаская его, пусть и неумело, но не менее страстно, чем он. И принимаю его горячие, такие желанные ласки.

Не знаю, в какой момент с меня слетают остатки одежды, а Егор нависает надо мной, приподнявшись на руках, и там, внизу, меня касается что-то очень твёрдое и горячее.

Впиваюсь ногтями в плечи парня. Сердце колотится, дышу, будто поднимаюсь на эшафот, и с трудом сглатываю.

Знаю, что сейчас будет.

Столько историй слышала в детдоме, что страх перекрывает всю решимость и напрочь отбивает желание. Потому что девчонки говорили, что первый раз настолько ужасен, что некоторые даже доставали где-то алкоголь и напивались, чтобы лишиться девственности в неадекватном состоянии и потом ничего не помнить.

Широко распахнутыми глазами смотрю на Горина и жалобно всхлипываю. Меня всю трясёт, и даже губы ощутимо дрожат.

— Ты чего испугалась? — шепчет он. — Не надо бояться, малыш. Девочка моя сладкая…

Горин ласково касается моих губ, а я судорожно выдыхаю, разжимаю занемевшие пальцы и веду ладонями по его плечам и груди.

Постепенно поцелуй становится более страстным, горячим. Наши языки переплетаются в стремительном интимном танце, и я сама прижимаюсь к горячему телу, стремясь сократить оставшееся между нами расстояние.

Но Егор не торопится. Отстраняется, опускается ниже и нежно проводит горячим языком по соску. Захватывает его губами, то втягивая его, то отпуская. И я выгибаюсь, с силой вдыхая воздух, а потом судорожно выдыхая от пронзившего всё тело жаркого всполоха.

Снова и снова улетаю в заоблачное ничто, уже не сдерживая рвущиеся из груди стоны.

Оставив в покое мою грудь и вновь захватив рот, Горин жадно меня целует, заставляя сознание отключиться, и одновременно пропускает подо мной руку, крепко прижимая к себе за талию.

А потом я снова чувствую касающуюся меня горячую твердую плоть, и бёдра Егора резко подаются вперёд, а рука, мягко обвивающаяся вокруг талии, вдруг становится капканом, не дающим ни сдвинуться, ни увернуться.

Меня накрывает оглушающей волной боли, и я кричу, выгибаясь назад и царапаю гладкую кожу, отталкивая Егора и пытаясь избавиться от источника боли.

Новый толчок и снова вспышка. Мой крик, и выступившие на глазах слёзы.

Плачу, отталкиваю Егора, но он не сдвигается. И вообще больше не двигается. Замерев, с жадностью смотрит на меня.

А я закрываю лицо ладонями, отворачиваюсь и горько плачу. Мне больно и обидно. Потому что всё, что рассказывали девочки в детдоме — правда. Первый раз ужасен! Просто ужасен!

— Всё, всё, не плачь, — шепчет Егор. — Больше больно не будет. Ну, маленькая, тихо-тихо…

Он отводит мою ладонь от лица и зацеловывает меня, а потом захватывает губы. Тихо всхлипываю, не отвечая на его поцелуй. Просто позволяю языку Горина хозяйничать у меня во рту.

Горячие пальцы скользят по моим волосам, очерчивают скулы. Губы перемещаются на шею, и я тихо вздыхаю, потому что, несмотря на весь ужас, происходящий сейчас со мной, несмотря на боль, распирающую меня изнутри, от нежных поцелуев по телу снова бегут мурашки и волны приятного тепла.

— Вот так, моя хорошая, — жарко шепчет Егор и медленно толкается вперёд.

Больно, но уже не так сильно, поэтому только дёргаюсь и судорожно выдыхаю.

— Вот так, девочка, — шепчет Горин, продолжая неспешные движения. — Какая же ты маленькая… Моя маленькая… Моя милая… Моя сладкая… Да… Вся моя…

Нежный шёпот, горячее дыхание прямо в ухо и бесконтрольно снующие по телу мурашки, заставляют забыть обо всём плохом. Дыхание сбивается, а сердце бешено колотится.

Егор возвращается к губам, и я жадно принимаю и отвечаю на его ласку.

Поцелуй постоянно прерывается нашим тяжёлым дыханием, но мы снова и снова ловим губы и выпиваем, вытягиваем из них всю страсть, на которую они способны.

В какой-то момент ловлю себя на том, что сквозь слабые отголоски боли изнутри поднимается что-то уже смутно знакомое — горячее и тягучее, заставляющее стонать и извиваться, подаваясь навстречу. Стараюсь поймать эту томительную негу, позволяю этой обжигающей волне поглотить себя и выгибаюсь навстречу, хрипя и задыхаясь от лавины, сметающей всё на своём пути.

Бьюсь под движущемся тяжёлым телом, кричу от невозможности переполняющих меня эмоций и сама ловлю губы Егора, стараясь утолить образовавшуюся нестерпимую жажду. В один миг взрываюсь, разлетаясь на кусочки, и дрожу, впившись руками в крепкие горячие плечи.

В несколько толчков Егор ускоряется и сдержанно стонет, а потом мне на живот капает что-то горячее. Горин тяжело дышит, опускается на локти, придавливая меня своим телом и долго жадно и горячо целует.

— Ведьмочка моя страстная… — шепчет он между поцелуями. — Такая горячая и чувственная… Люблю тебя…

— Люблю, — вторю эхом, крепко прижимая его к себе.

Мой! Никому не отдам! Никогда! Не позволю даже смотреть! Потому что мой! Мой!! Мой!!! Кто сказал, что драконы — жадные ревнивые собственники? Они безбожно врут, потому что ведьмы намного, намного жаднее!