И нет, я не злобная стерва, и не пытаюсь игнором обратить на себя внимание. Просто больше не верю в свою счастливую судьбу.

Бабушка Наташа ошиблась.

Ну, не живу я в стране розовых пони и летающих единорогов. Понимаю, что сплетни остаются сплетнями, но смотреть так, как Егор смотрел на Дарину, без причины невозможно. И то, что я ему не пара, в отличие от красивой девушки из влиятельной и богатой семьи, мне тоже очевидно.

Тогда какую роль я играю в его жизни? Всё просто: я — массовка. Девочка для приятного времяпрепровождения. И все его красивые жесты, и танцы с бубнами вокруг меня — лишь новогодняя мишура, прикрывающая простую и банальную правду. Мне остаётся только смириться с этим фактом, закатать свою непомерно раскатанную губу, закрыть навсегда тему любовных отношений и, в назидание потомкам, прибить к позорному столбу своё в клочья разорванное сердце.

— Лиесс!

Выныриваю из своих мыслей и рассеянно смотрю на преподавателя.

— Да, Константин Юрьевич?..

Седой старичок с непомерно большим красно-синим носом на худом, испещрённом морщинами лице, смотрит на меня с лёгким любопытством и каким-то мальчишеским задором.

— А ответь-ка мне, Соната, — он делает паузу и улыбается, — каковы ключевые аспекты экономической мысли в Древнем Риме, связанные с землевладением и рабовладельческим хозяйством?

Покрываюсь красными пятнами и молчу. Это тема нашей сегодняшней лекции, а значит, я уже полчаса хлопаю ушами и совершенно ничего из сказанного не помню.

— Не знаю, Константин Юрьевич… Простите, я прослушала… — лепечу, пряча глаза.

Историк укоризненно качает головой.

— Ну что же ты, Соната, я ведь только что объяснял…

— Константин Юрьевич, а ей не до учёбы, у неё горе, — издевательски тянет с задней парты Олег. — У неё парень женится… а её на свадьбу не пригласил!..

Конец фразы утонул в громком гоготе.

Закрываю глаза и сглатываю. Пусть смеются и издеваются. Мне всё равно. У глупых людей умных шуток не бывает, а реагировать на их глупость — значит, приравнивать себя к ним.

— Ну-ка, прекратить! — историк стучит по столу ручкой. — Чужую личную жизнь обычно обсуждают те, у кого нет своей! А по сему — продолжим!

Невольно хмыкаю. Спасибо, Константин Юрьевич, уели шутника.

Наградив преподавателя благодарным взглядом, утыкаюсь носом в конспект. Соната, не отвлекайся! У тебя есть более важные дела, чем несбывшиеся мечты о Горине.

Все пары усиленно пишу конспекты, не давая себе даже шанса пожалеть себя, поэтому вечером выхожу из института, выжатая как лимон.

Голова раскалывается, каждая мысль отзывается в висках болезненным эхом. Всё, о чём мечтаю — дойти до общаги, швырнуть сумку в угол и бухнуться на кровать. Спать. Просто спать, чтобы не думать больше ни о чём.

— Слышь, рыжая! — меня догоняет какой-то парень и, замедлив шаг, пристраивается рядом. — Может, замутим сегодня пати на двоих? Раз уж теперь ты свободна!

Свободна. Слово-то какое острое. Колет, как осколок стекла.

— Нет! — цежу и резко ускоряю шаг.

— Да чё ты ломаешься, как целка? — рычит он и хватает меня за руку.

От неожиданности дёргаюсь, сумка летит вниз, и конспекты веером рассыпаются по мокрому асфальту.

— Отвали, — шепчу, опускаясь на корточки.

Негнущимися пальцами цепляю раскисшие от снега листы, на глаза наворачиваются слёзы. Давлю их и старательно глубоко дышу.

Парень презрительно хмыкает и сквозь зубы цедит:

— А чё так грубо? Или думаешь, заступится кто?

Сердце гулко стучит. Молча собираю тетради, стараясь не смотреть на зависшего надо мной идиота.

Он сплёвывает на землю.

— Горынычу ты, вроде, теперь до фонаря, так что поменьше гонора, крошка. Соглашайся, а то…

— Кто там кому до фонаря, не твоё дело, Лыгин! — раздаётся холодный властный голос, и я, вздрогнув, поднимаю глаза.

Рядом с нами, засунув руки в карманы брюк и приподняв в холодной усмешке губы, стоит Игнат.

— Матвеев, шёл бы ты отсюда, — цедит парень, которого Игнат назвал Лыгиным. — Не видишь, девочка уже занята?!

— Вот именно, что занята, — всё так же холодно парирует Игнат. — А ты на чужое позарился.

Лыгин коротко усмехается и делает шаг вперёд.

— На твоё, что ли? А сразу с двумя — не надорвёшься?

Медленно встаю, крепко прижимая к груди мокрые конспекты. Это что сейчас происходит?

— Горыныч вернётся, спросишь у него. Он умеет популярно объяснять. Готовься, — хмыкает Игнат и поворачивается ко мне. — Соня, пошли, провожу тебя до общаги.

Открываю рот и перевожу взгляд с одного парня на другого. Это между кем и кем меня сейчас, как кусок свинины на рынке, делят?..

— Так, я не понял! У них же замуток больше нет! — не отступает Лыгин.

— У меня другая информация, — жёстко бросает Игнат, не отводя от меня взгляда. — Соня, в общагу!

Молча хлопаю ресницами, стараясь осмыслить происходящее. Получается, Игнат за меня заступился не потому, что Алина попросила его присматривать, а потому что… Что?

На этот вопрос у меня только один ответ — Игната ко мне подослал Горин. Только зачем? Охранять? Отгонять других парней? Сердце неприятно сжимается. Ему теперь не всё ли равно, где я и с кем? Или он хочет на два фронта поиграть — в Москве с невестой, здесь — со мной? В таком случае, пошёл бы ты, мажор, куда подальше! Я не твоя игрушка!

Поджимаю губы, молча разворачиваюсь и иду, даже не глядя на следующего за мной Игната. Выполняет указание Горина? Ну и пусть! Мне до этого нет никакого дела. Я иду в общагу, потому что именно туда и шла с самого начала

— Сонь, зря ты на Гор…

— Шёл бы ты куда подальше со своим Гориным! — резко разворачиваюсь к парню и сверлю его ненавистным взглядом. — Оставьте меня в покое! Все!

Разворачиваюсь и бегу к общежитию. Быстро прохожу по коридору, ни на кого не обращая внимания.

Косые взгляды? Да мне-то что, пусть смотрят! Злые смешки за спиной? Да над кем только дураки не смеются!

Плевать! Плевать на всех!

Вхожу в комнату и хлопаю дверью перед носом Игната. Он такой же, как и все. Тоже защищает своего дружка!

Алина приподнимает голову от учебника и недоумевающе наблюдает за тем, как я пыхчу и раскладываю на батарее мокрые тетради.

— Господи, Сонь, что опять? — наконец, спрашивает она.

— Иди. Там, кажется, к тебе, — киваю в сторону двери.

Скидываю куртку, не раздеваясь, забираюсь в кровать и с головой накрываюсь одеялом.

Голова болит так сильно, что мне становится дурно.

— А случилось-то что? — не отстаёт Алина.

— Ничего, — корчусь под одеялом и крепко зажмуриваюсь. — Голова сильно болит… Дай поспать…

Закрываю глаза и мгновенно проваливаюсь в мутный, тягучий кошмар.

Во сне меня сжимают страшные, липкие щупальца. Я пытаюсь вырваться, кричу, но с каждой секундой воздуха становится всё меньше, и я понимаю, что вот-вот задохнусь.

Просыпаюсь от ощущения, что меня кто-то трясёт. С трудом открываю глаза и вижу склонившуюся надо мной Риту.

— Сонь, ты чего кричала? — испуганно спрашивает она.

— Сон страшный приснился… — медленно выдыхаю.

Алина подходит и тихо садится на край кровати.

— Мы сейчас идём ужин готовить, пойдёшь с нами?

Отрицательно качаю головой.

— Нет, не хочу…

— Да ладно, пошли, — уговаривает Рита.

— Нет, девочки, спасибо. Я не хочу есть… Я лучше полежу, голова ещё болит…

Девчонки уходят, а я молча сверлю глазами потолок.

Моя жизнь последние месяцы напоминает качели: сначала от ощущения счастья и свободы дух захватывает, когда ты летишь вверх, а потом сердце замирает, проваливаясь в пустоту, и ты уже теряешь управление, на бешеной скорости падая вниз.

Вернувшиеся с кухни подруги кидают на меня печальные сочувствующие взгляды, но ничего не говорят о Горине. И на том спасибо.

Поздно вечером к Алине приходит Игнат, и они долго о чём-то шепчутся под дверью комнаты.

— …А я тебе сказала — нет! Пусть приедет и объясняется сам! — в какой-то момент слышу громкий возглас подруги.